Страница 58 из 139
Беляна проводила кошку в светёлку к Вланешке. Жаль, жаль, что не свататься пришла пригожая гостья... Дочки уж давно поджидали своих суженых.
А гостья, остановившись на пороге светёлки, так посмотрела на мастерицу, что Беляна совсем растерялась, гадая, зачем же она явилась на самом деле. Если ради заказа, то взгляд у неё уж очень... не деловой. Когда по делу приходят, не смотрят так жадно, пристально и ласково. А если ради самой мастерицы... Но разве Вланешка – не вековуша, уже оставившая надежду встретить свою суженую?
– Ладушка, – позвала гостья негромко и нежно.
Вланешка, выпустив из рук работу, медленно поднялась из-за столика. На миг её глаза вспыхнули, озарившись радостным блеском, а потом потускнели и закатились. Гостья не дала ей коснуться пола: уже в следующее мгновение Вланешка сидела у неё на коленях.
– Здравствуй, лада, – тихо произнесла женщина-кошка, лаская рукодельницу тёплым взглядом. – Вот и нашла я тебя...
А Вланешка, очнувшись, ошеломлённо ощупывала лицо незнакомки, словно не верила, что видит её наяву.
– Кто ты? – пролепетала она.
– Мирена я, – улыбнулась кошка, бережно обнимая её и поддерживая на случай нового обморока. – Вышивки твои и привели меня к тебе, голубка.
Вланешка всё ещё не верила, мотала головой.
– Нет, не может этого быть, не ко мне ты... Ошиблась ты! Здесь две невесты живут, вон, – она кивнула в сторону Беляны, – матушка их. А я – дева-вековуша, одной мне мой век доживать суждено...
– Не нужны мне эти девушки, – сказала Мирена со смешком и ласковыми искорками в глазах. – Мне ты нужна! За тобой я пришла, колдунья-рукодельница моя милая.
Вырвавшись из её объятий, Вланешка выбежала из светёлки.
– Лада! Ладушка, куда же ты? – со смехом кинулась Мирена следом.
Беляна сама не знала, то ли смеяться ей, то ли плакать. Она нашла счастливую пару в садовой беседке: Мирена нежно и крепко прижимала Вланешку к себе, а та уже не вырывалась и не убегала, обняв кошку за шею.
– Не ждала уж я тебя, судьба моя, – всхлипывала и вздрагивала она. – Сколько же тебе лет, счастье моё запоздалое?
– Тридцать шесть исполнилось, – ответила Мирена, успокаивая эти вздрагивания всё более крепкими объятиями. – Ну, ну, горлинка... Что ж ты плачешь-то...
– Оттого и плачу, что ты ещё в колыбельке лежала, когда я уже надежду терять начала понемногу, – сквозь слёзы улыбнулась Вланешка. И рассмеялась: – Кажется, я знаю, в кого я уродилась такая «везучая». Матушке Мечиславе пришлось ладу свою ждать шестнадцать лет, а мне... Не будем считать, сколько.
– Прости, что так задержалась, – без улыбки, с серьёзной нежностью глядя на избранницу, молвила Мирена. – Я ещё в минувшем году к тебе пришла бы, если б не война.
Теперь и Вланешка посерьёзнела, осторожно тронув пальцами шрам на щеке женщины-кошки, а потом обняла её что было сил. Беляна, прикрыв пальцами улыбку, потихоньку удалилась незамеченной: в беседке начались поцелуи. Ей непоколебимо верилось, что Мирена не потеряет супругу слишком рано из-за того, что та старше. Раз уж судьба свела их таким образом, то непременно даст что-то взамен тех лет, которые Вланешка провела в ожидании. С сегодняшнего дня начнётся новый отсчёт её возраста, только и всего – простое и самое справедливое чудо. Верилось Беляне, что проживёт светлая рукодельница долгий век – гораздо более длинный, чем у иных белогорских дев, а поможет ей в том сила Лалады, которую избранница будет щедро дарить вместе со своей любовью.
Ну, а что же дочки? Встретят своих суженых, никуда не денутся. Раз уж Вланешка дождалась, то они – и подавно. Нужно только не терять надежды.
Лети, ласточка
Лети, быстрокрылая ласточка,
Лети над седыми вершинами,
Лети над полями, долинами,
Пусть ветер поможет тебе.
Неси быстрокрылая ласточка,
Ту песню, что в сердце рождается,
Что к небу стрелой устремляется...
Слезу я роняю в мольбе.
Умчись, быстрокрылая ласточка,
Туда, где мой братец сражается,
Мечом от врага отбивается –
Не дрогнет героя рука!
Смотри, быстрокрылая ласточка:
Вином станут грозди тяжёлые,
Рекой хлынут песни весёлые –
С родимыми встреча сладка!..
Скажите мне, шапки холодные,
Скажите мне, тучи свободные,
Быть может, напрасно я жду?
Не зря ли очаг дома теплится,
Впустую ли крутится мельница,
Плоды созревают в саду?
Дождусь ли я брата родимого?
Иль пологом холода зимнего
Укрыло его навсегда?
Лети же, о быстрая ласточка!..
Белеет волос моих прядочка,
Но песня моя молода*.
_________
*По мотивам грузинской народной песни «Чёрная ласточка»
Это сказание – простое и прямое, как клинок, выкованный славной белогорской мастерицей. Честность сверкающей стали – самая закалённая, самая твёрдая и бесхитростная, без прикрас и уловок. Начнём же нашу песнь...
Чернобровый воин лежал в траве на берегу реки, журчавшей спокойно и мирно. Её воды, отражавшие в себе прохладно-лунный отсвет горных вершин, сохраняли невозмутимость, хотя неподалёку от места, где лежал воин, гремела битва и лилась кровь. Река много видела – и хорошего, и дурного. И человеческую жестокость, и нежность, и глупость... Ничему не удивлялись и горы. Народ, населявший их, уже давно не знал мира и покоя.
Красивые, точёные черты воина белели мертвенным мрамором. Уже не суждено было с этих мужественных уст сорваться весёлой застольной песне, больше никогда не пить им вина... Но в зрачках ещё теплилась, угасая, последняя искорка жизни. Над умирающим воином склонился ясноглазый товарищ в чёрном плаще, под которым мерцала светлая кольчуга.
– Держись, Нугру́р, – сказал он смертельно раненому товарищу. – Выпей ещё водицы целебной.
Рука воина отклонила фляжку.
– Не будет толку, – прохрипел он. – Мне уже ничем не поможешь... Прошу тебя только об одном, Мирома́ри: найди мою сестру. Скажи ей, что её брат сражался достойно и пал в бою, не дрогнув перед лицом врага.
– Разве у неё могут быть сомнения в храбрости её брата? – Синеглазый воин по имени Миромари дрогнул губами в горьковато-ласковой улыбке.
– Скажи ей... – Голос Нугрура прерывался хрипами, на устах проступила кровь – он захлёбывался ею. – Скажи ей, что я любил её...
– Я знаю, дружище мой, знаю. – Рука Миромари сердечно, крепко сжимала руку умирающего. – Твоя любовь – больше, чем любовь всех братьев, сестёр, родителей и друзей, вместе взятых.
Нугрур уже не мог кивнуть, лишь его тяжелеющие веки дрогнули в согласии с этими словами, которые он сам не раз произносил, рассказывая товарищу о любимой сестре. В груди его влажно булькало. Уже не приносила пользы целительная сила рук Миромари: слишком поздно синеглазый боец нашёл друга. Если б это случилось чуть ранее, может, и не звучали бы сейчас на берегу горной реки слова последнего привета. Они разминулись в бою, и Нугрура ранили далеко от Миромари. Целебная вода из фляги лишь облегчала страдания, унимая мертвящую боль, но жизнь почти вся вытекла из воина, когда Миромари удалось протиснуться к нему сквозь гущу битвы. Увы, уже никакая волшебная сила не могла его спасти, смерть опередила помощь и успела взять своё.
С последним вздохом с окровавленных губ Нугрура слетело имя:
– Миринэ́... Моя Миринэ...
Вечерний отсвет горных шапок озарял его застывшее лицо суровым, чистым покоем – вечным и уже беспробудным. Незабудково-синие глаза Миромари не увлажнились слезой, просто стали жёсткими и пронзительно-холодными, как сталь меча. Склонившись над другом, витязь прикрыл ему веки.