Курляндский гандикап

Петр церемониться не стал. Он действовал предельно жестко. Не в первый раз, кстати — после войны со Швецией в Прибалтике и Финляндии осталось только лояльное России население. И царь активно помогал заселять эти территории русскими поселенцами. Похоже, в нынешней версии истории, Финляндии не светит получить статус Великого княжества со своим языком и отдельными законами. Если так дело дальше пойдет, Финская губерния будет такой же русской, как Воронежская.

И с Крымом, похоже, произойдет тоже самое. Никакого независимого Крымского ханства не будет. И к лучшему. Все равно оно не состоялось. Зачем нужна такая мина под боком? Чтобы хан метался от Турции к России, пытаясь продать себя подороже? Диктовал свои правила? Чтобы получить вечно нелояльное население, готовое в любой момент перейти на сторону врага? Да кому это надо?! Так что прав Петр — вопрос нужно решить раз и навсегда.

История менялась настолько, что мое послезнание уже практически ничего не стоило. Даже город Санкт-Петербург не возник, о чем я иногда жалел. Нравился мне Питер. Настолько, что в 21 веке в отпуск я предпочитал отправляться не к теплому морю, а на берега Невы. А теперь города не было. Только крепость Кроншлот появилась там же, где стоял Кронштадт в памятной мне версии истории. Ну, что ж… Санкт-Петербург, конечно, жаль, но я надеюсь, что отстроенный Ревель будет не хуже. И никакая чума планам русского царя не помешает.

Людовику же война не помешала Версаль достроить! Все французские газеты и часть зарубежных осветили это великое событие. Под нужным соусом, разумеется. Парки, фонтаны, великолепие отделки и обстановки, и восхищение гением Людовика. Но проницательные люди, умеющие читать между строк, уловили намек на осуждение. А для читателей попроще мы запустили целую серию памфлетов и карикатур о том, как французский король веселится на костях своих подданных.

Работа была проделана очень качественная, так что я посетил Тринити-колледж, чтобы лично отблагодарить и Свифта, и Дефо. Однако отделаться быстрым визитом не удалось, поскольку меня поймал Лейбниц. Совершенно неугомонный человек! Получив под свое начало Тринити-колледж, Готфрид взялся за дело всерьез, и думаю, что лет через пять, в Ирландии появится своя академия. Дело к тому идет. У Лейбница просто нюх на талантливую молодежь, так что количество кафедр все увеличивается и увеличивается.

— Ваше высочество! Я хотел бы поговорить с вами по поводу лаборатории, — начал с места в карьер Лейбниц.

— А что с ней? — нахмурился я. Если еще один взрыв — то это уже слишком.

— Одной лаборатории чересчур мало! — заявил Готфрид.

— Мало? — офигел я. Да там помещение огромное, и оборудование самое современное!

— Понимаете, Ваше высочество, в основной лаборатории мы занимаемся научными изысканиями. Но благодаря этому у нас выделилось отдельное направление — парфюмерия и косметика.

— Да там изготавливается всего несколько косметических средств буквально для двух клиенток! Зачем еще одна лаборатория?

— Я нашел прекрасного специалиста, — похвастался Лейбниц. — Он буквально творит чудеса. А вы знаете, какой доход приносят парфюмерия и косметика! Мы должны поставить производство на поток и занять мировой рынок, пока нас не опередили!

— Давайте-ка я сначала познакомлюсь и с вашим гением, и с тем, что он производит. А потом уже думать будем, — решил я.

Нужно убедиться, что никаких вредных веществ в косметику не запихают. А то знаю я современную моду — там тебе и мышьяк, и свинец, и ртуть, и какой только гадости нет! В свое время мне пришлось немало потрудиться, чтобы изобрести для жены (а потом дочерей) безопасные варианты косметики. И это было очень непросто. Прежде всего потому, что я вообще не знал, как ее производят. Да и об ассортименте имел самое смутное представление.

