Страница 104 из 124
В ее голодном взгляде, устремленном на посетительницу, чувствовалась суровая душа сектантки.
Бианка написала карандашом на своей визитной карточке: «Если можете, зайдите, пожалуйста, к моему отцу сегодня или завтра».
— Будьте любезны, передайте это ей. Она поймет.
— Передам, — сказала хозяйка. — Я так думаю, она очень обрадуется. Я вижу, как она все сидит и сидит дома. Когда у таких вот девушек нет работы… Смотрите-ка, она валялась на кровати…
В самом деле, на красном с желтым, отделанном бахромой покрывале была вмятина от лежавшего на нем тела.
Бианка взглянула на кровать.
— Благодарю вас, — сказала она. — До свидания. Она медленно шла домой, и задетый больной нерв не давал ей покоя.
У садовой калитки стояла сама маленькая натурщица и не спускала глаз с дома, — казалось, она стоит здесь уже давно. Бианка переходила через дорогу, и ей отлично видно было юную фигурку, теперь очень аккуратную и подобранную. И однако что-то в этой девушке показывало, что она не «леди», — быть может, она была более изящна, но менее изысканна. В ней не хватало какой-то светской вышколенности, веры в правила, выработанные волей. Ее школила только жизнь с ее суровыми фактами. Это обнаруживалось в мелочах, которые могла уловить лишь женщина, и особенно во взгляде, каким она смотрела на дом, куда явно жаждала войти. Взгляд этот говорил не «Войти или нет?», но «Смею ли я войти?».
И вдруг она увидела Бианку. Встреча этих двух женщин очень походила на обычную встречу госпожи и служанки. Лицо Бианки, не выражавшее ничего, кроме легкого любопытства, казалось, говорило: «Ты для меня книга за семью печатями. И всегда была. Что ты думаешь и делаешь — этого я никогда не постигну».
У маленькой натурщицы лицо было растерянное, будто ее поймали с поличным, и, как всегда, бесстрастное.
— Войдите, пожалуйста, — сказала Бианка. — Мой отец будет рад вас видеть.
Она открыла калитку, пропуская девушку вперед. Ей стало чуточку смешно оттого, что она прогулялась зря. Даже этот маленький великодушный поступок ей не было дано совершить.
— Как идут ваши дела?
При этом неожиданном вопросе маленькая натурщица сперва было растерялась, но тут же взяла себя в руки и ответила:
— Очень хорошо, спасибо. То есть не очень…
— Вы увидите, что мистер Стоун сегодня несколько утомлен: он простудился. Не давайте ему, пожалуйста, много работать.
Маленькая натурщица пыталась набраться храбрости и хоть что-то сказать, но так ничего и не придумав, вошла в дом.
Бианка не последовала за ней, она пробралась в самый дальний конец сада, где солнце все еще лило лучи на грядку желтофиоли. Бианка нагнулась над цветами так низко, что ее вуаль коснулась их. Здесь трудились две пчелы, их дымчатые крылышки издавали жужжание; крохотными черными ножками они цеплялись за оранжевые лепестки, погружали крохотные черные хоботки глубоко в медовую сердцевину цветов. Цветы вздрагивали под тяжестью маленьких темных телец. Лицо Бианки тоже вздрагивало — оно склонилось совсем близко к пчелам, но те не прерывали своей работы.
Хилери, как было показано, жил скорее мыслями о событиях, чем самими событиями, и для него поступки и слова сами по себе имели мало значения, они интересовали его лишь в философском плане. Появление девушки на пороге комнаты мистера Стоуна испугало его. Но маленькая натурщица, которая всегда жила настоящим и знала только одну философию — философию нужды, — повела себя иначе. Все последние пять дней она, как спаньель, которого не пускают на его законное место, хотела одного: быть именно там, где сейчас стояла. Она до крови искусала губы и пальцы, сидя в своей комнате с ее ржаво-красными дверями; как только что пойманная птица, она билась крыльями о стены с голубыми розами на желтом фоне; тоскуя, она лежала на желто-красном покрывале, крутила в руках его бахрому и смотрела в пустоту полузакрытыми глазами.
Было что-то новое в том взгляде, который она бросила на Хилери. В нем уже не было прежнего детского обожания, он стал смелее, как будто за эти несколько дней она многое пережила и перечувствовала, и не одно перо упало с ее крыльев.
