Алхимик (сборник)

И день-деньской и всю ночь шипит и дымится моя лаборатория сернистыми остатками терновника.

Через кишки аппаратуры проползают горелые ветви, семена и наводящие сонливость шипы. Забросив бесчисленные грезы Джандпары, я работаю с ее единственным кошмаром – растением, что уничтожило империю и сейчас грозит уничтожить всех нас. Наш дом день и ночь смердит горелым терновником и выхлопами моего балантхаста. Вот истинная причина того, что моя дочь так отчаянно защищала свою кровать соколиного дерева.

А вина моя, не девочки. Пятнадцать лет я разорял нас каждым принятым решением. Джайала слишком молода и не может даже представить, как выглядело наше хозяйство в его поистине славные дни. Она родилась слишком поздно: не видела цветущего сада роз и люпиновых клумб, не помнит, как полнились коридоры смехом и голосами слуг, когда с нами жили Пайла, Саэма, и Траз, и Ниаз, и Ромара, и… еще какая-то прислуга, чьи имена забыл даже я, и все углы чисто выметены, и по полу не пробежит ни одна мышь. И вина – только моя.

Я прижимал к груди плачущее дитя, зная: она права, а я виноват, но все равно не мешал госпоже Лизке и ее алаканским рабочим разобрать кровать и вынести по частям, и наконец мы остались одни в пустой и холодной мраморной комнате.

У меня не оставалось выбора. Или, точнее, я лишил выбора нас всех. Я зашел слишком далеко, и обстоятельства готовы были нас похоронить.

2

После того как я продал кровать, Джайала несколько дней меня сторонилась. Выходила и пропадала где-то часами. Дулась, ко мне не подходила и, казалось, согласна была дать мне выкупить у нее прощение печеньем с сиропом из Сахарного переулка. Она пропадала на мощеных улицах Каима, и я использовал это спокойное время для работы.

Денег от продажи кровати, пусть даже она была баснословно редким произведением искусства, пусть даже сделали ее из соколиного дерева, которое уже больше пятидесяти лет невозможно добыть, потому что поросль терновника поглотила этот мачтовый лес, хватило все же на столько времени, на сколько хватило. И когда они кончились, вариантов у меня не осталось.

Ощущение было такое, будто меня заперли в знаменитой комнате пыток магистра Хализака, который любил с помощью магии заточать жертв в замкнутую камеру, без двери или окна, и медленно читать заклинания, сжимающие комнату размером со слона до размеров мыши. Говорят, что Хализаку невероятное удовольствие доставляли крики жертв. И когда тюрьма сжималась так, что человек не мог больше этого вынести, Хализак под эту каменную коробочку подставлял кубок, собирал сок погибающего врага и пил за свое здоровье и долголетие.

Я был к этому близок. Ловушка Хализака смыкалась вокруг меня, но я, в отличие от жертв Хализака, высмотрел дверь. Щель в стене сжимающейся тюрьмы. Мы не окажемся без дома! Нам с Джайалой не придется перебираться за реку в Малый Каим и жить с беженцами от терновой напасти.

Я стану героем, которого будут почитать веками. Еще чуть-чуть – и стану героем.

И вновь зарядил балантхаст.

Пайла, верная моя служанка, смотрела издали, стоя рядом с камином. Когда-то она была смешливой девчонкой, но давно превратилась во взрослую женщину и сейчас смотрела на меня, склонив голову набок, и лицо ее было задумчиво, будто я сошел с ума. Она принесла последние детали моего переделанного устройства, и лаборатория превратилась в обновленный хаос медных гвоздей, крепежа и железных опилок. Мусор вдохновения.

Я улыбнулся Пайле:

– На сей раз получится, – сказал я.

Воздух заполнила резкая вонь горелой мелии и мяты. В стеклянной камере наверху балантхаста лежали несколько веточек мяты и лавра, цветок лоры и деревянные стружки мелии.

Я зажег спичку, вспыхнуло пламя. Вот сейчас. Никогда еще я не был так близок к цели. Но Пайле случалось видеть другие неудачи…

Мои приготовления прервал мощный стук в дверь. Я в раздражении повернулся.

– Иди открой, – сказал я Пайле. – Скажи им, что я занят.

Я приготовился поджечь балантхаст, но мою руку остановило предчувствие, и я прислушался. Прошла секунда – и по коридорам эхом разнесся вопль, вопль страдания и утраты. Уронив спичку, я бросился к двери.

