Страница 75 из 83
- Да то ж ни в какие ворота не лезет! - сотворил дьяк разгневанное лицо. - Бей челом государю!
- Да я, досточтимый Михайла Демидыч, в грамоте не горазд. И рад бы.
- То не беда. Писцы у меня борзые, мигом с твоих слов грамоту настрочат. Государь жутко разгневается на злостного нарушителя законов российских.
Говоря о государе, Битяговский конечно же имел ввиду Бориса Годунова. Все челобитные, шедшие на имя царя, шли через руки правителя.
- Я тебе подмогну, Юрий Шарапыч. Отпишу Борису Федоровичу. Будет тебя скорая грамота на постройку хором в добром месте... Но в приказах у нас дьяки с отписками не спешат, бывает, по году челобитчики ответа дожидаются. Так я сам не седни-завтра в Москву снаряжусь, дьяку кое-что поднесу, и тот мигом своих приказных подстегнет.
- Премного благодарен тебе, благодетель, - низехонько поклонился Юшка. - Десять рублев на хлопоты жертвую.
- Подбирай плотничью артель, Юрий Шарапыч!
Когда обрадованный Юшка удалился, Битяговский довольно подумал:
- Сей разбогатевший ямщик станет мне верным подручным. Денег, знать, у него гораздо больше, чем он говорил. Сгодятся, зело сгодятся его злато и серебро».
А затем мысль дьяка перекинулась на царевича Дмитрия. Злой подрастает, змееныш. Принародно обещал отрубить голову Борису Федоровичу. То ль не прямая угроза правителю? Надо спешно на Москву отправляться.
Г л а в а 17
УГЛИЦКАЯ ДРАМА
Борис Годунов вот уже несколько лет был обеспокоен углицкими вестями. Последний приезд дьяка Битяговского его и вовсе встревожил.
«Нагие повсюду хулят меня и ждут, не дождутся кончины Федора. Пестуют Дмитрия на царство.. Углицкий двор - мятежное скопище. Дмитрий грозиться отсечь мою голову, и, случись его владычество, отсечет!»
Борис Федорович собрал духовных пастырей.
- Православная церковь строга и благочестива, законы Божьи святы и нерушимы. Так ли сказываю, отцы?
- Истинно, боярин, - кивнули архиереи.
- А коль так, скажите мне, святейшие, дозволено ли быть женату в четвертый раз?
- То грех, боярин. Святая церковь не дозволяет более троицы.
- А коль в пятый раз?
- Великий грех, боярин!
- А коль в седьмой?
- Святотатство! Поругание Христовых заповедей!
- Добро, святейшие. Однако ж не все христиане блюдут Божьи заповеди. Покойный царь Иван Васильевич женился на Марии Нагой в седьмой раз. Гоже ли оное?
- То срам! - вскричали отцы. - Государь потерял стыд и благочестие. Жизнь его полна грехов и прелюбодеяний...
После беседы с архиереями и послушным ему патриархом Иовом, Борис Федорович направился к царю. Но разговор был нелегким, и только лишь через неделю Годунову удалось вырвать у заупрямившегося государя новое «царево» повеленье. По всем храмам Руси были выслан патриарший указ, запрещающий упоминать на богослужениях имя царевича Дмитрия.
Младший сын Ивана Грозного, зачатый в седьмом браке, был оглашен незаконнорожденным.
Нагие возроптали:
- При царе Иване Васильевиче худого слова не изронили о Дмитрии. Видели в нем продолжателя великого рода. Ныне же царевич стал неугоден. Но кому? Одному Бориске. Русь же - за Дмитрия. Ему наследовать престол!
Бранили Годунова при Дмитрии, а тот, девятилетний отрок, не уставал повторять:
- Казню Бориску. Голову отрублю!
В последнее время царевича всё чаще стал одолевать «черный недуг». На великий пост Дмитрий «объел руки Ондрееве дочке Нагого, едва у него отняли».
«Много бывало, как его (Дмитрия) станет бити тот недуг (падучая) и станут его держати Ондрей Нагой и кормилица и боярин и он... им руки кусал или за что ухватит зубом, то отъест».
