Страница 58 из 73
— Я писать хочу, — вру; живо проталкиваюсь за дверь. Забилась в угол.
…тихо, немо, закрыв рот рукой, зажав со всей дури, завыла от унизительной, мерзкой, собственной неполноценности, никчемности, ущербности. «ПОТЕРЯЛА, — грохочет приговор, окончательно накрывая прозрением. — Я… его… потеряла».
Сейчас отвезет обратно, посадит под замок (?), а сам уедет черти куда, туда… где…
как там Алиса говорила… И то, это пока… чтоб не выглядеть балаболом, а дальше — и того… выбросит долой.
Сука тупая ты, Ника! Сука! Конченная уродка! Даже ноги раздвинуть «нормально» не в состоянии! Училась бы лучше у Ритки!.. А то пальцем на нее тыкала — а она оказалась в сотни раз лучше тебя!
В сотни!
…если не в тысячи.
Глубокие, до боли вдохи, прогоняя жалость к себе, комкая боль от грядущего окончательного падения — и собраться с духом. Тряпкой стала. Какой ты, тупая овца, тряпкой стала! Только и давишь сопли… а еще на Мирашева заришься! Сука убогая!
Вдох-выдох. И, в очередной раз стерев «остатки» позора со щек, выйти к умывальникам.
Живо за локоть схватил меня мой Супостат и потащил, «ублюдскую», на выход.
Глава 34. Запретный плод
Открыл Мирон дверь в квартиру и, впервые не пропуская меня вперед, первым зашел сам. Замер вдруг на пороге (покорно торможу). И вот оно: раздался, послышался взволнованный женский голос — Алиса.
— Ты прости… я ее искала, — отчаянно запищала, запричитала та. — Я вообще в шоке. Все вышло так по-тупому… Я в туалет — а она… Странная, вообще, какая-то…
— Нахуй отсюда! — жестко, убийственно, отчего даже я поежилась от жути. Заледенело все внутри, чуя расправу.
— Ч-что? — заикнулась девушка несмело, едва наскребла силы на звук, побеждая шок.
— Пи**уй, говорю, отсюда… БЫСТРО! — исступленно, психопатически-хладнокровно.
И снова жуткая, пугающая, режущая тишина.
Отозвалась та, замявшись:
— Ты чего… Мирусь?
Не ответил, сдержался. Чиркнул зубами. Внезапно разворот — и ко мне, обнял за плечи, сам в сторону — напором, силой затащил в квартиру — покорно подчиняюсь… Шаги несмело вперед, мимо нее, застывшей в ужасе.
Рассмеялась Алиса… нервически.
— Я жду, блядь! — резво, но уже как-то более сдержано Мирашев, ей.
И снова оной смех:
— Да все понятно, — неожиданно смело, дерзко, отчего даже меня передернуло от такой ее безрассудности. Обмерла я, устремив взор на идиотку. Глаза в глаза — сцепились их взгляды.
Скривилась барышня с презрением:
— Всё понятно, — повторила растянуто, паясничая, та. — Вот так, да? — закивала головой, заливаясь сарказмом. — Как нужна — так сразу «Алисочка»… и номер даже разузнал. Вызвонил: приди, помоги! А я, дура, и примчалась быстренько. Идиотка! А как всё, не надо — так пошла нахуй, — скривилась, заливаясь ядовитой ухмылкой. — Как интересно получается… Так еще что бы… ладно! Так вон на эту… — метнула на меня взор, окатив презрением, — променял. Так хоть было бы на кого! — с головы до ног измерила меня взглядом, обливая заодно ненавистью, словно кислотой. Немного помолчав: — И че она там наПиздела? А? — борзое. Молчит, выжидает, изучает ее глазами Мирон — а с виду… ни единой лишней эмоции, каменное лицо. — Сдала, значит?.. Ну-ну, — едко. — И че она вообще… чужие разговоры подслушивает? — и снова ужалила меня взглядом. Очи в очи с ним: — Только учти… Мирашев. Сейчас она меня слила, а однажды — и ты на моем месте окажешься! — ткнула пальцем. — Попомни мои слова.
Загоготал вдруг, но как-то сдержанно, даже добро, отчего меня даже уже трясти начало от таких накатов его непредсказуемости:
— Все высказала? — ехидно.
Оторопела и та от таких перемен. Заморгала лихорадочно. Смолчала.
— Ты сама себя только что «слила», — приговором. Ухмыльнулся: — А ее — оправдала. Так что да… нахуй такие помощники. Обратишься ты еще ко мне… Вещи собрала, ноги в руки — и пи***уй отсюда. Пока цела… Такие друзья мне не нужны. А шалавы — подавно. Повезло Майору: с такой женой — и врагов не надо.
