Страница 17 из 115
Увидев ее домик, леди Кастерли сказала:
— Я этого не допущу. Для человека с будущим, какое ждет Милтоуна, это невозможно. Я твердо надеюсь видеть его премьер-министром.
Барбара что-то пробормотала.
— Что ты говоришь?
— Я говорю: что нам толку от того, кто мы, если нельзя любить тех, кто нам нравится?
— Любить! Я имею в виду брак.
— Рада слышать, что и по-вашему это не одно и то же, дорогая бабушка.
— Насмешничай, пожалуйста, сколько хочешь, — сказала леди Кастерли. Но слушай, что я тебе скажу. Преглупо думать, будто люди нашего круга вольны делать все, что им взбредет на ум. Чем скорее ты это поймешь, Бэбс, тем лучше. Я серьезно тебе говорю. Мы сохранимся как сословие, только если будем соблюдать известные приличия. Подумай-ка, что сталось бы с королевской семьей, будь им позволено жениться как попало? Все эти браки с певичками, с американскими денежными мешками, людьми с прошлым, писателями и прочее в высшей степени пагубны. Их развелось слишком много. Надо это прекратить. Когда так женятся какие-нибудь чудаки, или просто молокососы, или разные современные девицы — это еще туда-сюда, но для Юстаса, — леди Кастерли замолчала и стиснула локоть Барбары, — или для тебя такой брак невозможен. Что до Юстаса, я потолкую с этой милой особой и позабочусь, чтобы он не запутался окончательно.
Поглощенная своей задачей, она не замечала загадочной полуулыбки на губах Барбары.
— Вы бы поговорили еще с самой природой, бабушка!
Леди Кастерли круто остановилась и, закинув голову, посмотрела внучке в лицо.
— Что это у тебя на уме? Ну-ка!
Но, увидев, что Барбара крепко сжала губы, она опять стиснула ее локоть, быть может, сильней, чем хотела, и пошла дальше.
ГЛАВА XII
Диагноз, который леди Кастерли поставила Одри Ноуэл без особой уверенности, оказался правильным. Когда они с Барбарой входили в калитку, Одри была уже на ногах; она стояла под липой в дальнем конце сада и не слышала последних слов, которыми они наскоро обменялись.
— Вы ее не обидите, бабушка?
— Там видно будет.
— Вы обещали.
— Хм!
Леди Кастерли не могла бы выбрать себе проводника удачнее: миссис Ноуэл всегда смотрела на Барбару с истинным удовольствием, как смотрит на женщину, полную радости жизни, та, кому судьба дала лишь доброе сердце, а в радости отказала.
Она пошла им навстречу, чуть склонив голову набок (в этой ее милой привычке не было ни капли жеманства), и остановилась в ожидании.
— У нас только что вышла стычка с быком, — непринужденно начала Барбара. — Это моя бабушка, леди Кастерли.
Увидев такую прелестную женщину, леди Кастерли несколько изменила своей обычной властности и резкости. Она с первого взгляда поняла, что перед ней отнюдь не обыкновенная искательница приключений. Леди Кастерли достаточно хорошо знала свет, чтобы понимать, что происхождение нынче значит куда меньше, чем в дни ее молодости, женитьба на деньгах и та уже давно не новость, зато приятная наружность, умение себя держать, осведомленность в литературе, искусстве, музыке (а эта женщина, кажется, как раз из таких) нередко ценятся в обществе гораздо выше. Вот почему она была и насторожена и любезна.
— Доброе утро, — сказала она. — Я о вас наслышана. Вы позволите немного отдохнуть у вас в саду? Ужасный негодник этот бык!
Так она говорила, но чувствовала себя неловко: без сомнения, эта женщина прекрасно понимает, зачем она пришла! Похоже, что эти ясные глаза видят ее насквозь; и хоть она что-то сочувственно бормочет в ответ, но, кажется, не верит ни в какого быка. Леди Кастерли стало совсем уж не по себе. И зачем Барбара упомянула этого мерзкого быка! Что ж, надо взять его за рога.
— Поди в трактир и найми для меня коляску, — обратилась она к Барбаре. — Я скверно себя чувствую и не хочу возвращаться пешком.
Миссис Ноуэл предложила послать горничную, но леди Кастерли возразила:
— Нет-нет, моя внучка сама сходит.
Барбара удалилась с усмешкой на устах, а леди Кастерли, похлопав ладонью по деревянной скамье, сказала:
— Сядьте-ка, я хочу с вами поговорить.
