Грехи отца

Война все изменила. Сначала они ничего не почувствовали, на детей никак не повлияло далекое противостояние, однако постепенно начались воздушные атаки на Лондон, и вскоре, казалось, бомбили повсюду и постоянно. Большинство друзей Эммы эвакуировали за город, но несколько осталось, и среди них была ее закадычная подруга Лоррейн.

Как-то утром они, вернувшись из бомбоубежища, увидели: дом ее подруги сравнялся с землей, а их – настолько поврежден, что и заходить опасно. Все, что сохранилось целым, – это лестница у стены, однако ступеньки теперь вели в открытое небо. Подруги стояли и смотрели, разинув рты, слишком шокированные, чтобы заплакать.

Это была последняя встреча Эммы с подругой, все члены семьи Лоррейн переехали к бабушке с дедушкой в другой район. «В отличие от нас», – думала Эмма. Родители ее мамы умерли, а папины жили в крохотной однокомнатной квартире, такая себе скромная пожилая пара, с которой они очень редко виделись. Была еще тетя, но ее семья уехала из Лондона в самом начале войны. Эмма хорошо помнила муки своей матери в тот момент, когда оказалось, что их некому приютить. Все их имущество уничтожила бомбежка, да и жилье найти было очень сложно. Вот почему, получив предложение занять эту квартиру на чердаке и не имея другого выбора, мать согласилась.

По-прежнему ощущая дискомфорт, Эмма ерзала на матрасе. Некоторые люди наживались на войне, к таковым относился их домовладелец. Он не прогадал, купив недвижимость в момент падения ее цены, и многого не потерял бы, если бы что-то произошло. Этот дом, подобно остальным по всей улице, изначально разделили на две квартиры, но хозяин с целью наживы изощрился и впихнул на чердак как можно больше семей.

Она знала, мама не хотела там задерживаться надолго, планируя переехать, как только подвернется вариант получше, однако война закончилась и после демобилизации отца им перестали платить пособие. Если бы он вернулся тем же человеком, все было бы хорошо, но он начал много пить, терял работу за работой, им не всегда удавалось оплатить аренду, так что мечта матери о лучшем жилье осталась несбывшейся.

В животе у Эммы снова заурчало. Да уж, они чувствовали себя лучше, когда отца не было рядом. По крайней мере, пособие выплачивалось регулярно, а теперь…

Прозвучал особо громкий стон, знакомый Эмме. Выдохнув с облегчением, она поняла, что ее отец закончил. Она снова дернула на себя одеяло, прижалась к сестре, пытаясь согреться, и, зная, что теперь мать в безопасности, наконец уснула.

Эмма проснулась раньше всех. Как можно тише отползла от матраса, но, стоило сестрам перестать греть ее, зубы девушки начали отбивать дрожь. Господи, как же холодно! Эмма подошла к лестнице, спустилась в комнату ниже, а затем, подпалив свечу, прикрыла огонь и поспешила на первый этаж. В доме был лишь один туалет, которым пользовались все три семьи, жившие в этом ветхом здании. На первом этаже обитали Элис Мун с мужем, но из их комнат не доносилось ни звука. Посетив зловонную уборную, которая, к радостному удивлению Эммы, оказалась свободной, девушка поспешила обратно, в квартиру на верхнем этаже.

Она села на колени у камина, поджигая хворост из их запасов, и жадно поднесла руки к языкам пламени, весело взметнувшимся вверх, к дымоходу. На миг ее загипнотизировало это зрелище, но потом, беспокойно тряся головой, она накрыла пламя деревянными брусками, которые Дик, ее старший брат, принес откуда-то. На них остались небольшие крупицы гари, поэтому, испугавшись, что Дик снова стащил дрова, Эмма в попытке защитить брата поспешно смела копоть на тлеющие головешки. Она нахмурилась, зная, что не стоит хвалить его за подобный поступок, но именно благодаря находке Дика топлива у них было немного больше.

Каким человеком стал их отец? Какой человек позволит жене и детям голодать и мерзнуть, пока сам заливает эль себе в глотку?

Когда огонь приутих, Эмма, уныло скривив рот, подвесила над очагом ковш с водой. Ее мама любила выпить чашечку чаю, приговаривая, что это бодрит ее, как ничто иное, но у них не осталось заварки. Эмма прочувствовала мамино разочарование.

