Страница 135 из 138
— С удовольствием.
Проводив отца с Клер на конюшню, Динни пошла погулять с собаками. Чувство облегчения после долгой тревоги, мысль, что больше не из-за чего волноваться, — все это было так восхитительно; ее даже не смущало, что служебные дела Хьюберта за эти два месяца ничуть не поправились, — а ведь прежде они ее порядком огорчали. Положение его было не лучше, а даже хуже прежнего, — ведь ему придется думать теперь и о жене; и все-таки на сердце у Динни было легко. Это доказывало, что Эйнштейн прав и все на свете относительно.
Напевая «Линкольнширского браконьера», она побежала в парк, но треск мотоцикла в аллее заставил ее обернуться. Кто-то помахал ей рукой и, загнав машину в куст рододендрона, направился к ней, снимая на ходу шлем.
Ну, конечно, Алан! И она поняла, что ей вот-вот снова сделают предложение руки и сердца. Сегодня уж ему ничто не помешает, — он даже не совершил опасного подвига, и предложение не будет выглядеть как требование награды.
«Одна надежда, — подумала она, — что он еще не сбрил бороду, и это его остановит». Увы! На загорелом лице Алана выделялся светлый подбородок.
Он подошел к ней с протянутыми руками, и она протянула ему свои.
Так, держась за руки, они постояли, глядя друг на друга.
— Ну, — сказала наконец Динни, — рассказывайте. Вы напугали нас до смерти, молодой человек.
— Давайте куда-нибудь сядем, Динни.
— Хорошо. Не наступите на Скарамуша, он у вас под ногой, а ножка у вас не маленькая.
— Не такая уж большая. Динни, вы выглядите…
— Ничего подобного, — сказала Динни, — я выгляжу как драная кошка. И все знаю — и насчет профессора, и насчет ящика для боливийских скелетов, и насчет подмены Хьюберта на пароходе.
— Откуда?
— Не такие уж мы дураки, Алан. А какова была ваша роль — зачем понадобилась борода? Мы не можем сесть прямо на камень.
— А я не сойду за подушку?
— Никак. Лучше подложите куртку. Теперь рассказывайте!
— Что ж, — сказал он, с неодобрением разглядывая свой башмак, — если уж вам так хочется знать… Конечно, мы еще не придумали ничего определенного, — все зависело от того, как его отправят. Было несколько возможностей. Если бы пароход зашел по дороге в порт — в Испании или в Португалии, — мы бы действительно воспользовались этим ящиком. Халлорсен поехал бы на пароходе, а Джин и я дожидались в порту с самолетом и настоящими скелетами. Джин должна была пилотировать самолет, она просто рождена для этого, и они полетели бы в Турцию.
— Да, — сказала Динни, — мы так и догадались.
— Каким образом?
— Не важно. А другой вариант?
— Если бы пароход никуда не заходил, все было бы куда сложнее; мы собирались послать подложную телеграмму охране Хьюберта в Саутгэмптон или в другой порт отправления с требованием доставить его в местную полицию для получения дальнейших инструкций. По дороге Халлорсен на мотоцикле врезался бы в них с одной стороны, я — с другой; Хьюберт должен был перескочить в мою машину, и я отвез бы его к самолету.
— Гм! — произнесла Динни. — В кино все это получается хорошо; но неужели и в жизни охранники — такие простофили?
— Видите ли, этот вариант мы еще как следует не разработали. Мы делали ставку на первый.
— А вы все деньги истратили?
— Нет, только около двухсот фунтов; самолет мы можем перепродать.
Динни с облегчением вздохнула и посмотрела на него долгим взглядом.
— Если хотите знать мое мнение, — сказала она, — вы дешево отделались.
Он осклабился.
— Тем более что в случае удачи мне неудобно было бы к вам приставать. Динни, я возвращаюсь сегодня на корабль. Вы не согласились бы?..
— Разлука сближает сердца, — ласково сказала Динни. — Когда вы вернетесь в следующий раз, обещаю вам подумать.
— Можно мне вас поцеловать?
— Можно.
Она подставила ему щеку.
«Вот, — подумала она, — теперь он пылко прильнет к моим губам. Но нет, он этого не сделал! Ей-богу, он меня как будто даже уважает!» — И она поднялась.