* * *
Захлопнул с лязгом за ней дверь. Взор на меня.
Сдержанно, но не без злости:
— Еще раз вытворишь нечто подобное, — внушающим раскатом грома, — не приеду. Не стану искать. Ты не собака, чтоб тебя постоянно на привязи держать. Не нужен — вали. Нужен — хватит ерзаться. Определись. И если ты каждого ебанутого будешь слушать — надолго нас не хватит. Учти это на будущее, хорошо?
Покорно закивала я головой, соглашаясь, облитая шоком, будто жидким азотом — задрожала от наката холода.
Но не продолжил. Ничего более — вдруг разворот — и пошагал на кухню. Зашумела вода из крана.
Несмело я за ним. Тихим, охриплым шепотом:
— А ты что… никуда больше не поедешь?
— Пока нет, — раздраженно гаркнул. — Надо будет — позвонят.
Домыл руки, закрутил кран.
Шаги к холодильнику. Живо отрыл дверцу, зашуршал пакетами…
* * *
В душ. Спрятаться за непрозрачной дверью. Забраться в ванную, врубить погорячее воду — и с головой… нырнуть в отчаяние и тяжелые мысли.
Ничего уже не понимаю. И вроде бы всё хорошо, всё красиво рассказывает, рисует… И тем не менее… как надолго его хватит?
Хочу… Очень хочу! Безумно хочу быть с ним рядом… даже если я — сплошное разочарование, а он… он… даже не знаю, что сказать: помесь чего с чем… да и вообще… Он — полная своеобразность… Мы как тот мазохист с садистом. И вроде… приятно, но перегни палку — и наступит всему… конец. Это даже не… глупый мотылек на пламя летит, и не неопытный йог или фаерщик[28] играет с полымем. Нет. Это будто… самоубийца играет со Смертью, где так или иначе — победа будет лишь в поражении.
* * *
Замотаться в полотенце — и несмело выйти из ванны в коридор.
— Че-то ты долго… — неожиданно где-то сбоку, отчего невольно вздрогнула.
Прокашлялась, шумный вздох, прогоняя остатки слез, — и устремила взор на Мирашева. Оперся плечом на наличник двери спальни. Меряющий взор на меня с головы до ног.
— А что? — осиплым голосом осмеливаюсь отозваться я.
— А ниче… — ухмыльнулся коварно; хитро прищурился. Резко оторвался от стены, стремительный ход ближе. Поежилась я, дернулась невольно назад, но тотчас силой осекла себя, остановила. — Иди ко мне, — уверенное движение его рук и сорвал с меня полотенце. Наглый, вожделенный, властный взгляд, скользя по нагому телу, по запретным местами, будто впервые меня такую видит (дрожу от смущения и волнения, жуть шипами пробивает рассудок и тело). Миг — и подхватил меня себе на руки. Поддалась, обвилась ногами вокруг поясницы. Сгораю уже от страха.
Пристальный, сверлящий взор мне в глаза:
— Не сплю, говоришь…
Нервно сглотнула я слюну. Волнение еще сильнее расписало плоть. Но отступать — не имею права… да и не хочу.
Робким шепотом, отвечая на вызов:
— Нет.
Лукаво ухмыльнулся:
— Ну значит… пора наверстывать.
Шаги едва ли на ощупь в спальню — и повалил на кровать.
Лихорадочный пляс взгляда, касаясь на короткие мгновения то моих губ, то глаз. Провел, погладил по голове:
— Верь мне, хорошо? — с вызовом очи в очи, замерев на жуткое, требовательное мгновение.
И снова сглотнула я скопившуюся слюну, давясь каким-то жгучим, первородным, животным страхом, вот только тревога эта не от кошмара шла. А иная — чуждая мне доселе.
Мышцы сжались внизу живота… Жар разлился, отчетливо отбивая пульсации ход.
Паника обдала шальной волной, захлестнув с головою сполна, — но еще держусь…
— Мы можем еще подождать… если тебе это надо, — будто гром раздалось надо мной.
Резво дернулась от испуга я, захлебываясь ужасом, что кольнул в сердце:
— Нет, — поспешно.
Чего-чего… а больше рисковать, давать возможность другим отобрать у меня Мирона, отобрать тот единственный… шанс, что и так чудом остался, достался… быть хоть как-то Ему интересной, я не стану. Да и… вдруг это последняя моя возможность быть с тем, кого так искренне… кто столь… дорог сердцу?..