Страница 2 из 13
МИР
Мир
Мне нужны глаза мои и руки — Листья видеть, собирать станки. Мерить взглядом новых рек излуки, На дома глядеть из-под руки. Мне нужны утра мои и ночи, Вечера нужны мои и дни, Потому, что, человек рабочий, Знаю я, чем дороги они. Потому, что сильными руками Должен я моря в бетон одеть. Потому, что честными глазами Должен я в глаза друзей глядеть. Потому, что далей, лет безмерность, Славных дел начала — впереди! Милая, в глаза мне погляди, Руку дай мне на любовь, на верность! Снова нам враги пророчат муки, Тяжкие утраты и разлуки. Нет! Свершиться я не дам тому. Мне нужны глаза твои и руки, Встречи наши, свет в твоем дому. Тем же, кто сегодня взглядом мутным Ясный день окидывает мой, Тем, кого тоска берет, что утром Я иду по улицам живой, — Говорю я: мне всего дороже Даль полей без дотов и траншей, Гул комбайна над колхозной рожью, Грохот землю роющих ковшей. Молотков монтажных перестуки, Не боев, а созиданья звуки. К кирпичу, к перу, к зерну тянусь! Но, умело взяв винтовку в руки, Я, прищурив глаз, не промахнусь! 1951Большой Волге
Свободная, счастливая, большая… Ты разве знала эти имена, Когда, красы твоей не замечая, Здесь шел бурлак с утра и до темна. Был Дон Иваныч — тихий, золотой Красавец Днепр — и быстрый, и широкий, Ну, а тебя во все века и сроки В народе звали грустною рекой. И песни все, что про тебя сложили И что сложить не раз еще могли, Как ты, темны, грустны, протяжны были, Из края в край, от сердца к сердцу плыли С упреком «Жигули вы, Жигули…» И славен тем твой берег был неровный, Перевидавший всякие дела, Что на бурлацкой, на тропе бечевной Трава расти годами не могла, Что от верхов и до низовьев устья По камню, стершемуся от шагов, Лаптями был разбитыми он устлан, Пропитан горьким потом бурлаков. Да лапти что! Сплести другие долго ль! Нога иль грудь — глядишь, и зажила. Но жизнь вернуть никто не сможет, Волга. А сколько ты имен не сберегла! А ведь они в любой, холодный, жаркий, Проклятый день, с усталостью в борьбе, Не лодки, не купеческие барки — Россию волочили на себе. И, может, боль и усталь сокрушая, Вставала ты в тумане их очей Свободная, счастливая, большая — От южных и до северных морей. И вот теперь, когда легко и вольно Дышать у скал Могутовой горы, Припомнил я, что ты звалась раздольной Еще в сказаньях разинской поры. Свобода, воля… Беглым да отпетым Она сердца пьянила, как мечта. Да под кнутом гуляли, под запретом, Твои раздолье, голь и нищета! …Плывут огни вечерние над Волгой. Вода темна. А воздух все свежей. И с парохода смотрят долго-долго На правый берег, берег Жигулей. Одна другую горы оттесняют, И как всегда, нашедшийся знаток, Мешая всем, туманно объясняет, Где будет море, как польется ток. Но это всем и так давно известно, А с берега глядят на пароход. И кажется, огромный мир окрестный, И пароход, и берег — все плывет. Плывет навстречу утру, счастью, славе. И вижу я в том быль, а не мечту, Что, может, внук бурлацкий судном правит, Где выведено «Разин» на борту. …У Волги песня новая отныне, И хоть не только радостью полна, Нет, не о горькой сложена судьбине — О жизни щедрой, солнечной она. Каналами, огнями украшая Свой путь великий, ты плывешь в века, Счастливая, свободная, большая, Любимая народная река. Мы ширь твою навеки полюбили. Ты, Волга, сердцу помнишься всегда, Как старый друг, с которым вместе были Пережиты и счастье и беда. Твоя растет и не угаснет слава, Все крепнет в мире о тебе молва. Твои моря светлы и величавы, С донской твоя братается волна. Твой Сталинград — земли краса и гордость. Ведь это здесь, как ни мела, ни жгла, Война в крутые берега уперлась И в сторону обратную пошла. Тот враг сломился под твоим ударом. И то врагам всем будущим урок. Могуча ты, бессмертна ты! Недаром Твой в самом сердце родины исток. 1953Жигули
Той самой осенью суровой, Когда на подступах Москвы Ночных пожарищ свет багровый Ложился на «ежи» и рвы И ночь была мала тревоге — Сирена выла среди дня, Мы были далеко в дороге, Дворов московских ребятня. Чернели берегом деревни, И, мимо них спеша вперед, Волну на две делил форштевнем Наш затемненный пароход. Он, торопясь, дышал устало, Ни блика не бросал волнам, И даже бакены, казалось, Украдкою мигали нам. Тянулись берега немые — Ни фонарей, ни ламп не жгли, Когда услышали впервые Мы это слово: Жигули. И загляделись мы, мальчишки, Не замечая темноты, На эти нефтяные вышки И бесконечные плоты. И разве думалось ребятам, Что, может, в будущие дни Сюда, к мохнатым горным скатам, Душой потянутся они? И будут так, как я сегодня, В один из самых ясных дней Широкой волжской гладью водной Спешить к причалам Жигулей… …Дрожала палуба от гула. Мы быстро шли. И над водой Уже смолою с гор тянуло И липой пахло молодой. А мы у поручней стояли, Дыханье затаив, и вот, Швырнув гудок в лесные дали, На месте замер пароход. Казалось: так он и остался, А этот шумный берег сам Неудержимо приближался, Все увеличиваясь, к нам. Притягивал лебедок пеньем, Людьми, всей громкой жизнью той, Что так мы ждали в нетерпеньи, Версту считая за верстой. Потом раскачивались сходни Под топотом десятков ног… Друзья, мы вышли вдаль сегодня Одною из больших дорог. Мы запаслись одним — уменьем, Ведь не уместишь в рюкзаках Всего, что мы храним и ценим, Огромный мир держа в руках. Мы входим в первые бригады На стройках родины сейчас. Так, если это будет надо, И роты сложатся из нас. Из нас, не знавших бед походных, Но росших в школе трудных лет, Из «необученных», но «годных», Как воинский гласит билет. …Высокий, мирный день сияет. Но он не минул, вечер тот. Нас память наша подгоняет, Торопит в грохоте работ. И где мы некогда проплыли, Не тихо нынче, не темно. Там облако рабочей пыли Над Волгой косо взметено. Там люди — нет смелей, надежней, Там экскаватора стрела Флажок бригады молодежной Над всею стройкой подняла. Недаром родина решила, Что здесь (и так тому и быть!), Давая миру свет и силу, Земное солнце будет жить. И юность наша встала рано, Умылась волжскою водой. У рычагов, рулей и кранов День начала свой трудовой, Чтоб на земле светлее стало — В домах, на поле, у станков, Чтобы война не затемняла Ничьих на свете берегов! 1951