Сад камней

Разве что место… но эти подъезды сами манили, обещая надежно укрыть любое черное дело от посторонних глаз, а потом прятали следы среди накопившейся пыли и мусора, – идеальное место для большого города, лучше не придумаешь. Не трущобы с маленькими домишками, где все на виду, не респектабельные дома среднего класса с домофонами и чистыми, освещенными подъездами, не новомодные высотки со скоростными лифтами и множеством жильцов, любой из которых может в любой момент помешать. Нет: бедный район, где жильцы снимают квартиры и не знакомы друг с другом, где нет привратника и уборщицы, где все спешат на работу утром и сидят у телевизоров по вечерам.

Разумный выбор разумного человека.

Если убийцу нескольких беззащитных женщин можно назвать человеком.

Таблица в компьютере давно уже сменилась переплетающимися, как разноцветные змеи, лентами, и Кемаль сдвинул мышь, чтобы вернуться к ней. Хорошая таблица, толковая. Чего в ней только не было: и дни рождения жертв, и места их работы, и все адреса, по которым они когда-либо проживали, и цвет глаз и волос, и марки одежды и обуви… постарались психологи, ничего не скажешь!

И при всем том – ничего! Все попытки привести эту прорву сведений к общему знаменателю заканчивались ничем. Самый толковый из приглашенных психологов утверждал, что это не может быть никакой маньяк, что убийства совершают разные люди, а в лаборатории не было ничего, что могло бы опровергнуть это утверждение и привязать все убийства к одному, пусть пока неизвестному, человеку. Ни спермы, ни слюны, ни частиц кожи под ногтями жертв – видимо, он нападал так неожиданно, что они не успевали сопротивляться. Была масса бесполезных пока образцов: волоски с одежды жертв, выплюнутые около них комочки жевательной резинки, потожировые выделения на перилах, еще множество разного мелкого мусора, который современные криминалисты могут превращать в неопровержимые улики, – но при этом ни одного совпадения, просто разрозненные образцы ДНК каких-то людей, которые могли проходить здесь за час до убийства, или ехать рядом с жертвой в переполненном автобусе, или случайно столкнуться с ней в очереди супермаркета.

Да, никаких совпадений, ничего, что указывало бы на одного человека.

Но представить себе, что в городе – не маленьком, но все же относительно спокойном городе – существуют несколько человек, убивающих женщин в подъездах? Нечто из области фантастики. Допустим, один преступник мог, воспользовавшись благоприятным случаем, имитировать почерк предыдущего убийцы и избавиться от своего личного врага – а дальше? Что, он продолжал убивать? Маловероятно: не маньяк же он, на самом деле! И почему тогда он не подделывал этот почерк и дальше? Чтобы всех запутать? Да он бы сам запутался и попался – это только в кино и в книгах убивать легко!

На практике убить очень сложно, убить того, к кому равнодушен, еще сложнее: если ни аффекта, ни сильных эмоций, ни мотивов, какая же сила заставит лишить жизни ни в чем не повинную, кем-то любимую женщину? Только страх разоблачения? Но тот же страх, если он так силен, что заставил совершить ненужное убийство исключительно ради маскировки, не может не подсказать: хватит, остановись, затаись, чем больше ты убиваешь, тем больше проявляешь себя, тем больше следов оставляешь, тем больше и ужаснее станет, в конце концов, твоя вина.

В этом убийце не чувствовалось страха. Кемаль был уверен в его хладнокровии и равнодушии, которые пока и спасали его, не позволяя увлекаться и наделать ошибок.

Как бы ни был расчетлив и хитер маньяк, им движут эмоции, в основном сексуального плана, он подчиняется своим извращенным желаниям, потакает им, следует излюбленной схеме, – и рано или поздно такой убийца будет пойман. При нынешнем уровне развитии криминалистики любой Джек-Потрошитель обречен, вопрос лишь в столь важном для потенциальных жертв времени.

Измирский душитель никак не поддавался никакой классификации и ускользал от анализа.