Миссис Ноуэл повиновалась. И в ту же минуту леди Кастерли поняла, что ей предстоит на редкость трудная задача. Она-то думала, что встретит женщину, с которой можно будет не церемониться. А эта с ясными темными глазами и мягкой, изящной повадкой кажется такой доброжелательной — ей как будто можно бы сказать все, но, нет, не выходит! До чего неловкое положение! И вдруг она заметила, что миссис Ноуэл сидит очень прямо, — так же прямо, как она сама… даже прямее. Дурной знак… чрезвычайно дурной знак! Леди Кастерли поднесла к губам платок.
— Вы, должно быть, не верите, что на нас напал бык.
— Ну, что вы. Конечно, верю.
— Вот как! Но мне надо поговорить с вами о другом.
Лицо миссис Ноуэл дрогнуло, как может дрогнуть цветок, который вот-вот сорвут, и леди Кастерли снова поднесла платок к губам. И крепко-накрепко вытерла их, словно черпая в этом силы.
— Я старуха, — сказала она. — Поэтому не обижайтесь, что бы я ни сказала.
Миссис Ноуэл молча, в упор смотрела на гостью; и леди Кастерли вдруг показалось, что перед нею уже не та женщина. Что было в этом обращенном к ней лице? Эти большие глаза, мягкие волосы… губы внезапно сжались так плотно, стали совсем тонкие, в ниточку… Странно, непонятно, но ей почудилось, что перед нею ребенок, которого больно обидели.
— Я совсем не хочу вас обижать, моя дорогая, — вырвалось у леди Кастерли. — Вы, конечно, понимаете, речъ идет о моем внуке.
Но миссис Ноуэл словно бы и не слышала; и на помощь леди Кастерли пришла досада, которая тотчас овладевает стариками, когда они сталкиваются с чем-то неожиданным.
— Его имя, — сказала она, — постоянно связывают с вашим, и это ему очень вредит. А ведь вы, конечно же, не хотите ему зла.
Миссис Ноуэл покачала головой, и леди Кастерли продолжала:
— С того вечера, когда ваш друг мистер Куртье вывихнул ногу, чего только не говорят. Милтоун поступил крайне опрометчиво. Вам это тогда, должно быть, и в голову не пришло.
— Я не знала, что кому-нибудь есть до меня дело, — с нескрываемой горечью ответила миссис Ноуэл.
Леди Кастерли, не сдержавшись, досадливо отмахнулась.
— О господи! Всем на свете всегда дело до женщины без определенного положения. Живете вы одна, не вдова, — конечно же, вы всем мозолите глаза, да еще в деревне.
Миссис Ноуэл искоса посмотрела на нее долгим, ясным, холодным! взглядом, который, казалось, говорил: «Даже вам».
— Я не вправе рассчитывать на вашу откровенность, — продолжала леди Кастерли, — но если вы окружаете себя тайной, надо быть готовой к тому, что люди истолкуют это наихудшим образом. Мой внук — человек самых строгих правил. У него свой, особенный взгляд на вещи, а потому вам следовало быть вдвойне осторожной, чтобы не скомпрометировать его, да еще в такое важное для него время.
Миссис Ноуэл улыбнулась. В этой улыбке ничего нельзя было прочитать, и леди Кастерли испугалась: ей почудилась в душе этой женщины скрытая сила и даже коварство. Неужели она так и не раскроет свои карты? И леди Кастерли сказала резко:
— Ни о чем серьезном тут не может быть речи.
— Вы совершенно правы.
Именно это леди Кастерли и хотела услышать, но прозвучало это так, что смысл был отнюдь не ясен. Сама порою прибегая к иронии, леди Кастерли в других терпеть ее не могла. Женщинам этот род оружия должен быть запрещен! Но в нынешние времена женщины стали какие-то помешанные, даже добиваются права голоса, и никогда не знаешь, что у них на уме. Впрочем, эта как будто не из таких. Она очень женственна… очень… из тех женщин, которые только портят мужчин, без меры их балуя. И хотя леди Кастерли пришла сюда с твердым намерением все, решительно все разузнать и положить этому конец, она испытала немалое облегчение, увидев у калитки возвратившуюся Барбару.
— Я уже могу идти, — сказала она. И, поднявшись со скамьи, с насмешливым полупоклоном бросила миссис Ноуэл: — Благодарю за приют. Дай мне руку, детка.