Страница 116 из 124
Он приподнялся на локте и взглянул на ту, что подарила ему дочь. В спящем лице жены — самого близкого и дорогого ему человека — он изо всех сил старался не увидеть сходства с мистером Стоуном. Он опять опустил голову на подушку, несколько утешившись такой мыслью: «У старика одна идея — его Всемирное Братство. Он целиком поглощен только этим. В лице Сесси нет ничего похожего. Как раз наоборот!»
И вдруг в сознании его вспыхнула отчетливая, трезвая мысль — почти прозрение. Старик так поглощен собой и своей злосчастной книгой, что не замечает ничего вокруг. Можно ли быть братом всем людям, если не замечаешь их существования? Но причуда Тайми — ведь это, в сущности, попытка стать сестрой всем людям! А для такой цели, полагал Стивн, требовалось полностью забыть самого себя. Боже мой, да это еще более серьезный случай, чем с мистером Стоуном! И при этой мысли Стивн не на шутку испугался.
Где-то возле открытого окна слабо чирикнула первая утренняя птаха. Неизвестно почему, Стивну вспомнилось утро, когда он после окончания первого школьного триместра проснулся от щебета птиц, вскочил и извлек из-под подушки рогатку и коробку с дробью — все это он привез из школы и, ложась спать, взял с собой в постель. Сейчас он снова видел эти свинцовые дробинки, отливающие синевой, почти ощущал, как они, такие круглые, гладкие и тяжелые, перекатываются у него на ладони. Ему казалось, что он слышит удивленный голос Хилари: «Эй, Стиви! Уже проснулся?»
На свете не могло быть лучшего брата, чем старина Хилери. Единственным его недостатком всегда была его чрезмерная доброта. Доброта и погубила его, из-за нее не удалась его семейная жизнь. Он не смог утвердить себя перед этой женщиной, своей женой. Стивн повернулся на другой бок. «Все эти проклятые истории, — думал он, — происходят от излишнего сочувствия. Именно это получилось с Тайми». В комнате светало, и он долго еще лежал, прислушиваясь к легкому дыханию Сесилии, глубоко растревоженный своими мыслями.
С первой почтой письмо от Тайми не пришло, и когда вскоре после этого лакей доложил, что к завтраку пришел мистер Хилери, и Стивн и Сесилия обрадовались, как радуются озабоченные люди тому, что сулит им: возможность отвлечься.
Стивн поспешно сошел вниз. Хилери стоял в столовой — вид у него был мрачный, измученный. Но он первый, взглянув на брата, спросил:
— Что случилось, Стиви?
Стивн взял со стола «Стандарт»; несмотря на все свое самообладание, он не мог удержать дрожи в руке.
— Смехотворная история, — сказал он. — Наш юный оздоровитель так вбил свои дурацкие идеи в голову Тайми, что она, видите ли, уехала на Юстон-Род проводить их в жизнь.
Стивн заметил, что сообщение это и озаботило и позабавило Хилери, и его быстрые, узкие глаза холодно сверкнули.
— Не тебе бы смеяться, Хилери, — сказал он. — Это все ваше сентиментальничание с Хьюзами и той девицей. Я предвидел, что это плохо кончится.
На эту вспышку несправедливого и неожиданного раздражения Хилери ответил только взглядом, и Стивн, с неприятным чувством своей незначительности, которое часто испытывал в присутствии брата, опустил глаза.
— Друг мой, — сказал Хилери, — если Тайми унаследовала что-нибудь от моего характера, искренне о том сожалею.
Стивн крепко сжал его руку. Тут вошла Сесилия, и все трое сели за стол.
Сесилия мгновенно заметила то, чего в своей озабоченности не заметил Стивн: Хилери пришел к ним что-то сообщить. Но ей не хотелось его расспрашивать, хотя она была уверена, что Хилери, зная об их заботах, из деликатности не станет навязывать им еще и свои. Не хотелось ей говорить и об их беде, раз он сам был чем-то расстроен. Поэтому они болтали о посторонних вещах — о недавнем концерте, о последней пьесе. К еде они почти не притронулись и пили чай. Стивн рассуждал об опере и, случайно подняв глаза, вдруг увидел, что в дверях стоит Мартин. Юный оздоровитель был бледен, растрепан и весь в пыли. Он подошел к Сесилии и сказал своим обычным хладнокровным и решительным тоном:
— Я привел ее обратно, тетя Сесси.
