Страница 61 из 75
— Какая великолепная стена! Поистине—это великий труд. Вы, несомненно, будете за него щедро вознаграждены. Подумать только — ведь никому еще с древности и до наших дней не удавалось проделать такую огромную работу и при этом не предать казни ни одного человека!
В ту же ночь Дуань Цяо повелел освободить арестованного от пут и потихоньку выпустить.
***
У Ци управлял землями к западу от Желтой реки, когда Ван Цо оклеветал его перед вэйским Ухоу, и тот послал людей, чтобы принять у него дела. Оставив свой пост, У Ци доехал до Аньмэня, где сошел с колесницы отдохнуть. Взглянув на свои западные земли, он зарыдал так, что слезы полились потоками.
— Насколько я понимаю,— сказал ему слуга,— для вас расстаться с Поднебесной все равно что расстаться с парой старых сапог. Отчего же вы рыдаете, расставшись всего лишь с западными землями?
— Ты не понял меня,— ответил У Ци, утирая слезы.— Если бы правитель знал, что я за человек, и позво¬лил мне исполнить мои намерения, царство Цинь, возможно, было бы низложено, а к западу от Желтой реки утвердилось бы правление истинного вана. Но правитель слушает речи низкого клеветника и отвергает меня — так что западные земли скоро попадут в руки циньцев, а царство Вэй начнет клониться к упадку.
Затем У Ци покинул Вэй и отправился в Чу, а земли к западу от Желтой реки оказались в конце концов у циньцев. Вэй день ото дня слабело, Цинь день ото дня крепло,— именно это предвидел У Ци и потому плакал.
***
Фу Цзыцзянь управлял областью Даньфу. Он пел и играл на цине, даже не покидая зала совета,— а область Даньфу пребывала в порядке и спокойствии. Сменивший его Ума Ци вставал с последними звездами, а возвращался — с первыми, во все вникал сам, не знал отдыха ни днем ни ночью— и в области Даньфу по-прежнему царили порядок и спокойствие.
Наконец Ума Ци решился спросить об этом Фу Цзы - цзяня.
— Я полагаюсь на людей,— ответил ему мастер Фу,— а вы — на собственные силы. У того, кто полагается только на свои силы, всегда будет много забот; тот же, кто полагается на людей, может найти отдохновение.
***
Чжоуский Ли-ван жестоко обращался со своим народом, и народ роптал. Тогда Шао-гун обратился к царю с речью:
— Народ больше не в силах терпеть; вы же, господин, через своего вэйского колдуна еще выискиваете крамолу. Тех, на кого он указывает, предают смерти, так что люди теперь даже слово сказать боятся — на дорогах, встречаясь, лишь смотрят друг на друга.
Речь Шао-гуна очень обрадовала царя.
— Наконец-то я пресек крамолу! — вскричал он.
— Помешать — еще не значит пресечь,— сказал Шао-гун.— Закрывать уста народу — опаснее, чем запруживать реку. Если прорвет запруду — многие пострадают!
***
Лецзин Цзыгао пользовался расположением циского Минь-вана. Будучи франтом, он любил наряжаться в зеленные одежды, белые шляпы и остроносые сапоги. Но однажды шел сильный дождь, и он появился при дворе, осторожно ступая и придерживая подол руками.
— Как я выгляжу? — обратился он к людям из своего окружения.
— Прекрасно, прекрасно,— заверили они его.
Цзыгао подошел к колодцу и погляделся в него: вид был как у мужлана.
— Льстят мне мои люди,— вздохнул он.— И все из-за того, что я пользуюсь расположением нашего вана. Как же они должны льстить тому, чье расположение заставляет их льстить мне?
***
Гоу Чэн-цзы отправился послом из царства Лу в царство Цзинь. Когда он проезжал царство Вэй, тамошний сановник Юцзай Гучэнь задержал его у себя. На приеме присутствовали музыканты, но хозяин велел им хранить
молчание. Позже, за вином, он, растрогавшись, преподнес гостю драгоценную яшму. Однако на обратном пути, возвращаясь после завершения миссии через Вэй, Гоу Чэн-цзы не заехал к нему попрощаться.
— Недавно вы, господин, как будто остались довольны приемом, оказанным вам Юцзай Гучэнем — сказал Чэн-цзы его слуга.— Отчего же не заехали к нему на обратном пути?
