Страница 62 из 96
А Константин Ефимович опять потянулся к стакану с водой, опять полез за таблеткой в коробочку. Но коробочка оказалась пустой, он швырнул ее в сторону и стал рыться в столе, выбрасывая пустые коробочки из-под лекарства прямо на пол. Ему попалась какая-то смятая бумажка с круглой печатью — рецепт. Он его расправил одной рукой, хотел встать, но новый приступ согнул его в кресле.
Татьяна протянула руку и взяла рецепт.
— Я схожу, аптека здесь рядом.
— Черт возьми, — только и смог он крикнуть ей вслед.
По дороге в аптеку Татьяна спросила у другой Татьяны, которая собиралась стать великой актрисой:
«Ну что? Ничего из этой затеи не вышло?»
«Да, не вышло».
«И что ты думаешь делать дальше?»
«Надо подумать».
«А что думать? Тебе же сделал предложение слесарь-водопроводчик? Почему ты считаешь, что он тебе не пара?»
«Да я…»
«Анатолий Белов? Плюнь! Пусть его любит Джина Лоллобриджида».
Свадьба!
Таисия, расплескивая водку, высоко подняла граненый стакан.
— Тиха! Тиха! Дайте матери сказать свое последнее слово. Юрка, паразит, я тебе при всех скажу, ты у меня не промах! Какую девку отхватил, а? Граждане, товарищи, дорогие мои, посмотрите, какую девку отхватил. Посмотрите, граждане, полюбуйтесь на мою красулечку.
Юрий чувствует себя неловко.
— — Мама, сядь, — просит он.
Подруга Таисии, толстощекая обрюзгшая женщина в малиновом платье с белой синтетической розой на груди, шепчет ехидно своему соседу — ленивому крепкому старику:
— Росточком только не вышла.
Тот равнодушно кивает.
— Выпьем, кума.
— Выпьем, кум. За что скажешь?
— Чтоб подросла молодая.
Кума хихикает, кум сосредоточенно цедит водку в стаканы.
— Мама, сядь, — снова просит Юрий.
Таисия упирается.
— Я тебе сяду. Семен, сыграй что-нибудь жалостное. Сына женю, сердце щиплет.
— Для вас, Таисия Петровна, — встает и изгибается в поклоне Семен, — всегда любого Баха и сыграю и сбацаю. Где моя гитара?
За столом из рук в руки передают гитару, она доходит до кумы. Та принимает ее и вдруг брезгливо отставляет в сторону.
— Ой, проклятая, что-то из нее текеть.
Кум наклоняется к гитаре большим сучковатым носом, уточняет:
— Пыво.
— Кто в мою гитару пива налил?
— Так это ж пыво.
— Кто в мою гитару родную пива налил?
— Так это ж пыво… Высохнет, — пытается втолковать кум. — А можно полотенцем вытереть.
— А Семен, — вспоминает Таисия, — может сплясать стихотворение.
— И спляшу, — он выходит на середину. — Александр Сергеевич Пушкин: «В пустыне чахлой и скупой и, так сказать, на почве, зноем раскаленной».
Объявив, он запрокидывает голову и под ритм стихов отбивает чечетку и ногами на полу и руками на животе, на груди. Этот номер вызывает бурю восторга.
— Ай да Семен!
— Молодец!
— Кавалер!
— Так это ж пыво, — говорит кум и загадочно смеется.
Татьяна смотрит на Семена некоторое время и борется с веселым желанием запустить в него салатницей, чтобы он перестал плясать стихотворение, перестал топтать Пушкина, но сдерживается и зловещим шепотом требует от мужа утихомирить своего дружка.
Юрий поспешно кивает головой, он с ней во всем согласен и насильно усаживает плясуна за стол.
— Сказано — сделано, — соглашается тот.
— Горька! — разражается густым криком кума и, закрыв от удовольствия глаза, повторяет: — Горька!
— Тиха! Тиха! — снова встает Таисия Демонова. — Дайте матери сказать. Танечка моя заскучала. Ей замуж боязно итить. Я скажу свое последнее слово про себя. Я тебе теперь кто?.. Мать. А ты мне — кто? Дочь. Я говорю при всех… Зажигай свет в уборной, зажигай на всю жизнь. Правильно я говорю?
— Правильно, Таисия Семеновна, — скучно соглашается Татьяна.
— Цыц, я тебе не Таисия, я тебе — мать. Идем.
— Куда?
— Идем.
Таисия Демонова крепко хватает Татьяну за руку и тянет из-за стола. Юрий приходит на помощь Татьяне. Он пытается отнять у матери ее руку. Но та уцепилась мертвой хваткой и не пускает.
— Мама!
— Уйди! Пусть она идет со мной. — Татьяна пытается удержаться свободной рукой за стул, но свекровь вытаскивает ее на середину комнаты вместе со стулом. — Зажигай свет в уборной. Пусть горит. Хоть на всю ночь, слова не скажу, — она захлебывается от собственной щедрости. — Везде зажигай! В ванной зажигай, в сарае зажигай, в комнатах зажигай. Пусть горит.
— А я еще могу сплясать под лирические стихи Маяковского, — вспоминает Семен.
— Мы можем вдвоем сбацать, — оживляется друг Семена, прыщеватый малый.
— Замолчите! — почти шепотом потребовала Татьяна. — Не троньте Маяковского! Я вам говорю, не троньте Маяковского!
— А какой из них Маяковский? — заинтересовалась кума. — Прыщеватый или этот?
Татьяна закрыла лицо руками и убежала в свою комнату Юрий посмотрел на куму, крикнул:
— Маяковский — это поэт. Понимаете?
— Подумаешь, поэт. Фигура, — обиделась та.
4
Потянулись тоскливые дни неожиданно спокойного замужества.
Юрий изо всех сил старался быть Татьяне хорошим мужем. Он совсем перестал пить и даже подписался на газету «Советская культура». Но Татьяну все в нем злило: и трезвость, и чтение вслух театральных рецензий, и наивное любование женой-артисткой. Татьяна Демонова хотела отомстить Татьяне Осиповой за неудачливость и бездарность и в мстители выбрала водопроводчика. Она вышла замуж наперекор здравому смыслу, она шла на это, как на казнь, как мученица, которая с риском для своей благополучной судьбы искала смысл жизни. А казни, мученичества не получалось.
Татьяна впадала в уныние от неумелых забот Юрия, пыталась его дразнить.
— Не пойдем сегодня в артистическое кафе.
— Ладно.
— Нет, я передумала. Пойдем.
— Ладно.
— Что ладно? Пойдем или не пойдем?
— Ладно тебе.
В кафе у них появился любимый столик у окна. Но там было сейчас одно свободное место. Татьяна прошла, села, а Юрий долго топтался около фикуса, пока не освободилось второе место. И Татьяна сейчас же начала атаку.
— Юра, я красивая?
— Угу.
— Ты меня любишь?
— Угу.
— Убери локти со стола. Положи меню и скажи: ты меня любишь?
— Да.
Она покачала головой, умолкла и стала тихо страдать. Ее муж неспособен произносить красивые слова и время от времени вместо «принцип» говорит «прынцып». В глубине души Татьяна понимала, что она все-таки не очень страдает.
Мимо пробежала знакомая официантка.
— Нина! — позвала Татьяна.
— Сейчас!
Официантка промчалась на кухню с пустым подносом. Юрий, забывшись, опять положил локти на стол и развернул «Театральную жизнь». Татьяна отобрала журнал.
— Нечего там читать. Дай мне мою сумочку, — достала папиросы, закурила. — Юра, почему ты за мной не следишь? Мне вредно курить.
— Ну брось.
— А если мне не хочется бросать?
— Ну кури.
— А мне вредно.
— Ну брось.
Татьяна продолжала курить.
— Зачем ты бросил пить? Трезвый ты совсем неинтересный. А как ты мне про кран до свадьбы увлекательно рассказывал. Юрий, зачем ты на мне женился?
— А ты зачем?
— Из-за фамилии. Я же артистка. Думала, на программках будут писать: Татьяна Демонова. Куда ты смотришь?.. Не видел крашеных девок? Это Кира.
Кира подняла руку издалека, с издевкой бросила:
— Привет молодым!
— Привет, — процедила Татьяна. — Куда ты смотришь?
— Я не смотрю, а выбираю еду.
— Нет, смотришь. Смотри на меня. Я красивая?
— Угу.
— Очень?
— Угу.
— А куда ты одним глазом косишь? Ах да, я забыла, тебе сейчас нравятся женщины с крашеными губами. Дай мою сумочку. Я ведь тоже все способы знаю нравиться. Я же артистка. Я умею наводить глянец на лице. Но я хочу, чтобы ты меня любил без этого.
— Давай возьмем гречневую кашу с молоком?