Страница 28 из 73
— Ник… че с тобой происходит?
— Меня изнасиловали, — громом, разрывая его небеса.
— Че-го? — ошеломленно протянул. Пристальный взор мне в лицо — не отвечаю.
— Мне было шестнадцать. На выпускном. Одноклассник… подарил мне… билет во взрослую жизнь любезно.
Опустил голову. Казалось, не дышит. Не моргает. Ждет.
— С тех пор… — отваживаюсь добить начатое, — я всех всегда сторонилась.
— А Федор?
— Он не знает, — перебиваю. — И никто… по сути… И ты ему не проболтайся, — грозное. На мгновение уставилась в полные боли и отчаяния глаза, но тут же осеклась, отвернулась. — Что было… то было. Но… как я не пытаюсь перевернуть эту страницу — она словно прилипла. Будто кто залил все клеем — и никак, все еще живу тем днем. Разве что… клякс добавилось больше… — Немного помолчав: — Был один человек… я думала, — нервно сглотнула ком боли, — он мне поможет. С ним всё будет иначе. Но нет — ошиблась. Он — ошибка. — Взор осмеливаюсь уставить на Вадика: — Я верю, что ты не такой. Вадь… но… пойми меня правильно, зачем я тебе такая? Сломанная… Я, — отворачиваясь, давясь позором. — У меня с тех… ни с кем ничего не было. И я не могу — мне противно. Помнишь на первом, и вначале второго курса… была слава, шутки?.. Мол…
— Ага, — резво перебивает, учтиво, дабы я не рвала себе душу дальше.
— Ты знаешь… а ведь… в какой-то момент, я тоже уже так начала думать. Может, мужчины — не мое? Может… Но… — перевожу взор на него и кисло улыбаюсь. Поджала губы, снова взгляд упереть в свои скрещенные руки. — Однажды… даже выпала одна такая возможность… проверить. Но я не… я не решилась. Не знаю… Неправильно это. Я знаю, что неправильно. Что должна перебороть себя — и выбрать правильную сторону. Хотя, — тихо рассмеялась себе под нос, — и к женщинам у меня нет тяги. Вообще… для меня само понятие… интимной близости — омерзительное, нечто… низкое, гадкое. Понимаешь? — уставилась взмолившись на Буйтова. Ответил не сразу, но поддался: глаза в глаза. — И вот какая я буду тебе жена? Я не хочу тебе врать. Понимаешь? Для меня ты друг. Самый что не есть… После Рожи — первый, кому я столь доверилась, кого пустила в свою жизнь… Но близость. Я знаю… я понимаю, что… наверняка (не зря ж всему человечеству это нравится) сей процесс приносит неописуемое удовольствие. Однако… мне кажется, уж лучше одной… Не знаю, — рассмеялась пристыжено, спрятав на миг очи, — целибат какой-то… чем то, что в итоге принесет несчастье обоим.
Нервно сглотнул.
— Я бы мог подождать…
— Чего? — изумилась я, невольно изогнув брови.
— Не знаю, — несмело тот. — Пока… — пожал плечами, — не знаю, докажу… что достоин. И потом, Ник… ты и на сцену когда-то боялась выходить. Помнишь наш провал на утреннике? Ниче… встали, отряхнулись и пошли. Разве не так делает «Некит»? — улыбнулся вдруг, хотя столько горечи и страха за всем этим стояло, что и мне враз стало не по себе.
Но отвечаю улыбкой:
— Помню.
— Зато потом как мы зажгли на майдане, помнишь?
Рассмеялась пристыжено я, невольно покраснев. Отвела глаза в сторону.
— И что ты предлагаешь? — ухмыляюсь. Очи в очи.
— Ниче… ну, — скривился, паясничая, — кроме руки и сердца.
Закачала головой я в негодовании. Шумный вздох.
— Зря ты… зря. Нормальную бы себе нашел… а не меня… дефектную.
Хмыкнул враз:
— А то остальные… хорошо ладят с собой.
Скривилась от раздражения я. И снова глубокий вдох в очередной попытке сбросить тяжесть разговора с души.
Поворачиваюсь. Смело, пристально ему в лицо:
— И тебе не противно?
От удивления вытянулось его лицо. Взгляд мне в глаза:
— По поводу?
— По поводу того, что я рассказала…
— А если бы добровольно… то это шарму бы придало, да?
Обомлела я от удивления.
Тотчас продолжил:
— Я к тому… что мне пофиг… сколько у тебя там их было. Не хочу даже знать. Главное… чтобы дальше — был только я. Понимаешь?
Ухмыльнулась пристыжено, спрятала взор.