Какие знания я вынес из своей прошлой жизни о женских штучках? Только то, что этих самых штучек много. В пузырьках, баночках, флакончиках… яркое, занимающее всю полочку в ванной (и не только) разнообразие. Чтобы поберечь свою психику, я даже не вникал, для чего все это предназначено. О чем и пожалел, попав в 17 век. Пришлось напрягать лабораторию и изобретать все заново — и белила, и румяна, и помаду. Однако на мировой рынок я не рвался. Прежде всего потому, что не был уверен, что мои изобретения будут иметь успех. Да и мало их было. Несерьезно.

Найденный Лейбницем гений оказался темпераментным итальянцем. Черноволосым, полноватым, с огромным носом и привычкой отчаянно жестикулировать. Говорил он с жутчайшим акцентом, но в химии разбирался прекрасно. И в травах тоже. А осмотрев линейку представленных им средств, я понял, что отдельную лабораторию строить все-таки придется. Причем охраняемую. Ибо передо мной находился источник очень больших денег. Зная женщин — они, скорее, на еде сэкономят, чем от косметики откажутся.

Ну а чтобы раскрутить новую продукцию, нужно придумать упаковку, логотип, броское название и развернуть рекламную кампанию. Впрочем, почему маркой не может стать фамилия итальянца? Хм… косметика «Моретти» — звучит неплохо. Если этот итальянец так талантлив, как я думаю, у него большое будущее. Потому как в моей памяти хранилось множество воспоминаний, как в 21 веке ушлые производители качали деньги из населения. Одни только крема чего стоят — для лица, для век, для рук, для ног, для интимных частей тела… А шампуни? Гели? Парфюм? Всякие там туши-тени-помады?

— Порадовали вы меня, Готфрид. Порадовали, — признал я, когда мы вышли из лаборатории.

— Рад, что вы оценили. Моретти талантлив, но, как и многие гении, непрактичен.

— Поэтому лаборатория для него будет построена не здесь.

— Я все понимаю, ваше высочество. Подобные секреты нужно держать подальше от посторонних глаз. Но мне хотелось бы, чтобы окружающие знали, что изготовитель знаменитой косметики и парфюмерии — выпускник Тринити-колледжа.

— Это прекрасная мысль, — кивнул я. — Пока в Ирландию едут немногие. Нужно привлечь талантливую молодежь. И успех Моретти, в том числе финансовый, будет сам по себе прекрасной рекламой.

— И это еще не все! Я хочу представить вам еще два изобретения. Одно принесет невероятную прибыль, а второе еще требует доработки, но выглядит многообещающе.

Я с удовольствием проследовал за Лейбницем. Даже если он не совсем верно оценивает перспективы — это не страшно. Намного важнее, что Тринити-колледж постепенно превращается в действительно научное заведение, где занимаются не только говорильней, изрекая устаревшие истины, но и не боятся экспериментировать!

В свое время я сомневался, что мне удастся изменить консервативный, косный, но устоявшийся подход к образованию в колледже. Однако Лейбниц взялся за дело всерьез. Похоже, их противостояние с Ньютоном все-таки состоится, но не как двух гениев, не поделивших открытие, а как двух руководителей крупных научных центров. И это неплохо. Конкуренция — великая сила. А если добавить к ней возможность очень хорошо заработать — так и вовсе прекрасно.

Надо сказать, и в 21 и в 18 веке я не раз слышал о том, что ученые — это абсолютно непрактичные люди, зацикленные только на том, что им интересно. И часть правды в этом утверждении есть. Многие гении в науке являются абсолютными профанами в бытовой жизни. Однако при должной организации процесса можно получить потрясающие результаты. Тот же Ньютон никогда не стал бы целенаправленно заниматься изобретением граммофона. А вот исследовать некоторые физические явления с научной точки зрения — вполне.

Главное — что я сам представлял, что в конечном итоге должно получиться, и в результате небольшой корректировки мы имеем популярный продукт, который стабильно приносит прибыль. Ньютон, получающий немалые дивиденды от своего изобретения, получил хороший стимул. И теперь задумывается о том, как свои научные открытия применить практически. А я издал книгу «Знаменитые изобретатели Курляндии», где упомянул всех — от Глаубера до вырастившего сахарную свеклу Пильне. С чего начали, к чему пришли, и какой (приблизительно) доход имеют от своих изобретений.