Страница 9 из 23
Великому князю представился шум яростной битвы: пронзительное ржание коней, гортанные выкрики, лязганье оружия…
С опаленных, знойных курганов полетят на кровавый пир вороны-стервятники.
Дикое Поле!
Огромное, степное, раздольное.
Жажда добычи снимала степняков со своих кочевий и собирала в сотни и тысячи. Половцев манили дорогие, невиданной красоты, русские меха, золотая и серебряная утварь княжеских и боярских хором и золотое убранство храмов, синеокие русские полонянки, которым нет цены на невольничьих рынках.
Дикое Поле! Ратное поле удали, подвигов и сражений. Поле смерти. Поле - щит.
Подле серой каменной бабы продолжала свою скорбную песнь тонкая стрела. Тихо и задумчиво шелестели травы. От каменного идолища протянулась длинная тень. На череп наткнулось колючее перекати-поле, будто остановилось на короткий отдых; но вот подул ветер, степной бродяга шелохнулся и вновь побежал по седому ковылю.
Константин продолжал вглядываться в степь - жуткую, опасную, готовую в любой миг огласиться гортанными выкриками злых степняков в лохматых шапках, с кривыми саблями. Их кони, хоть и низкорослы, но ловки и быстры, вот-вот они выскочат из-за курганов. Но сейчас в неохватной степи ни единого кочевника.
- Тихо, князь, - молвил воевода Воислав Добрынич.
- Степняки где-то затаились, - произнес Еремей Ватута.
- Выжидать не будем. Вперед! - приказал великий князь. Ему не терпелось проучить половцев, кои не единожды нагло набегали и опустошали Русь.
Миновали несколько верст. Тишина! Но вот из далекого синего окоема вынырнул десяток всадников и помчал к русскому войску.
- Половцы! - перекрестился боярин Борис Сутяга. - Никак, лазутчики. Норовят наше войско доглядеть - и вспять. Жди беды.
- Не трясись, боярин, - усмехнулся Всеволод. - То скачет сторожевая застава.
Дозорные, представ перед князем, молвили:
- Заставы доносят, что кочевники уходят вглубь степей. Кажись, они не желают вступать в сечу.
- Куда уж им, - вновь усмехнулся Всеволод Юрьевич. - Половцы любят исподтишка ударить… И все же дойдем до Дона.
Простояв на Дону двое суток и убедившись, что половцы и в самом деле углубились на юг, великий князь повелел возвращаться вспять.
Тот поход никогда не забыть Константину. Он увидел красивейшую степь. От ярких маков рябило в глазах, они усыпали огромное пространство, кроваво сливаясь с далеким мглистым горизонтом. Такого на Руси не увидишь, на Руси своя дивная красота.
* * *
Лодия подплывала к Перунову острову,18что с полверсты от берега. Когда-то на этом острове язычники поставили дубового идола, после пролетья приплывали к нему на однодеревках и молились. Каждый знал: Перун - бог грозы, в руках его лук со стрелами и дубина. Он бьет дубиной (отсюда гром), стрелами-молниями рассекает тучи, поливает землю дождем и страшен в гневе своем: посылает на землю ливни и бури, выбивает градом хлеба на полях, поджигает жилища, убивает скот и людей.
После принятия Ростовом христианства, местный епископ приказал сжечь идола. Ростовцы поехали на остров с опаской: сжечь самого Перуна! Сколь столетий ему поклонялись и вдруг - спалить. Как бы беды не наделать. Громовержец, никак, посильней Христа будет. Библия - слова да все мудреные, попы в храмах и те путаются. Перун же - живехонек, он каждое лето себя показывает. Ох, страшнехонько его трогать!
Но слова епископа были непреклонны:
- Никаким языческим идолам не бывать боле на Ростовской земле. Не бойтесь! Я первым подойду с огнивом.