Тягучая тишина — и вдруг рассмеялась. Странный какой. Добрый, но странный…
— Дурак ты, — тихо, несмело.
— Дурак, — ржет.
Глаза в глаза.
— А если у нас ничего не получится?
Рассмеялся внезапно:
— Значит оба будем дураками.
Закачала головой тотчас, давясь улыбкой. Зажмурилась — но вдруг движение, отчего резко распахнула веки. Близко, до неприличия… волнения, сумасбродства…
Дрожь по телу, страх.
Губы к губам. Расстояние вдоха…
Есть только прошлое и будущее. Здесь и сейчас — черта. И я не знаю… что мне делать. Не знаю куда деваться: в прошлое не вернуться, как и не изменить его, не исчерпать и не забыть, но в такое грядущее… страшно ступать, страшно на него решиться.
Замерла я не дыша. Не отстраняюсь… но и храбрости не хватает принять за себя решение. Невольное испытание… понимания, чувств, смелости — подался вперед, машинально облизался и тотчас коснулся своими устами моих. Вздрогнула невольно, но держусь. Не отстраняюсь — а потому напор сильнее. Еще миг — и обнял, притянул к себе. Решающий удар языка колокола о литой купол — и содрогнулась, пала моя вселенная… взорвалась осколками неверно склеенной чести. Сдаюсь. Обнимаю в ответ. Движение, ласка, напор. Невольно рассмеялся от счастья — поддаюсь. Усадил меня к себе на колени. Сжались мышцы в моем теле от страха. Взгляд глаза в глаза:
— Я тебя не обижу, — вкрадчивым шепотом.
И вновь притиснулся, прилип поцелуем к моим губам. Еще ласка, нежность — и друг проник в мой рот языком, но лишь на миг. Вздрогнула я невольно, но не отстранилась, не прервала, не отторгла его. Сдержалась. Скольжение рук — и вдруг сжал мою грудь, несмело, нежно, но с запалом. Поежилась. А перед глазами лишь только Мира. Заскребли кошки внутри. Жутко, гадко, мерзко стало. Будто сама лично совершаю нечто непростительное… что-то, что куда паскуднее… нежели совершили когда-то со мной. И снова крепче прижал меня к себе — ощущаю уже всего его, его настрой — а меня кто словно кислотой, лавой распеченной поливает. И отдернуться хочется — и силой останавливаю себя. Слезы подступили к глазам. Задыхаюсь. Выть хочется от жути. Но нельзя… нельзя поддаваться своему уродству. Я — урод… но изменюсь! Я стану «нормальной»!
Сама не знаю, как осмеливаюсь — протискиваюсь руками к его брюкам. Но от мысли… что мне придется его касаться, и ему — меня, что у нас это случиться, тотчас накрыло волной тошноты. Отдергиваюсь. Истерика горьким, зловонным, колючим полотном вмиг окутала, сжала в тиски, затянув удавку, а слезы — откровенными потоками помчали вниз. Живо сползаю, бросаюсь прочь — но догоняет. На карачках… хватает в объятия. Но не злобно, не силой… а странной больной заботой. Покачнулись — и завалились на ковер.
Завыла… горько, позорно… давясь мерзостью своей.
— Прости… я не могу… я…
— Ниче, зай, — ласковым шепотом на ухо. — Я все понимаю.
Еще сильней разрыдалась от этого его доброго, безобидного «зай».
Зайчонком… я — гадкая фригидка… даже конченной шлюхой быть не в состоянии. Не могу. Не могу я…
Не знаю, что это тогда было с Мирой. Как так и почему… алкоголь или что тому было виной, но…
— Прости меня, — горько вою. — Прости… суку конченную…
— Ну чего ты, сладкая? — тотчас еще сильнее прижимает к себе, целует в ухо. — Все нормально. Я понимаю… Я подожду — сколько надо будет: столько и подожду. Неважно… Тем более, — горькая, отчаянная попытка пошутить, — у нас и так… диплом вон на носу, а еще концертов сколько: первое апреля, день космонавтики, а там — майские… не говоря уже о промежуточных воплях. Вообще, некогда нам глупостями заниматься, тут ты права…
Невольно рассмеялась, давясь соплями.
— Ну вот… И вообще, поздно уже. Спать пора, а то завтра рано вставать. Оставайся у меня: свято обещаю одеяло не тырить. Ну?
Молчу, силой давя, сдерживая вспышки рыданий.
— Женьке только отзвонись, — заботливо продолжил, — а то еще ментов к нам пришлет — а мне их нечем кормить. С утра последний дошик заварил.