Единственный вывод, с которым соглашались все, был тот, что убийца действовал разумно: хорошо выбирал места, хорошо выбирал не способных на активное сопротивление жертв. Он не торопился и не соблюдал никакой периодичности: не убивал, скажем, каждый вторник, или каждое пятое число, или через пятьдесят дней и пятьдесят минут после предыдущего убийства.

Такие правила для безумцев, а этому убийце они были не нужны. Потому что ему было все равно.

Он вполне мог не убивать. Обходиться без этого. Его не мучила неуправляемая жажда непременно совершить это – непременно таким способом, непременно в этот день и час, непременно с этой женщиной.

Он мог обходиться без этого и когда-то обходился. Кемаль настоял на том, чтобы подняли архивы по всей стране: ничего похожего, никаких нераскрытых убийств такого типа в доступном документам прошлом не было.

Значит, скорее всего, это его первая серия. Что же заставило его начать, что толкнуло на самое первое убийство? И было ли оно связано с убийством балерины?

«Прочитал в газете, что-то его зацепило, решил сам попробовать!» – высказал предположение коллега. И чем дальше, тем правдоподобнее казалась эта нелепая, абсолютно неправдоподобная, какая-то почти глупая мысль.

Кемаль снова и снова вчитывался в таблицу. У него была прекрасная память, он мог бы уже не глядя заполнить все ее колонки, но от того, что он знал ее наизусть, она не становилась понятнее и логичнее. К тому же, он всегда мысленно дополнял ее сведениями о самом первом убийстве, и тогда смертей становилось семь, но даже мистика числа оказывалась бессильна.

Равнодушного убийцу, в отличие от нормальных, хрестоматийных убийц, не волновали ни семь смертных грехов, ни семь дней недели, ни десять заповедей, ни двенадцать месяцев. На его решения не влияли ни знаки Зодиака, ни священное писание, ни магия чисел – ему было все равно.

Глаза болели, можно было идти домой, никто не заставлял его сидеть до ночи перед этой таблицей, которая и так стоит перед глазами.

Просто дома не было Айше, и идти туда было решительно незачем. Ну, придет он домой – и что? Включит компьютер и будет смотреть в ту же таблицу. А если так, какая разница, где сидеть?

Он достал телефон, чтобы позвонить ей. Хоть голос услышать. В принципе, ничто не мешает ему сесть в машину и через два часа увидеть ее. Если ехать быстро, то и через полтора. Она будет рада, хотя утром разговаривала с ним совершенно замороженным голосом.

«Можешь не приезжать, если много работы, – произносила она, а он с удивлением вслушивался в чужие, непонятные интонации. – Я побуду здесь до конца недели, потом с Мустафой вернусь, не волнуйся… да, пишу… да, прекрасная погода… да, море теплое».

После этого она попрощалась и первая нажала отбой, чего раньше никогда не случалось. Всегда именно он спешил и заканчивал разговор. Впрочем, о погоде они тоже никогда не говорили.

«Пойду домой!» – решил Кемаль и убрал телефон. Что-то мы не так делаем… она, нет я сам виноват. Но как я могу не работать? А если работать, то только так, с полной отдачей, я просто не умею по-другому. И она тоже всегда много работала и никогда меня не упрекала. А когда стала упрекать… когда? Осенью, зимой? Кажется, да.

Две недели у моря?.. Я обещал ей две недели у моря, а сам занялся этим маньяком. Я буду сидеть у моря, в то время как этот тип отдыхает перед следующим убийством?

«Когда он совершит еще одно, тебя вызовут!» – недовольно, с непривычным цинизмом заявила Айше.

«Что ты говоришь?! Да у нас каждую минуту прибавляется информация, мы топчемся на месте, но при этом работаем! А если…» – они почти поссорились, и она уехала одна.

«Если тебя смущает господин Эрман, так мы с ним почти не видимся, я с другой стороны, в доме для гостей, – говорила она, позвонив на следующий день после отъезда. – И вообще, каждый может ошибиться, он, наверно, и забыл уже…»

Он-то, может, и забыл. Хотя сомнительно, чтобы можно было забыть долгий допрос и почти предъявленное обвинение если не в убийстве, то в распространении секретной информации. Особенно если ты уважаемый адвокат, для которого репутация – это все.