— Пойдемте, дорогой мой, и большое спасибо за все, что вам, к счастью, не довелось сделать. Я, честное слово, постараюсь забыть, что я убежденная старая дева.
Он грустно взглянул на нее, словно пожалев о своем самообладании, но все же не мог не улыбнуться в ответ на ее улыбку. Вскоре треск его мотоцикла замер в тиши осеннего дня.
Все с той же улыбкой Динни вернулась домой. Какой он милый! Но нельзя же так сразу! Даже в наши дни люди иногда горько каются в своей поспешности.
Они наспех пообедали, леди Черрел села в форд, которым правил конюх, и отправилась на поиски тельца. Динни собралась было обойти сад и посмотреть, не осталось ли цветов — уже стоял ноябрь, — но тут ей подали визитную карточку:
«Караул! — пронеслось у нее в голове — Это молодой человек дяди Лоренса!»
— Где он, Эми?
— В холле, мисс.
— Пригласите его в гостиную, я сейчас приду.
Динни бросила корзину и садовые перчатки, достала пудреницу и осмотрела свой нос в маленьком зеркальце; в гостиную она вошла с террасы и с удивлением увидела «молодого человека», который удобно расположился в кресле, поставив рядом свои принадлежности. У него была густая седая шевелюра, на черной ленточке висел монокль; когда он поднялся, она поняла, что ему не меньше шестидесяти.
— Мисс Черрел? — спросил он. — Ваш дядя, сэр Лоренс Монт, поручил мне написать с вас миниатюру.
— Знаю, — сказала Динни, — но я думала…
Она не договорила. В конце концов дядя Лоренс любит пошутить; а может быть, для него шестьдесят — и в самом деле молодость.
«Молодой человек» вскинул монокль, и его голубой глаз внимательно уставился на Динни. Склонив голову набок, он сказал:
— Если мы сделаем набросок и вы мне дадите ваши фотографии, я долго вас мучить не буду. Ваше платье… бледно-васильковое… отличный цвет; на фоне неба… у того окна… да, небо не слишком синее… в нем чисто английская белизна. Может быть, приступим, пока свет хороший?
И, не переставая болтать, он уже раскладывал мольберт и краски.
— Английская леди — вот идея сэра Лоренса; высокая культура, но не бросается в глаза. Чуточку повернитесь. Спасибо… ваш нос…
— Ну, — сказала Динни, — это безнадежно.
— Что вы! Что вы! Прелестный нос. Насколько я знаю, вы нужны сэру Лоренсу для его коллекции. Я уже сделал для него две работы. Опустите, пожалуйста, глаза. Нет, посмотрите на меня. Вот. Зубы… замечательно.
— Пока еще все мои собственные.
— Такая улыбка нам и нужна; чуточку лукавства, не слишком много, как раз в меру.
— Ровно три унции лукавства и ни капельки больше?
— Нет, нет, так уж придираться я не буду. Теперь повернитесь, пожалуйста, в три четверти. Ага. Так видна линия головы; цвет волос восхитительный.
— Не слишком рыжие?
«Молодой человек» не ответил. Он уже начал сосредоточенно рисовать и делать заметки на полях.
Наморщив брови, Динни не решалась шевельнуться. Он вдруг бросил писать и подкупающе ей улыбнулся.
— Да, да, да, — сказал он. — Вижу, вижу.
Что он увидел? Ее вдруг охватило смятение, и она сжала руки.
— Поднимите руки, мисс Черрел. Нет! Слишком много святости. Не забудьте, у вас чертики в волосах. Смотрите на меня, прямо на меня.
— Как, радостно? — спросила Динни.
— Не слишком радостно, как раз в меру… Да, вот чисто английский взгляд — прямой, но сдержанный. Теперь поверните шею! Чуть-чуть откиньте голову. Во-от так. Знаете, как смотрит лань: немножко… нет, не испуганно… чуть-чуть горделиво.
Он снова принялся рисовать и делать наброски, — он весь ушел в работу, словно был тут один.
А Динни думала: «Если дядя Лоренс хочет получить портрет деревянной куклы, он его получит».
«Молодой человек» бросил карандаш, отошел назад, склонив голову совсем набок; все его существо, казалось, было сосредоточено в монокле, который он направил на Динни.
— Выражение! — пробормотал он.