— То, что Гучэнь принимал меня у себя — знак его благорасположения ко мне,— ответил Гоу Чэн-цзы.— То, что он пригласил музыкантов, но не позволил им играть — знак его тайной печали. Когда же, растрогавшись за вином, он подарил мне драгоценную яшму,— мне стало ясно, что царство Вэй находится на пороге внутренних потрясений.
Не успели они удалиться от пределов Вэй на тридцать ли, как их настигло известие о том, что Нин Си поднял мятеж и Юцзай Гучэнь погиб при исполнении долга.
Развернув свою колесницу и трижды оплакав убитого, Гоу Чэн-цзы продолжил свой путь. Вернувшись, он послал за женой и сыном погибшего, отделил им под жилье часть своего дома и позаботился о том, чтобы они ни в чем не нуждались. Когда сын погибшего вырос, Чэн-цзы вернул ему драгоценную яшму.
***
У чжоусцев неподалеку от границы с жунами были дворцы в Фэн и в Хао. По соглашению с местными чжухоу они воздвигли там высокие сторожевые башни с барабанами наверху. Их бой был слышен по всей округе, и, в случае появления жунов, войска чжухоу по этому сигналу должны были спешить на выручку к Сыну Неба.
Как-то раз разбойники - жуны действительно появились. Ю-ван велел бить в барабаны, и войска чжухоу быстро прибыли. Между тем барабанный бой очень понравился любимой жене Ю-вана, Бао Сы. Желая позабавить ее, Ю-ван несколько раз приказывал бить в барабаны, когда никаких жунов и в помине не было, и каждый раз войска чжухоу исправно прибывали.
Наконец жуны и впрямь напали. Ю-ван велел тотчас бить в барабаны, однако на сигнал тревоги никто не появился, и Ю-ван, на потеху всей Поднебесной, расстался с жизнью у подножия горы Ли.
***
Как-то циский Хуань-гун, Гуань Чжун, Бао Шу и Нин Ци сидели за вином. Когда все пришли в хорошее расположений духа, Хуань-гун обратился к Бао Шу:
— Почему бы вам не поднять кубок за наше долголетие?
Выйдя вперед с кубком в руках, Бао Шу сказал:
— Пусть наш правитель никогда не забывает, что некогда ему пришлось искать убежище в Цзюй; Гуань Чжун всегда помнит о путах царства Лу, а Нин Ци постоянно держит в памяти то время, когда он кормил вола и жил под колесницей!
Встав с циновки, Хуань-гун дважды поклонился и сказал:
— Если я и мои друзья всегда будем помнить то, о чем вы сказали, алтари Земли и Злаков в Ци никогда не подвергнутся опасности!
***
ИЗ„ГОЮЯ”
В отличие от большинства древнекитайских книг, название этого памятника переводится вполне однозначно: «Речи царств». Перед нами записи, или скорее вольные изложения речей выдающихся государственных деятелей Древнего Китая, живших и действовавших в царстве Чжоу и в восьми главных уделах, на которые оно раскололось в VIII в. до н. э. По преданию, когда Конфуций создал свой летописный труд «Весны и осени», его лапидарный стиль оказался трудным для восприятия неподготовленным читателем — и тогда один из последователей Учителя, Цзоцю Мин, собрав старые записи, написал своеобразный комментарий, где каждое событие получило свое описание и пояснение. Однако строгие законы жанра позволили ему использовать далеко не все собранные материалы: яркие и образные речи древних государственных деятелей, дипломатов и полководцев, как бы хороши они ни были, остались за пределами летописи, вместившей только канву событий, И тогда Цзоцю Мин решил объединить эти речи в особую книгу, сгруппировать их по тем царствам, где жили и действовали ораторы,— так якобы родились «Речи царств», состоявшие, как и ныне, из двадцати одной главы, или свитка. Многие века они считались как бы «внешним комментарием» летописи Конфуция, делающим ее доступным пониманию профанов. Самую древнюю из речей памятника традиция датирует 967 г. до. н. э., самую позднюю — 453 г. до. н. э.
Трудно сказать, действительно ли этот памятник создал Цзоцю Мин — современная наука склонна датировать его появление более поздним временем. Не возьмемся также утверждать, существовало ли в Древнем Китае ораторское искусство как самостоятельный вид словесного творчества Бесспорно лишь одно: устное выступление перед правителем и его окружением в момент кульминации событий играло огромную роль в политической жизни того времени, оно записывалось логографами и передавалось стоустой молвой, а книга «Речей царств» сохранила