Страница 35 из 51
Катя получила извещение о переводе перед самым выходом из дома. Даша уже ждала ее в машине, когда разъяренная Катя вылетела из подъезда, громко хлопнув за собой дверью.
— Ты что, подружка, разбушевалась? — спросила Даша.
— Нет, ты представляешь, что он себе позволяет! Деньги мне перевел!
— Кто, Степ?
Катя с недоумением уставилась на Дашу, но внезапно сообразила, что та еще ничего ровным счетом не знает.
— Знаешь, Дашунь, — сказала она после минутного размышления, — давай доедем до дачи, а там я тебе все расскажу. За эти четыре дня столько всего произошло… Ты просто не сможешь спокойно вести машину, и мы, чего доброго, угодим в аварию.
— Это ты зря, я даже в подпитии прекрасно веду.
— Нет. Потерпи. Приедем — расскажу…
Клава с Сашенькой встретили подруг накрытым столом, и, уж конечно, Клава расстаралась — Даша позвонила ей и предупредила, что привезет с собой Катю.
Сашенька бросилась к матери, потом повисла на Кате и неожиданно сказала:
— Тетя Катя, у вас грустинка засела в глазах.
— Как это? — не поняла та.
— Не знаю, только она там уселась и смотрит на меня.
— А вот мы сейчас Екатерину Викторовну накормим вкусным обедом, она и вылетит, — пообещала Клава и погнала всех мыть руки.
Обед, как всегда у Клавы, был превосходным, по всем правилам грузинской кухни.
Дарья от нетерпения, махнув рукой на приличие, торопила Катю:
— Ешь скорее, чего ты возишься, как Сашенька, когда ей что-нибудь не нравится.
— Напротив, все так вкусно, что я стараюсь продлить удовольствие.
— Господи, да что ж это такое? Совсем огижела, не дает гостье спокойно поесть, — возмутилась Клава, ловко придав грузинскому слову «гижи», что означает сумасшедший, русское глагольное значение.
— Да ладно тебе, я не против, пусть ест, сколько хочет, если ей плевать на собственную фигуру и распирающее меня любопытство.
— А чего это тебе так любопытно? — поинтересовалась Клава.
— Новости у нее какие-то, в машине не стала рассказывать…
— А-аа… Тогда понятно, — отозвалась Клава. — А мне тоже можно послушать или это секретно?
— Клавочка, от тебя у меня секретов нет, а вот ребенку, который умеет грустинку в глазах увидеть, лучше пока погулять.
— Секретчики противные, — пробурчала Сашенька. — Я целую неделю ждала…
— Обещаю чуть позже почитать тебе новые стихи, — попыталась смягчить свое положение Катя.
— Их недавно написали?
— Нет, Сашуль, очень-очень давно, но почему-то все о них забыли.
— А вы вспомнили, тетя Катя? — все допытывалась девочка.
— Да, вспомнила и хочу с тобой поделиться, — Катя поцеловала Сашу, и та отправилась играть на участок.
Катя начала свой рассказ… Все события укладывались в какие-то четыре-пять дней, а казалось, что речь идет о всей жизни…
Обе женщины слушали как завороженные, только с той разницей, что Даша молчала, а Клава то и дело вздыхала, поминая то Господа Бога, то черта, украдкой смахивая слезы.
— И в довершение всего он перевел мне сегодня деньги, словно я все это время была его содержанкой.
— И много он перевел? — не удержалась Клава.
— Откуда мне знать? Я позвонила на почту, чтобы убедиться, что перевод от него, спросила, не из Средневолжска ли прибыли деньги. Они подтвердили. Пусть там и лежат, пока их не перешлют ему обратно.
— Ты говорила, что когда он посоветовал тебе уволиться, то пообещал финансовую помощь, пока ты не найдешь работу. Я думаю, этот перевод — всего лишь подтверждение его слов, — рассуждала вслух Даша.
— Я ему тогда ответила, что деньги у меня есть. А ему понадобилось унизить меня.
— И что ты теперь собираешься делать? — спросила Даша.
— Если не выгонишь, поживу у тебя недельку.
— Да живи хоть до зимы, кто тебя гонит? Если можешь не спешить с поисками работы, что тебе делать в жаркой и пыльной Москве? Прекрасная идея! Живи, сколько хочешь, приходи в себя, — Даша обняла подругу, — пока грустинка из глаз не уйдет.
— Правду говорят: устами младенца глаголет истина, — произнесла Клава, странным образом не исказив ни единого слова в поговорке.
— Знаешь, Даш, я, наверное, наказана за измену памяти Кости. Прежде я часто думала, что все отпущенное на мою долю судьбой счастье мне уже выдано и ничего впереди не светит. Но потом, когда встретила Андрея, все так во мне всколыхнулось, как будто внутри меня зазвучала музыка, и я поверила, что жизнь продолжается. Теперь нужно расплачиваться за этот мираж. Я считаю, что и гибель Степа тоже мой грех… Как ты думаешь, есть ли жизнь после смерти?
— Поживем — увидим, — глубокомысленно заключила Клава.
— Правильнее было бы сказать: помрем — увидим, — уточнила Катя.
— Давай-ка прекращай этот похоронный марш и пойдем к ребенку. Ты обещала ей почитать стихи, вот и читай, а не причитай.
— Каламбуришь? — усмехнулась Катя.
— Правильно она говорит, правильно, — встряла Клава, углядев в незнакомом ей слове недооценку мудрости ее хозяйки. — Рассказывали вы все гладко да складно, Екатерина Викторовна, только у меня всякие сомнения в голове крутятся.
— Какие еще сомнения, Клавочка, дорогая? — с горечью спросила Катя. — Все и так ясно.
— Старая я, тупая стала, мне, чтобы переварить этот театр, нужно ночку с ним переспать. Может, тогда все пойму. Идите, идите на воздух, поиграйте с ребенком, а я со стола уберу.
Женщины вышли на участок. Сашенька помахала им ручкой:
— Мама тоже будет слушать твои стихи?
— Это не мои стихи, а Маяковского.
— Я знаю их: «Крошка сын пришел к отцу, И спросила Кроха…», — начала девочка.
— Нет, нет, совсем не то, эти стихи знают все, и они мне не очень нравятся. Вот послушай:
— Солнце разогнало тучки — это хорошо, но почему оно сожрало их? Разве это правильно? — засомневалась Сашенька, вдумываясь в забавный, но непривычный текст стиха.
— Видишь ли, солнце теплое, оно греет, и всем хочется понежиться в его лучах, но оно может и сильно обжечь, до боли. Поэтому нужно знать меру и остерегаться. Очень много солнца — опасно…
— Тогда лучше греться в бане и делать ипотеку, — рассудительно сказала Сашенька.
— Что ты несешь, какую ипотеку? — удивилась Даша.
— Ну это, когда потеют, — объяснила девочка.
— Заметь, у ребенка энциклопедические знания, — с шутливой гордостью заметила Даша.
Даша уехала в Москву рано утром в понедельник. Катя осталась на даче. Играла с Сашенькой, помогала Клаве по хозяйству, читала старые журналы, скопившиеся за несколько лет в чулане, когда-то названном Гошей комнатой ужасов, потому что туда по неизвестной причине не провели электричества сразу, а позже, как обычно бывает, привыкли, махнули рукой и забыли. Но что бы она ни делала, мысли об Андрее не оставляли ее ни на минуту. Каждая клеточка ее тела помнила его, и Катя замирала в сладкой истоме, но затем воскрешала в памяти события последних дней, слова, сказанные им по телефону, и тогда сжимало горло, кровь подступала к голове, хотелось кричать, что-нибудь разбить, бежать далеко-далеко без остановки, исчезнуть совсем, раствориться, не быть, не жить…
Клава, как могла, старалась не просто утешить ее, а убедить в необходимости продумать еще раз все обстоятельства, чтобы доискаться до причины подобной перемены.
— Так не бывает, чтобы сразу человек изменился, я это знаю по своей жизни. Если вы ни разу сердцем не почувствовали предательства, значит, не мог он в одночасье стать таким. Подумайте повнимательнее.