Протянув руку к стропилам, взяла пакет сушеной крапивы и, как только вода вскипела, заварила листья. Секунду спустя она увидела напухшие ноги матери, спускающейся по лестнице.

Когда Эмма дала ей оловянную чашку, Майра улыбнулась и с наслаждением обхватила ее руками.

– Умница.

Мать взгромоздилась на кушетку, ее живот выглядел огромным и неповоротливым. Тем не менее тело было тощим, слишком тощим, руки и ноги напоминали палочки. Ей было всего-то чуть за тридцать, но она казалась очень изношенной и старой для ее возраста.

В мерцающем свете свечи Эмма увидела гримасу боли матери.

– Ты в порядке, мам?

– Прекрати волноваться, я в порядке, – сказала женщина, сделав глоток крапивного чая.

– Думаешь, осталось хоть немного денег?

– Я смотрела в его карманах перед тем, как спуститься, и ничего не нашла.

– Как он мог?

– Хватит! Уж точно не тебе осуждать поступки отца. Ты, как и я, прекрасно знаешь, что он был другим до войны. Он пережил ужасные вещи, и это изменило его.

– Мама, нельзя постоянно оправдывать его этим! Прошло уже три года, и теперь ему редко снятся кошмары. Я считаю, ему очень повезло. По крайней мере, он вернулся целым и невредимым, чего нельзя сказать о мистере Маннингсе, живущем по соседству.

– Довольно, Эмма! Я понимаю, что тебе скоро семнадцать, но все же не в твоем возрасте судить о вещах, в которых ты ничего не смыслишь.

Эмма опустила голову, спрятав лицо за длинными волнистыми светлыми волосами и пробормотав:

– Если он снова пропил все деньги, то что мы будем есть? За аренду мы тоже задолжали, и я не думаю, что нам удастся опять надуть хозяина.

– Ты всегда слишком много переживаешь. Как-то справлялись и теперь справимся. У нас осталось несколько картофелин, да и, может, Дику сегодня удастся заработать немного деньжат на рынке.

– Без муки невозможно даже испечь хлеб.

– Значит, обойдемся. А теперь давай, поторопись. К слову, о картошке, можешь очистить несколько штук, и я поджарю их на завтрак.

Эмма сделала то, что ей велела мать, откопав в почти пустом мешке старые проросшие картофелины. Она отобрала лучшие и, моя их синюшными от ледяной воды руками, тайком посматривала на маму.

По лицу Майры промелькнула еще одна гримаса боли, которую она попыталась скрыть, но Эмма заметила это и поняла, что младенец вот-вот родится. Это должен был быть девятый ребенок ее матери, и беременность в самом деле была мучительной, она высосала из женщины все силы.

Дом ожил: стало шумно, братья и сестры ссорились между собой. И тогда раздался голос отца:

– Заткнитесь все!

На миг дети умолкли, но затем все один за другим спустились по лестнице. Первым появился Дик, самый старший мальчик четырнадцати лет. У него на руках, вцепившись в шею, как обезьянка, сидел младший по имени Арчи, которому было два года, и он просто боготворил старшего брата. За ними вошел тринадцатилетний Люк, самый тихий из всех, задумчивый, замкнутый малый, непохожий на других. Он был привлекательным, почти красивым, казалось, его голубые глаза скрывают что-то таинственное и глубокое.

Иногда случалось нечто странное – Люк пугал членов своей семьи: однажды он предсказал, что мама носит мальчика, у которого якобы есть особый дар, а до этого предрек, что папа вернется с войны. Эмма испытывала к Люку нежные чувства, он был ее любимым братом.

Следом за ним по лестнице спускалась одиннадцатилетняя Сьюзан, после чего все утихло.

– А где остальные? – спросила Майра.

– Все еще спят, – сказала девятилетняя Белла, сжимавшая в руках свою деревянную куклу, девочка, хорошенькая, словно картинка, с белокурыми волосами и широко открытыми синими глазами.

Шестилетняя Энн и трехлетний Джеймс родились после возвращения отца с войны. Они всегда спали дольше всех, но просыпались сразу же, как только запах еды достигал чердака.