Страница 58 из 93
Прежде чем перейти к анализу отношений собственности у навахов, необходимо остановиться на вопросе о ее субъекте. Вопрос этот весьма сложен, так как уже в общинах XIX в. соседские связи так тесно переплетались с кровнородственными, что не всегда были различимы [3, с. 5]. Действительно, из работ американских авторов далеко не всегда понятно, о каких общинах идет речь, соседских или большесемейных. Там, где это удается установить, оказывается, что в дорезервационный период у навахов имелись и соседские общины, состоявшие из больших материнских семей, и общины, возникшие на базе одной такой семьи. В любом случае хозяйство, распределение и потребление продукции были общими [994, с. 303, 304; 728, с. 73–75]. Лучше всего известны отношения собственности на скот, сложившиеся внутри большесемейных общин. Право собственности на мелкий рогатый скот принадлежало как женщинам, так и мужчинам. Все же основная его часть находилась в руках женщин. Зато мужчины обладали правом собственности на лошадей и крупный рогатый скот. Весь мелкий рогатый скот общины выпасался в одном стаде, которое состояло из животных, принадлежавших не только лицам, жившим в общине в данный момент, но порой и тем, кто надолго ее покинул [931, с. 90]. Описывая общество навахов начала XX в., Г. Рейхард указывала, что стадо большой материнской семьи включало часто не только животных матери, ее сестер и братьев и ее мужа, но и животных, принадлежавших членам другого рода (ее отцу и его братьям) [900, с. 51, 89].
Человек становился собственником еще ребенком, получая животных в подарок от материнских родственников [931, с. 90; 980, с. 60]. Этот порядок сохранялся у навахов весьма долго, так как и в первой половине XX в. считалось, что мужчина в первую очередь обязан заботиться о своих племянниках, а не о детях [764, с. 62]. Лишь в середине XX в. получение сыновьят ми животных от отца стало обычным явлением [537, с. 73].
Большая роль помощи материнских родственников в возникновении обособленной индивидуальной собственности на скот, выплате выкупа за невесту, организации дорогостоящих церемоний, а также участие всех членов большесемейной общины в выпасе общинного стада и уходе за ним — все это обусловило право общины ограничивать свободу отдельных ее членов в использовании своих домашних животных. По данным дорезервационного периода, все общинники должны были участвовать в снабжении общины мясом и другими продуктами скотоводства. Продать свое животное можно было только с разрешения общины [931, с. 90; 728, с. 76]. Те же отношения зафиксированы и для начала XX в., когда мать могла забрать для убоя животных, принадлежавших любому члену семьи. При этом она следила за тем, чтобы овцы распределялись между общинниками насколько возможно поровну [900, с. 52]. К. Клакхон и Д. Лейтон отмечали, что продукты скотоводства в первой половине XX в. использовались для нужд большесемейной общины в обычное время частично, а в случае крайней необходимости — и полностью [717, с. 59, 60]. Те же ограничения в распоряжении мелким рогатым скотом, которые накладывались на отдельных владельцев общиной, отмечены и для середины XX в. [537, с. 62–65]. Любопытно, что, по свидетельству Г. Уизерспун, они сейчас характерны не только для большесемейных общин, но и для соседских общин, состоящих из нескольких больших материнских семей [1040, с. 1445].
В меньшей мере обычаи коллективизма отразились на праве собственности на лошадей и крупный рогатый скот. Составляя частную собственность, лошади теоретически могли свободно отчуждаться или умерщвляться владельцами. Однако на практике, желая обменять лошадь, мужчина всегда советовался с общиной [931, с. 90; 900, с. 52, 53; 717, с. 60; 537, с. 65]. В то же время со смертью хозяина его верховые лошади умерщвлялись на его могиле [728, с. 77; 931, с. 90; 900, с. 143, 157]. Еще ярче выступает право частной собственности на крупный рогатый скот, так как его разведение возникло у навахов позже, чем разведение овец и лошадей, и в гораздо большей степени было связано с развитием товарно-денежных отношений. Поскольку коров держали исключительно для продажи, а доход от них целиком принадлежал продавцу, среди молодых навахов в последние годы все сильнее чувствуется стремление к разведению крупного рогатого скота в ущерб мелкому. Против этого протестуют женщины и некоторые традиционно настроенные мужчины, справедливо считающие, что упадок овцеводства может самым серьезным образом сказаться на общественных отношениях, которые во многом основываются на превосходстве женщин в экономике, связанном с их ролью в овцеводстве [537, с. 64, 65].
По традиционному порядку наследования у атапасков личное имущество умершего уничтожалось. Такой порядок, несомненно, господствовал первоначально и у южных атапасков (навахов и апачей) [900, с. 157]. Не исключено, что самых первых домашних животных в соответствии с ним убивали на могиле владельца. Однако с развитием скотоводства этот порядок неминуемо должен был измениться. В дорезервационный период он действовал уже в довольно ограниченных рамках, применяясь к личным вещам и верховым лошадям. Основная масса окота передавалась по наследству [931, с. 88]. Порядок наследования у навахов уже в то время был неединообразен, все же в нем преобладала тенденция к передаче домашних животных по наследству материнским родственникам [931, с. 90–95]. Именно в этом смысле надо понимать замечание Г. Рей-хард, что большесемейная община стремилась не выпускать из рук собственность отдельных своих членов [900, с. 94]. Действительно, если мужчина и уводил свое стадо в общину жены, то лишь на время, ибо после его смерти стадо вновь возвращалось к его материнским родичам. Описанный порядок наследования впоследствии сильно изменился; постепенно совершился переход к наследованию от отца к детям [717, с. 60; 623, с. 51].
Наличие скотоводческого уклада в хозяйстве навахов весьма мало отразилось на их религиозных представлениях и ритуале, если не считать того, что мясо домашних животных стало важной церемониальной пищей. Зато дикие животные (олень, лось, антилопа, горный баран и др.), на которых охотились в далеком прошлом, наделялись сверхъестественной силой и играли существенную роль в различных ритуалах и представлениях, В то же время домашних животных, которые во многом зависели от человека, навахи никакими сверхъестественными способностями не наделяли [901, с. 142, 143; 728, с. 70].
Близкая, хотя и не идентичная, картина заимствования домашних животных наблюдалась у индейцев папаго, которые накануне колонизации занимались главным образом земледелием. Папаго познакомил со скотоводством австрийский иезуит Эусебио Франциско Кино, который завез к ним крупный рогатый скот, лошадей, коз, овец и кур на рубеже XVII–XVIII вв. [981, с. 24]. С тех пор разведение крупного рогатого скота стало для них одной из сфер хозяйственной деятельности, хотя и второстепенной.
Вначале скот или по крайней мере часть его, как и другое личное имущество папаго, возможно, уничтожали после смерти владельца. Во всяком случае, известно, что лошадь покойного в прошлом умерщвлялась на его могиле [981, с. 93]. Однако впоследствии скот стал передаваться по наследству сородичам. Этнографам удалось зафиксировать этот этап эволюции отношений собственности, когда скот после смерти главы семьи распределялся между его детьми, как сыновьями, так и дочерьми, что наблюдалось в начале XX в. Вместе с тем известно, что до этого скот наследовался только сыновьями [981, с. 92, 93].
Скот у папаго играл важную роль в развитии престижно-социальных отношений, причем на примере папаго удается необычайно четко проследить преемственность между традиционным порядком раздела мяса, добытого на охоте, и раздачей телятины. И то и другое было важным предметом дарообмена. Добывший крупного зверя охотник неизменно посылал куски мяса родичам, которые позже одаривали его корзинами с растительной пищей, продукцией земледелия [981, с. 212, 215, 218, 219, 225, 228]. То же происходило и с мясом крупного рогатого скота, которым богачи оделяли родичей и соседей, получая от них впоследствии мясо, растительную пищу или другие продукты [981, с. 220].