Вести из Углича доходили до всех городов Руси. Посадская чернь открыто хулила попов:
- То - происки Бориса Годунова. Задумал он последнего Рюриковича искоренить, а святые отцы в одну дуду с ним дудят. Не верьте попам, православные! Стоять за царевича Дмитрия!
- Стоять!
- Долой Бориску!
На Руси нарастал всенародный бунт, готовый вот-вот перекинуться на Москву, где и так было неспокойно.
Борис Годунов резко повысил жалованье стрельцам и земским ярыжкам151, приказал ловить крамольников, попросил крымского хана подтянуть свои войска к рубежам Руси, а затем принял окончательное решение, касающееся царевича Дмитрия.
* * *
Юшка поставил-таки себе хоромы вблизи кремля. Михайла Нагой места себе не находил. Какой-то захудалый человечишко, пропахший клопами ямщик, отпетый ворюга (Михайла Федорович, несмотря на подтверждение из Москвы, так и не поверил в «честные» деньги Юшки) посмел поставить роскошный терем на Спасской улице.
Ямщик с самого начала постройки тыкал под нос Михайлы «царской» грамотой и важно высказывал:
- Мне сам великий государь указал подле кремля хоромы ставить. Глянь на печать, князь.
- Ведаю я эти царские грамоты. Ведаю! То Бориски Годунова проделки. Ты же Мишке Битяговскому мзду на лапу сунул, вот он и поусердствовал. Такой же мошенник!
- Бунташные слова о царе, Годунове и дьяке его сказываешь. Негоже, князь. Нещадно наказан будешь государем.
И тут Михайла уже не стерпел, и двинул Юшке кулаком в самонадеянное лицо. Из носа ямщика хлынула кровь.
- Убивают, люди добрые! Средь бела дня ухлопывают! - истошно завопил Юшка.
А князь быстро зашагал к дому Битяговского. «И была тут брань великая». Но ничего поделать с дьяком Михайла Федорович не мог. Выгнать его из Углича нельзя: послан в город «царем» и Боярской думой.
Юшка же, закончив постройку дома, наведался к соборному протопопу, попросив его освятить «хоромишки» для доброго житья. Но протопоп заупрямился:
- Видение мне было от Спасителя. Не могу твой очаг освящать.
- Да как же так, батюшка? Ни в один дом без освящения не войдешь. Нельзя рушить стародавний обычай.
- Не могу, сыне. На проклятом Богом месте свой дом поставлен. Видение было.
- Вот заладил, батюшка. Да я тебе немалую деньгу пожалую.
- Изыди! - огневался протопоп. - Поищи себе другого святителя.
Юшка, плюясь и чертыхаясь, пошел к. приходскому попу, но и тот отказал, сославшись на тяжкий недуг.
- Да ты румян, батюшка, как наливное яблочко.
- А я сказываю: недуг одолел!
Юшка забегал ко всем священникам, но всюду получил отказ. Особенно разозлил его бывший гончар, а ныне молодой поп Устиний, кой не стал притворяться, а напрямик высказал:
- О тебе, сыне, худой разговор по Угличу идет. Не богоугодное дело ты задумал. Не стану твой дом освящать.
«То дело Мишки Нагого. Злыдень треклятый! - гневался Юшка.
Но Михайла Федорович попов не подбивал. Они сами не захотели служить скверному, не богоугодному человеку, кой, как не приехал в Углич, ни в одну церковь еще не заглядывал.
Пришлось Юшке входить в хоромы без старинного обряда.
* * *
Мария Федоровна гордилась своим сыном. Не размазня, умом тверд (не то, что пустоголовый братец Дмитрия, царь Федор), храбр и в делах решителен, порой даже дерзок. Весь в отца пошел, Ивана Грозного. Такой и надобен сейчас Руси, дабы его все татары, турки и прочие иноземные люди боялись.
Одно печально: падучая хворь152 иногда на царевича находит. Местные лекари с ног сбились, поили Дмитрия всякими целебными настоями и отварами. Недуг стал не таким уж и частым, но волнение Марии Федоровны не исчезало.