Сесилия почувствовала такое облегчение, такую светлую радость, такое желание сказать тысячу вещей сразу, что смогла только еле внятно прошептать:
— О Мартин!..
Стивн вскочил из-за стола.
— Где она?
— Пошла к себе в комнату.
— В таком случае ты, быть может, объяснишь, что значит эта безумная выходка? — сказал Стивн, сразу обретший свое самообладание.
— Пока мы в ней не нуждаемся.
— В самом деле?
— Да, абсолютно.
— В таком случае будь любезен понять, что в дальнейшем мы не нуждаемся в тебе и в тебе подобных.
Мартин по очереди оглядел всех сидящих за столом.
— Вы правы, — сказал он. — Прощайте.
Хилери и Сесилия тоже поднялись со своих мест. Наступило молчание. Стивн пошел к двери.
— На мой взгляд, — произнес он вдруг своим самым что ни на есть сухим тоном, — ты со своими современными манерами и теориями зловредный юноша.
Сесилия протянула руки к Мартину, и что-то вдруг звякнуло, как цепи.
— Ты должен понять, дорогой, — сказала она, — как мы все беспокоились. Твой дядя сказал это несерьезно, он не хотел тебя обидеть.
На лице Мартина мелькнула та презрительная нежность, с какой он обычно смотрел на Тайми.
— Ладно, тетя Сесси. Но если Стивн сказал это несерьезно, то напрасно. Серьезное отношение к вещам — это самое главное. — Он нагнулся и поцеловал Сесилию в лоб. — Передайте это Тайми. Некоторое время мы не будем видеться.
— Вы никогда больше не увидитесь с ней, сэр, я позабочусь об этом, сказал Стивн сухо. — Вино вашего оздоровительства слишком пенится.
Мартин широко улыбнулся.
— Только для старых мехов, — сказал он и, еще раз медленно обведя всех взглядом, вышел.
Рот Стивна искривился.
— Нахальный щенок, — проговорил он. — Если таковы все современные молодые люди, защити нас бог!
В прохладной столовой, где царил легкий аромат лососины, дыни и ветчины, стало тихо. Сесилия выскользнула из комнаты. Едва она оказалась за дверью, как тотчас послышались ее легкие, торопливые шаги на лестнице Сесилия поднималась к Тайми.
Хилери тоже направился к двери. Несмотря на свою озабоченность, Стивн не мог не заметить, какой у него измученный вид.
— Слушай, старина, ты неважно выглядишь, — сказал он. — Не хочешь ли коньяку?
Хилери помотал головой.
— Теперь, когда Тайми к вам вернулась, — сказал он, — я, пожалуй, могу сообщить вам мои новости. Завтра я еду за границу. Не знаю, вернусь ли я к Бианке.
Стивн легонько свистнул, затем, сжав руку Хилери, сказал:
— Решай, как знаешь, дружище, я тебя всегда поддержу, но…
— Я еду один.
Стивн испытал чувство такого облегчения, что даже изменил своей сдержанности.
— Слава богу! Я уж боялся, что ты начинаешь терять голову из-за этой девицы.
— Я не так глуп, — сказал Хилери, — чтобы воображать, будто подобная связь в конечном счете может принести что бы то ни было, кроме несчастья. Если бы я взял с собой эту девочку, я бы должен был остаться с ней навсегда. Но я не очень горжусь собой, Стивн, оттого, что бросаю ее на произвол судьбы.
Голос его звучал так горько, что Стивн схватил брата за руку.
— Послушай, дорогой мой, ты слишком уж добр, в этом все дело. Ведь она не имеет на тебя никаких прав — ни малейших.
— Кроме того права, которое ей дает ее преданность мне. Господь ведает, чем я ее вызвал. И еще ее бедность…
— Ты позволяешь, чтобы эти люди преследовали тебя, как призраки. Это ошибка, уверяю тебя.
— Я забыл тебе сказать, что я сделан не изо льда, — пробормотал Хилери.
Стивн смотрел ему в лицо, не говоря ни слова, затем сказал чрезвычайно серьезно:
— Как бы она ни влекла тебя, немыслимо, чтобы такой человек, как ты, связал себя с женщиной другого класса.
— Класса? Да, конечно, — сказал Хилери тихо. — Прощай!
Братья обменялись крепким рукопожатием, и Хилери ушел.
Стивн вернулся к окну. Сколько внимания уделялось тому, какой вид открывается из окон, и все-таки слева вдали глаз мозолили дворы какого-то переулка! Резко, будто овод вонзил в него свое маленькое жало, Стивн отшатнулся.