Вокруг Перуна набросали соломы. Епископ, подобрав рясу, высек кресалом огонь, приложил бересту и подул на трут. Береста занялась огнем. И минуты не прошло, как высохший идол утонул в пламени костра. Ростовцы закрестились - пронеси, Господи! - и побежали к челнам. Все лето ждали лиха, но и в это, ни на другое лето Перун не побил градом хлеба и не выжег дотла город. Поуспокоились ростовцы…
Ветер сбивал лодию на остров, но кормчий Томилка умело налег на кормовое весло и корабль, слегка изменив направление, пошел в сторону селения Поречье. Томилка родился и вырос на озере и знает его как свои пять пальцев: каждую отмель и глубоководье, каждый залив, которым нет числа. Дотошно знает и все реки (а их девятнадцать), кои впадают в Неро-озеро. До тридцати лет Томилка работал на княжьих ловах, затем ходил в подручных у главного кормчего, а затем несколько раз побывав (через Вексу и Которосль) на Волге и, сходив с княжьим войском на булгар,19заменил подряхлевшего Васюту, двадцать лет простоявшего за кормчим веслом.
Был Томилка сухотел и кряжист, с прищурыми мрачноватыми глазами и густой дремучей бородой; всем своим видом походил на мужика-дюку,20коего надо обходить стороной. Но каждый ростовец ведал: за диковатым обличьем кормчего скрывается добрейшая душа.
Василько (обок дядька) стоял на носу палубы и любовался озером. Ишь, какое оно великое, не зря его кличут Тинным морем. Конечно же, море, коль заморские корабли к берегу пристают. А как приятно приплясывает лодия на волнах. Славно! Будто летишь по небу на ковре-самолете.
- Хорошо-то как, дядька Еремей.
- Понравилось, княжич? - обняв Василько за плечи, спросил Ватута. - Вот и слава Богу. Твой первый водный поход.
Вскоре ветер усилился, небо заволокли низкие, лохматые тучи. Вода потемнела, волны стали покруче; вскоре забусил вялый моросящий дождь. Василько и Еремей Глебович прошли в кормовую избушку, специально вделанную в лодию. Здесь тепло и сухо, вдоль рубленых стен стоят лавки, крытые коврами, посреди - небольшой стол под льняной скатертью, в красном углу образ Николая Чудотворца в серебряном окладе. В волоковое оконце проникает свежий воздух с каплями дождя. Окно можно задвинуть и засветить от лампадки восковую свечу в бронзовом шандане.21
- И зачем этот дождь? - нахмурился Василько. Ему не хотелось уходить с палубы.
- К любому непогодью надо привыкать, княжич. А коль дождь приключился в первом твоем походе, то это к счастью. Есть такая добрая примета. Ты уж потерпи, княжич. Гридням, гляди, и дождь нипочем. Слышь, байки сказывают да хохочут.
Томилка, нахлобучив на крутолобую голову войлочный колпак, исподволь начал поворачивать лодию вправо. Надутые ветром паруса стали обвисать, лодия резко сбавила ход. Гребцы, не ожидая приказа кормчего (люди бывалые) налегли на весла. Лодия вошла в устье реки Гда.22
- Далече ли до Алеши? - вопросил Василько.
- Где-то плыть еще верст девять, - степенно отвечал Ватута. - На сей реке одно село Поречье-Рыбное да две деревеньки - Огарево и Ново. Алеша же живет у Гремячего Колодезя.
- Что за Колодезь?
- То ручей. Всегда журчит и пошумливает, камешков в нем много. Ручей протекает между Поречьем и Огаревом. Огаревский выступ навис над Гдой. Он довольно высок и обрывист. Здесь же в реку и ручей вбегает. Место зело удобное. На Огаревском выступе Алеша поставил небольшую крепостицу. В ней - боярский терем, в коем живет Алеша со своей небольшой дружиной да несколько изб для дворни. Ну да сам увидишь
.
* * *
На бреге высоком стоял дозорный Гремучего Колодезя. Отсюда окрест видно на многие версты. Заметив одинокую лодию, дозорный поспешил к крепостице, опоясанной частоколом из дубовых бревен с острым навершием. Громко застучал в обитые медью ворота.
- Аль, весть какая? - донеслось из-за ворот.
- Весть. К Колодезю лодия приближается. Доложи боярину.
Вскоре из ворот вышел любимый слуга боярина Тороп. Забросал дозорного вопросами:
- Купец чужедальний с товаром, аль ростовец? А может, лодия княжья?
Дозорный развел руками:
- А пойми тут.
- Так чего же я боярину буду докладывать, дурья башка!
Тороп поспешил к берегу. Был он словоохотлив и непоседлив, минуту не посидит без дела, за что и прозвали Торопыгой-Торопом. Чуток постояв на берегу, Тороп принялся костерить дозорного: