Страница 3 из 7
Над обрывом виднелись крыши домов - тех, с которых мы только что сняли антенны. Выше всех казался старенький дом Василия Зосимыча, потому что он стоял к обрыву ближе других. Белый дым вертикально поднимался из труб. Все смотрели вверх, и белый пар струями поднимался между поднятых воротников.
- Ну что ж... годится! - сказал оператор, распрямляясь!
Годится!
Я ликовал. Ведь это я убрал антенны, которые могли всё испортить, именно я, пускай об этом никто почти не знает!
- Так. Где делаем прорубь? - Яков Борисыч вышел вперёд.
- А есть уже прорубь, - неожиданно для себя проговорил я.
Все посмотрели на меня.
- Там, за этим мысом. - Я махнул.
- Поехали, - подумав, сказал Яков Борисыч.
Мы обогнули мыс и подъехали к проруби. Все вылезли снова, оператор вытащил свою камеру, треножник, согнулся, подвигал вделанную в камеру маленькую поперечную ручку.
На обрыве был виден дом Василия Зосимыча и ещё два дома с этой улицы.
В трёх шагах от нас дымилась чёрная прорубь.
- Нормально! - откидываясь, сказал оператор.
- Молодец, мальчик! - Яков Борисыч положил мне руку на плечо.
Мы сели в автобус. Я был горд. Я посмотрел на Зиновия - и он мне дружески подмигнул.
Вернувшись обратно, Яков Борисыч, Зиновий и оператор ушли в комнату совещаться. Я, ожидая их решения, ходил в коридоре. Наконец Зиновий вышел.
- Ну... что? - спросил я.
- С тобой пока неясно... Надо поговорить.
- Так давайте - поговорим!
- Да? - Зиновий посмотрел на меня. - Ну, пошли.
Мы вошли в комнату Якова Борисыча.
- Вот, Яков Борисыч, - сказал Зиновий, - предлагается на роль Стёпы.
Яков Борисыч долго смотрел на меня.
- Ну-ка... подвигайся чуть-чуть, - сказал Яков Борисыч.
- Как?
- Ну, станцуй что-нибудь! - сказал Зиновий.
- Вальс! - закричал я.
- Стоп, стоп! - сказал Яков Борисыч, когда я случайно чуть не сшиб телевизор.
Они с Зиновием пошептались.
- Ну, покажи что-нибудь... какую-нибудь мимическую сценку.
- Мимическую?.. Борьба с удавом!
Я стал показывать.
- Стоп!.. Стоп!.. - закричал Яков Борисыч. - с Удавом ты вообще весь дом нам разнесёшь.
Они ещё пошептались.
- Ну, прочти что-нибудь.
- "Бородино"!
- Не надо! - сразу сказал Яков Борисыч.
Они снова шептались, потом Зиновий взял меня за плечи и вывел в коридор.
- Ну как? - спросил я.
- Понимаешь, - сказал Зиновий, - основная твоя сцена - с лошадьми. Боится он, что ты с лошадьми не справишься!
- Кто?.. Я?!
Не одеваясь, я выскочил во двор, задыхаясь, добежал до конюшни, промчался мимо удивлённого Жукова, взнуздал и вывел из денника породистую Красотку, с перегородки залез на неё, проехал по коридору, ногой открыл обе двери и выехал на мороз.
Два круга я объехал рысью, потом заставил Красотку скакать и резко поднял её у крыльца, на котором - я уже видел - стояли Зиновий и Яков Борисыч.
Яков Борисыч что-то сказал Зиновию и ушёл, хлопнув дверью.
- Молодец... далеко пойдёшь! - сказал Зиновий, кладя руку мне на плечо.
После обеда было собрание - и Яков Борисыч представил меня группе.
- Вот... прошу любить и жаловать... новый исполнитель роли Степана.
- А Чудновский?
- Чудновский отпал, - сказал Зиновий.
Я встал, насмешливо поклонился. Я не хотел показывать, что это такая уж для меня радость - участие в их фильме... Не хотел показывать, но всё-таки, наверное, показал.
Мы вышли из красного уголка с Зиновием.
- Да-а-а, - задумчиво говорил Зиновий, - всё-таки суровая это вещь сцена в проруби!
- В какой... проруби?
- Ну, "в какой", "в какой"!.. Которую ты нам показал!
- А какая там сцена?
- Обычная. Герой бросается в прорубь и тонет.
- А зачем? - Я разволновался.
- Ну, совесть его замучила. Понимаешь?
- А когда мне нужно будет это делать?
- Тебе? А кто сказал, что тебе? Это главный герой! А ты разве главный герой?
"Не я... Но всё равно - зачем?!"
- А нельзя по-другому?
- Как по-другому? - недовольно спросил Зиновий.
- Ну, заменить. Чтоб он не гибнул...
- А на что заменить? На борьбу с удавом? - Зиновий усмехнулся.
- Точно! - обрадовался я.
- Или, может, на "Бородино"? - сказал Зиновий. - Добегает до проруби, читает с выражением "Бородино" - и идёт обратно!
- Хорошо бы! - сказал я.
- Нет уж! - сказал Зиновий. - Будем снимать так, как в сценарии написано. Ты ведь и понятия-то ещё о жизни не имеешь! Понятия не имеешь о человеческих переживаниях!
- Имею! - вдруг сказал я. - Однажды, летом ещё... смотрел я на улицу из окна. Вдруг - скрип! - "Москвич" резко останавливается, тормозит. Из него выскакивает водитель и двумя ударами - бац, бац! - того человека, который перед капотом "Москвича" оказался. Тот упал, а этот сел, дверцу захлопнул и уехал! А тот - поднялся так медленно и долго-долго пиджак отряхивал, глаз не поднимал. Боялся, что увидели все, как избили его.
- Так, - сказал Зиновий.
- А летом тоже... в Петергофе... садится в автобус девушка, очень некрасивая, с отцом. И думает, что все думают про неё: что все, мол, гуляют, кто с кем, а она - с отцом! И вот посидела она так неподвижно, потом вдруг достаёт - со вздохом - шоколадку, выдвигает из обёртки. Мол, если всё так плохо, хоть шоколаду поем.
Зиновий удивлённо смотрел на меня.
- Вот видишь! - наконец сказал он.
- Ну, так там... ничего нельзя уже поделать! А тут можно ещё сделать, чтоб он не тонул!
- Ладно, - сказал Зиновий, - не в своё дело не лезь. Лучше о себе подумай.
- А что о себе? А какая у меня роль?
- У тебя тоже - будь здоров! Ты спасаешь людей во время пожара.
- Во время пожара?
Я вспотел.
Вот это да! Вот это день!
- Ну, хочешь, вот почитай - режиссёрский сценарий. Вот твой эпизод. Зиновий протянул мне раскрытую длинную книжечку.
Вот что там было:
________________________________________________________________
No кадра Объект План Содержание кадра и текст Музыка
Шумы
________________________________________________________________
100 Конюшня Общ. Ночь. Здание конюшни. Музыка
Натура с Над крышей пламя. По- No 6
достройкой является Стёпа. Реши
тельно бежит к конюшне,
распахивает ворота, вбе
гает. Через некоторое вре
мя выскакивают испу
ганные лошади. За ними
верхом выезжает Степа.
101 - " - Крыша конюшни рушится, Музыка
взмывает столб пламени. No 2
________________________________________________________________
Вот это да!
Я разволновался.
Нет... Так нельзя... Надо мягко, ненавязчиво всё узнать.
- Повезло тебе, - сказал Зиновий, - в сотом кадре снимаешься, в юбилейном!
- А сразу же что... я выскакиваю - и крыша падает? А не может быть...
- Нет. Ничего не может, - сказал Зиновий. - Не первый раз такие сцены снимаем.
- Но крыша обрушивается ведь. Вдруг...
- Никаких "вдруг". Отдельно снимем, как ты там прыгаешь, отдельно рушится крыша. Может, даже в разные дни. Понял?
- А что ж, конюшня сгорит?!
- Ты что ж думаешь, мы эту конюшню жечь будем?
- А какую?
- Есть там в лесу старый телятник... достроим немножко - и сожжём!
Вот это да!
- А разрешили?
- Разрешили.
- А вдруг лес загорится? - спросил я.
...Своими "ненавязчивыми" вопросами я скоро довёл Зиновия до белого каления.
Конечно, он говорит, что всё предусмотрено и съёмка такая проводится не первый раз, но всё-таки мало ли что с огнём может случиться?
"Да, - думал я, - конечно... Никто особенно меня не осудит, если я откажусь от съёмки, скажу: надо уезжать, и всё!.. Но никто и Джордано Бруно бы не осудил, если бы он отказался гореть, - пошёл на попятную, и всё! Всё было бы нормально, только б он не попал в Историю, и всё!.. А Муций Сцевола? - подумал я. - Воин... который, чтобы доказать мужество осаждённых, своих соратников, сунул перед врагами руку в огонь и держал, пока она не сгорела? Мог бы он отказаться?.. Вполне! Только б никто никогда не узнал его имени и даже фамилии... плюс осаждающие взяли бы город!"