— Миссис Даллисон велела мне зайти, — проговорила она, — ну, я и решила, что, значит, можно. Мистер Крид сказал мне, что тот в тюрьме.
Хилери пропустил ее в комнату и, войдя за ней следом, закрыл дверь.
— Беглянка вернулась, — сказал он.
Услышав, что ее называют таким не заслуженным ею именем, маленькая натурщица густо покраснела и хотела что-то возразить, но промолчала, увидев улыбку на лице Хилери: раздираемая противоречивыми чувствами, она взглянула сперва на него, потом на мистера Стоуна, и снова на Хилери.
Мистер Стоун встал и медленно двинулся к конторке. Чтобы удержаться на ногах, он обеими руками оперся о рукопись и, немного собравшись с силами, начал разбирать исписанные листы.
Через открытое окно долетели отдаленные звуки шарманки. В мелодии тихого и слишком» медленного вальса, который она наигрывала, было что-то манящее, зовущее. Маленькая натурщица повернулась, прислушиваясь, и Хилери в упор посмотрел на нее. Девушка и эти звуки вместе — да, это и была та музыка, которую он слышал в течение многих дней, как человек в легком бреду.
— Вы приготовились? — спросил мистер Стоун. Маленькая натурщица окунула перо в чернила. Глаза ее украдкой скользнули в сторону двери, где стоял Хилери все с тем же выражением на лице. Избегая ее взгляда, он подошел к мистеру Стоуну.
— Вы непременно хотите сегодня работать, сэр?
Мистер Стоун поглядел на него сердито.
— Почему бы нет?
— У вас едва ли достаточно для этого сил.
Мистер Стоун взял с конторки рукопись.
— Мы уже пропустили три дня, — оказал он и начал очень медленно диктовать: — «Варварские обычаи тех дней, как, например, обычай, на-зы-ва-емый Войной…»
Голос его замер; было очевидно, что мистер Стоун не падает только потому, что оперся локтями о конторку.
Хилери пододвинул стул и, придерживая старика под мышки, усадил его.
Заметив, что сидит, мистер Стоун поднял к глазам рукопись и стал читать дальше:
«…продолжали существовать, попирая братство. Это было все равно, как если бы в стаде рогатого скота, гонимого через зеленые пастбища к тем Вратам, где его ждало небытие, все коровы решили преждевременно перебодать и распотрошить друг друга из страстной приверженности тем индивидуальным формам, которые им предстояло так скоро утратить. Так люди — племя против племени, страна против страны — смотрели друг на друга через долины налитыми кровью глазами; они не видели осиянных луною крыл, не чувствовали благоуханного дуновения братства…»
Он произносил слова все медленнее и медленнее, и когда замерло последнее слово, задремал — слышно было, как выходит его дыхание сквозь крохотную щелку под усами. Хилери, ждавший этого момента, тихонько положил рукопись на конторку и сделал знак девушке. Он не стал приглашать ее к себе в кабинет, а заговорил с ней в коридоре.
— Сейчас, когда мистер Стоун в таком состоянии, он в вас нуждается. Пожалуйста, приходите к нему по-прежнему, пока Хьюз в тюрьме. Как вам нравится ваша новая комната?
Маленькая натурщица ответила просто:
— Не очень.
— Почему же?
— Как-то там одиноко. Но теперь мне это все равно, раз я буду опять приходить сюда.
— Это только временно. — Больше Хилери не нашел что сказать.
Маленькая натурщица опустила глаза.
— Завтра хоронят ребеночка миссис Хьюз, — сказала она вдруг.
— Где?
— На Бромштонском кладбище. Мистер Крид пойдет.
— В котором часу похороны?
Она украдкой бросила на него взгляд.
— Мистер Крид сказал, что выйдет из дому в половине десятого.
— Я тоже хотел бы пойти.
На лице ее мелькнула радость и тут же снова скрылась за обычной маской бесстрастия. Хилери направился к двери, и нижняя губка у девушки стала опускаться.
— До свидания, — проговорил он.
Маленькая натурщица покраснела и задрожала. «Ты даже не смотришь на меня, — как будто говорила она, — ты не сказал мне ни одного ласкового слова». И вдруг бросила жестко: