Страница 51 из 75
— Так и быть,— сказал князь. И в тот же день никто уже из придворных не ходил в лиловом. На другой день лиловое перестала носить столица. А на третий — от лилового отказалось все княжество!
***
Циский князь Цзин-гун совершал путешествие по берегам Малого моря, когда прибыл к нему из столицы конный вестовой и доложил:
— Ин тяжело заболел, вот-вот умрет, опасается, что уже не застанете его в живых.
Князь вскочил на ноги,— а тут с той же вестью уже примчался новый вестовой.
— Немедленно запрягите лучшего коня,— приказал князь,— а возничим поставьте Хань Шу!
Промчались лишь несколько сотен шагов — и князю показалось, что возница погоняет слишком медленно. Он выхватил вожжи и стал погонять сам. Промчались еще каких-нибудь несколько сотен шагов — и князю уже показалось, что и конь бежит медленно! И он, соскочив с колесницы, помчался бегом.
Вот ведь как: мчался на лучшем коне, с искуснейшим возницей — а предпочел соскочить с колесницы и побежать!
***
Жена Цзэн-цзы собралась на базар — а малолетний ее сын с плачем увязался за ней.
— Ступай домой,— сказала мать.— Вот вернусь с базара — заколю для тебя свинью.
Когда жена вернулась, Цзэн-цзы собрался уже изловить и заколоть свинью. Но жена его удержала:
— Я ведь только пошутила.
— Не стоит шутить с ребенком,— сказал Цзэн-цзы.— Он еще мало что понимает и всему учится у отца с матерью, во всем их слушается. Обманешь его — и он научится обманывать. А если мать обманывает ребенка, а ребенок не верит матери,— это уже не воспитание!
И тут же заколол и сварил свинью.
***
Чуский царь Ли-ван, в случае тревоги, должен был, ударив в барабан, известить о том народ и отправиться с ним на защиту границы. Как-то раз, сильно напившись, царь нечаянно ударил в барабан. Народ переполошился— и пришлось рассылать вестников, чтоб задержать людей и разъяснить им:
— Государь был пьян и, развлекаясь с приближенными, нечаянно ударил в барабан.
Люди разошлись. А несколько месяцев спустя случилась настоящая тревога. Царь ударил в барабан — и никто уже к нему не явился. Пришлось менять сигнал — чтобы народ поверил.
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXIII
Симэнь Бао, управляя областью Е, был честен и справедлив, ревностен в делах и неподкупен. Но к приближенным князя относился без всякого уважения — и те сговорились очернить его перед государем. И когда он год спустя стал докладывать князю о положении дел, тот потребовал у него печать.
— До сих пор я не знал, как нужно управлять, и только теперь понял,— сказал Симэнь Бао.— Прошу вернуть мне печать и назначить на ту же должность. Не справлюсь — голову готов сложить на плахе!
Князь не смог ему отказать — и вернул печать. А Симэнь Бао принялся теперь всячески притеснять народ и всемерно потакать и угождать княжеским приближенным. И когда через год представил князю свой доклад — тот сам поспешил ему навстречу и принял самым любезным образом.
— Прежде,— сказал Симэнь Бао,— я управлял областью, заботясь о ваших интересах — и вы отобрали у меня печать. Теперь управляю ею в угоду вашим приближенным — и вы расточаете мне свои милости. Я так больше не могу!
И, вручив князю печать, хотел уйти. Но князь отказался ее принять и сказал так:
— Я вас прежде не знал — узнал лишь теперь. Прошу вас и впредь служить мне со всем усердием.
И так и не принял его отставки.
***
Некий чжэнский деревенщина продавал поросенка. Спросили его о цене.
— Возвращаться мне далеко, а солнце уж садится,— ответил чжэнец.— Некогда болтать о пустяках!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXIV
Князь Хуань-гун спросил своего министра Гуань Чжуна:
— Когда вы управляете государством — что доставляет вам наибольшие хлопоты?
— Мыши в храмах Земли и Злаков,— ответил Гуань Чжун.
— Чем же так досаждают эти мыши? — спросил князь.