На пороге стоял мясник Фалзи, держа в могучих ручищах мою Джайалу. Девочка обмякла, голова безвольно болталась.

– Нашел в терновнике, – сказал он. – Глубоко. Пришлось крюк пускать в ход, плети над ней смыкались. – Мы с Пайлой потянулись к ней, но Фалзи от нас отступил:

– Вы не так одеты.

И правда: его кожаная блуза и передник были покрыты бледными нитями волосков терновника, подергивающимися, как зловещие черви. Несколько штук уже опасны, а тело Джайалы будто покрывал белый мех.

Я смотрел в ужасе.

– Но что она там делала? – Джайала достаточно знала о терновнике из моей собственной работы, чтобы избегать его манящих плетей. – Она даже рядом не должна была быть!

– Уличные дети собирают… – Фалзи отвернулся, поняв, какую сказал бестактность, но продолжал: – Мэр предлагает награду за собранные в городе семена терновника. Чтобы предотвратить распространение, медяк за мешок. Выгоднее, чем ловить крыс. И некоторые дети… если сильно проголодаются, идут в большие заросли за городом и поджигают их. А потом собирают семена, когда лопаются стручки.

– В лабораторию, – велел я. – Быстро!

Фалзи легко пронес маленькое тело Джайалы и положил ее на камни возле очага.

– Что будете делать? – спросил Фалзи. – Яд уже внутри.

Я мотнул головой, щеткой стряхнул нити терновника, цепляющиеся за девочку. От них на коже осталось покраснение. Яд и сон циркулировали в ее маленьком теле. Очистив место на горле, я прижал пальцами пульс, нащупывая сердечное эхо.

Медленно. Очень-очень медленно.

– У меня есть снадобья, которые могут помочь. Уходите. Спасибо. Только уходите!

Фалзи прощальным жестом прижал руку к сердцу, покачал головой и оставил нас.

– Пайла, закрой двери, – сказал я. – И окна.

– Но…

– Делай что сказано! И сама не входи. Двери запри.

Когда я впервые задумался над способом убить терновник, это случилось потому, что я заметил: он никогда не растет вокруг медных копей Кеша. Даже когда пал Алакан и земледельцы отступили перед ползучей линией зарослей, медные копи остались чистыми.

Конечно, со временем стало невозможным до них добраться. Терновник окружил этот странный остров иммунитета и продолжил долгий марш на запад, в Алакан. Тонкую ниточку дороги, что вела через терновый лес к медным копям, стало невозможно защитить.

Но медные рудники оставались безопасными еще долгое время после того, как все остальное было поглощено. Этот феномен я заметил, блуждая в поисках новых материалов для своей работы. Кешийская медь шла на красивые урны, которые пользовались большим спросом, так что я часто совершал подобные выходы. Помню, как аккуратно пробирался по длинному туннелю в терновнике, пока рабочие еще старались держать открытой дорогу к копям. Вспомнил лицо рабочего, в поту и в копоти от бесконечных рубок и поджогов, кожаные меха и медные горелки, постоянно горящие и дымящиеся, разбрызгивающие пылающую пасту на ядовитые растения.

И медные копи, открывшие передо мной свои недра. Глубокие ямы и траншеи – работа шахтеров, но еще и поляны и деревья: вокруг терновник стоял стеной, а внутри – ни одной ветки. Оазис.

Некоторые магистры и ученые тоже заметили уникальные свойства кешийских медных копей, но когда все уже искали причины этого явления, волна терновника затопила округу, и вскоре уже никому было не прорубиться к изолированному хранилищу шахтерских инструментов и прудам с отходами.

Конечно, народ усиленно экспериментировал.

Несколько человек придумали вбивать медь в дороги или делать медные ножи, чтобы прорубаться сквозь терновник, считая этот металл панацеей от ползучей напасти. И некоторые уже уверенно его так называли. Одно время очень хорошо расходились медные амулеты. Должен признать, что поставлял на рынок подобные безделушки, отливал амулеты и чеканил тонкие урны, чтобы отпугнуть нашествие. Но вскоре обнаружилось, что на меди терновник укореняется не хуже, чем на вспаханном поле крестьянина или в извести мощных стен Алакана. Гранит лучше защищал от этого растения, но даже он в конце концов давал терновнику укорениться.