Страница 13 из 32
Между тем как всё это происходило, царь, начав розыск по делу об участниках в бегстве и других замыслах царевича Алексея, приказал произвести следствие и в Суздале. Тогда всё открылось. В комнатах царевны Марии Алексеевны найдено было письмо Досифея весьма неприличного содержания, а у Степана Глебова, арестованного в Москве, отобрано девять писем Евдокии, написанных совершенно во вкусе старинной московской нежности. Царица диктовала их Капитолине из опасения быть узнанной, если б с посланным случилась какая нибудь беда. Чтоб показать народу, насколько Екатерина была достойнее престола, чем эта слабая раба предрассудков и суеверия, царь повелел прочесть эти письма в полном собрании Сената вместе с признанием Евдокии, что они писаны от неё и что получавший их пользовался её любовью. Нарушение обета монашества подвергало ее смертной казни. Но царь удовольствовался только переведением её в другой монастырь, а царевну Марию приказал заключить в Шлиссельбургскую крепость[39].
Немало труда стоило многим другим лицам, мечтавшим о восстановлении старинных обычаев под скипетром Алексея, отделаться также счастливо. Этот роковой замысел был в России причиною множества казней. Чтоб искоренить его навсегда, царь не щадил крови и раз проколовши нарыв, хотел не полумерами, а радикально излечить его. Алексей, не смотря на его высокое рождение, должен был подвергнуться суду по всей строгости законов, суду, составленному из 120 слишком членов духовных и светских, и выслушать страшный приговор, присуждавший его к смертной казни за злоумышление против своего отца и государя. Когда его привели обратно в темницу, с ним сделались ужасные судороги, от которых он через несколько дней и умер. Некоторые подозревали, что царь ускорил его смерть посредством яда, другие говорили, что царевич умер от слишком сильного кровопускания, к которому прибегли как бы для оказания ему помощи[40]. Но если всё дело было только в том, чтоб без шума избавиться от него, то для чего весь этот правильный процесс? И без такой обстановки, возмутительной и опасной, могли бы прибегнуть к тайному убийству. Достоверно, впрочем, что царь не желал смерти царевича, а хотел только опозорить его смертным приговором и тем устранить от наследования престола, уже назначенного младшему царевичу Петру, который родился от обожаемой им супруги и в котором он надеялся увидеть наследника своего гения.
Замечательно (и это делает много чести императрице Екатерине), что в продолжение всего этого дела, столь щекотливого, на нее не пало ни малейшего подозрения ни в смерти несчастного Алексея, ни даже в желании восстановлять против него отца. Впоследствии царь говорил герцогу голштинскому, в присутствии его министра Бассевича, что она желала, чтоб его величество удовольствовался пострижением царевича в монахи без объявления ему смертного приговора, потому что пятно это отразилось бы и на его детях, одному из которых, по-видимому, предстояло поддержать со временем славу российского престола, так как слабое сложение Петра Петровича не обещало долговечной жизни[41].
Недавно какой-то безыменный историк возвестил, что вся Россия была убеждена, будто Алексей умер от яда, приготовленного рукою его мачехи. Между тем люди, много лет прожившие в России, никогда ничего не слыхали об этом. Петра Великого не щадили подозрениями в отравлении сына; следовательно, если умалчивалось о том, о чём повествует наш автор, то это, конечно, не из снисходительности к Екатерине, а скорее вследствие убеждения, что она неспособна была к подобной жестокости. Если ради короны для своего семейства она не убоялась преступления, то почему не избавилась также и от молодого царевича[42], которого на виду всех воспитывала с таким тщанием и с такою любовью, и которого готовила себе в наследники? Да и осмелилась ли бы она отравить Алексея против воли царя и, так сказать, перед его глазами? Наш историк уверяет, что никто никогда не умирал от страха после выслушания смертного себе приговора. Может быть; но несомненно и то, что многие умирали внезапно пораженные апоплексическими конвульсиями. Нет, следовательно, ничего невероятного, если и царевич Алексей, хотя и русский[43], был поражен ими именно в день объявления ему смертного приговора, а не в другой какой нибудь; даже такие конвульсии скорее могли случиться в этот день, потому что известие о присуждении к смерти должно было подействовать с особенною силою на организм царевича, ослабленный развратною жизнью и несчастьем.
Ход всего этого процесса, столь необыкновенного, не помешал царю следить с полным вниманием за его союзным трактатом с Карлом XII. В мае 1718 года конференции открылись на острове Аланде между тайным советником Остерманом и бароном Герцом, которым помогали, — первому — граф Брюс, последнему — граф Гиллембург. Карл любил свою старшую сестру особенно и был сердечно привязан к её супругу; Герц, не получавший еще увольнения от герцога голштинского, был покамест в его службе. Не смотря на всё это, на конференциях уполномоченные едва касались вопроса о восстановлении прав герцога голштинского, а о других его интересах даже вовсе и не упоминали. Зато там с большим жаром шла речь о возвращении короля Станислава[44], и чтобы привлечь на его сторону Россию, царю предложена была Мекленбургия: герцог Карл-Леопольд должен был получить взамен её Курляндию или часть герцогской Пруссии[45]; из неё выделялся участок и Фридриху Вильгельму, если он приступит к союзу, в вознаграждение за Штеттин, с которым Карл не хотел расстаться. Для Станислава было бы весьма выгодно возвратиться на потерянный престол при помощи этих разделов, а Георга[46] заставили бы тем так заботиться о целости его владений, что он охотно купил бы свою безопасность уступкой Бремена и Вердена. Швеция вознаградила бы себя в Норвегии за земли, уступленные ею России, и когда таким образом всякому будет назначена его доля, тогда заключить мир.
Петр Алексеевич, слишком осторожный, чтоб увлечься такими предположениями, сопряженными с множеством затруднений, не спешил заключением трактата. Он сделал удовольствие Карлу, освободив фельдмаршала графа Реншильда, бывшего в плену с полтавского сражения, а Карл, с своей стороны, возвратил ему в обмен двух его генералов, князя Трубецкого и графа Головина[47]. Прежние союзники его начали громко и оскорбительно обнаруживать свои подозрения насчет его добросовестности; он отвечал с умеренностью и предоставил им накоплять оскорбления, которые впоследствии могли дать ему право на отмщение.
Столько великих замыслов, встревоживших столько кабинетов и державших столько армий в выжидательном положении, было внезапно уничтожено пушечным ядром, пущенным наудачу из-за стен Фридрихсгалла. Оно поразило Карла XII в ту минуту, когда он осматривал осадные работы. Адъютант его Сикье, преданный принцу гессенскому, предложил тем, которые первые узнали об этом несчастий, не разглашать о нём. Он взял шляпу короля, на которого надел свою вместе с своим париком, и отправился с печальным известием к принцу. Принц тотчас же отослал его к своей супруге, которая шляпу героя оставила у себя, а доставившего ее щедро одарила.
Справедливость, конечно, требовала, чтобы преданность его была вознаграждена; между тем клевета не замедлила распространить слух, что Сикье поставил себе в обязанность убить короля для предупреждения намерения его утвердить корону за герцогом голштинским, и что представил шляпу как доказательство своей удачи. Толпа, всегда злая и легковерная, долго верила этому черному обвинению, не показывая притом ни малейшей ненависти ни к принцессе, ни к Сикье — до такой степени тяжелый деспотизм Карла помрачал блеск его героизма!
39
Евдокия, как известно, впоследствии до самого восшествия на престол Петра II содержалась также в Шлиссельбургской крепости. Царевна же Мария Алексеевна, кажется, находилась там недолго, потому что скончалась в 1723 году в Петербурге. — Тут оканчивается эта вставка в Записки Бассевича.
40
Царевич Алексей был обезглавлен. См. Том III. моего «Магазина», стр 224. Примеч. Бюшинга. См. также предисловие к нашему Русскому переводу.
41
Не следует забывать, что Бассевич — друг Меншикова и Екатерины.
42
Впоследствии Петра II-го.
43
Любопытная черта, показывающая, до какой закоренелости простиралось предубеждение иностранцев против русских! П. Б.
44
Лещинского.
45
Нынешней провинции Прусской (Provinz Preussen).
46
Короля Английского и куроюрста Ганноверского.
47
Князя Ивана Юрьевича Трубецкого (отца известного Ивана Ивановича Бецкого) и Автонома Михайловича Головина, а не графа Головина.