— А видели вы, как воздвигают эти храмы? — спросил Гуань Чжун.— Кладут бревна, обмазывают их глиной. А мыши, проникнув вовнутрь, прогрызают там норы и в них поселяются. Если попробовать их выкурить — так боязно: как бы не случился пожар. Попробовать залить водой — опять же боязно: как бы не отвалилась глина. И потому никак до этих мышей не доберешься. Вот так же и ваши, государь, приближенные: за пределами вашего двора, пользуясь своей властью, притесняют народ, а при дворе сговариваются, как бы выгородить друг друга перед вами. Выведывают и разглашают ваши тайны, везде и во всем друг другу потакают. А судебные чины со всем этим мирятся: ведь не накажи их — нарушишь закон, а накажи — подвергнешь опасности жизнь государя! Оттого их и терпят. Это те же мыши — только в государственном масштабе!
***
Тан Си-гун сказал князю Чжао-хоу:
— Предположим, что есть у вас нефритовый кубок ценою в тысячу золотых — да только без донышка. Можно ли налить в него воды?
— Нельзя,— сказал Чжао-хоу.
— А если это всего лишь простая глиняная кружка, которая не протекает,— можно ли налить в нее вина?
— Можно,— сказал Чжао-хоу.
— Глиняная кружка,— сказал Тан Си-гун,— ничего не стоит, но если не протекает — в нее можно налить вина. А нефритовый кубок, что стоит тысячу золотых, пусть он и дорог, но если нет у него дна — в него не нальешь и воды. Так кто же решится что-то в него налить? Когда государь разглашает слова своих подданных — он уподобляется этому нефритовому кубку, что не имеет дна. И будь он даже мудрецом, он не сумеет в полной мере проявить свои таланты — а все оттого, что разглашает таймы!
— Ты прав,— сказал Чжао-хоу. И отныне перед принятием важных решений, касающихся Поднебесной, всегда спал один — боясь и во сне проговориться о своих замыслах.
***
Жил в Сунском царстве один виноторговец: товар отпускал без обману, с покупателями обходился уважительно, и качество вина было отменное, и флаг над его лавкой висел высоко — а вино расходилось туго и оттого скисало. Не зная, в чем тут причина, решил он спросить о том старого Ян Цяня, что жил на той же улице.
— А собака у тебя злая? — спросил Ян Цянь.
— Собака-то злая,— ответил торговец,— да только при чем тут моя плохая торговля?
— А при том, что люди боятся твоей собаки,— сказал Ян Цянь.— Иной и послал бы к тебе за вином ребенка с деньгами и кувшином — так ведь она бросится на него и укусит. Оттого-то и киснет твое вино, и не находит сбыта.
А ведь есть такие собаки и при дворе. И когда достойный муж, преисполненный благих замыслов, пожелает просветить государя, то сановники его, подобно злым собакам, бросаются на этого мужа и кусают его. Оттого-то государь и пребывает в опасном неведении, а достойные мужи не находят себе применения!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXV
Гунсунь И в бытность свою первым министром царства Лу пристрастился к рыбе. И все в царстве наперебой покупали рыбу, чтобы преподнести ему — но он решительно отказывался ее брать.
— Отчего же вы, Учитель, при всей вашей любви к рыбе, никогда не принимаете подношений? — с укором спросил ученик.
— Оттого и не принимаю, что люблю,— ответил Гунсунь И. — Ведь если буду их принимать— неизбежно начну приспосабливаться к другим. Приспосабливаясь к другим, стану нарушать законы, а нарушая законы, потеряю должность. И уж тогда-то, как бы ни любил я
рыбу, никто мне ее не поднесет — да и у меня не будет уже возможности часто ее покупать. Отказываясь от подношений, я сохраню свою должность — и долго еще смогу покупать себе рыбу!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXVI
Некий чусец продавал щит и копье. И, расхваливая свой щит, говорил:
— Мой щит такой крепкий, что ничем его не прошибешь!
А расхваливая копье, говорил:
— Копье мое такое острое, что прошибет все, что угодно!
Кто-то спросил его:
— А что же будет, если твоим копьем да ударить по твоему щиту?
И чусец ничего не смог ответить. Ибо не могут существовать одновременно щит, который ничем не прошибешь, и копье, которое прошибет все, что угодно!