Страница 97 из 105
— Но ведь твердые тела не взрываются, — раздраженно заявила Фатима. — Если не добавить либератор.
— Разумеется, — согласилась Ялда. — В общем, несмотря на то, что нам, по всей видимости, известна большая часть фактов, и несмотря на то, то они почти не противоречат друг другу… должно быть нечто, что мы упускаем — нечто, пока что недоступное нашему пониманию.
Она дала им немного обдумать сказанное, а затем быстро перешла к следующему вопросу. Слова о том, что ты достиг точки, за которой любое движение вперед становится невозможным без подлинных инноваций, вселяют ужас, когда слышишь их в первый раз.
— Вторая загадка, — продолжила Ялда, — это структура частиц газа. Существует немало симметричных многогранников, которые обеспечивают механически устойчивую конфигурацию, если в каждую из их вершин поместить по светороду — благодаря чему их, по-видимому, можно считать неплохими кандидатами на роль тех самых шариков материи, из которых, как мы ожидаем, состоят газы. Но эти многогранники страдают от той же проблемы, что и твердые тела: движение светородов, перекатывающихся в их энергетических ямах, всегда будет содержать в себе низкочастотные компоненты, а значит светороды должны излучать свет и в конечном счете разорвать всю структуру на части. Впрочем, есть и другая проблема: как показали эксперименты Сабино, мельчайшие очищенные фрагменты твердых тел отличаются липкостью. Но газы, из которых состоит воздух, судя по всему, полностью лишены этого качества; будто бы окружающее их поле каким-то образом гасится практически до нуля. Когда мы еще жили на нашей родной планете, моей молодой подруге, Валерии, удалось доказать, что если расположить светороды в форме сферической оболочки подходящего размера, то их внешнее поле будет равно нулю — и вы могли бы подумать, что приблизиться к этому можно, заменив сферу на многогранник примерно такого же размера. Проблема состоит в том, что требование механической устойчивости дает для многогранника один размер, а необходимость компенсации внешнего поля — совершенно другой. Похоже, что одновременно удовлетворить обоим критериям нельзя.
На лицах некоторых студентов начало проступать выражение тревоги. Доказательство механической устойчивости многогранника, состоящего из светородов, было непростой задачей, а теперь им приходилось мириться с тем, что проделав всю эту тяжелую работу, они всего лишь ступили на новую, доселе неизведанную территорию.
— Третья загадка, — сказала Ялда, — самая странная и самая опасная. «Бесподобная» окружена мелкой пылью, которая, как мы считаем, состоит из того же материала, что и гремучие звезды, которые мы видели на нашей планете, когда они сгорали в атмосфере солнечного ветра, двигаясь почти с бесконечной скоростью. Но теперь мы в общем и целом сравнялись с ними по скорости… Так почему же по отношению к нам она должна вести себя иначе, чем любая другая пыль?
Тамара, которую Ялда тоже почти не знала, слышала о теории, которая начала распространяться спустя несколько дней после того, как стало известно, что вращение «Бесподобной» остановило ударные вспышки.
— Светороды меняют знак, — сказала она. — Положительным светородам в нашей материи будут соответствовать отрицательные светороды пыли, и наоборот.
— А ты можешь объяснить почему? — не унималась Ялда.
— Они добрались до нас…, обогнув космос, — выдавила Тамара, описав одной рукой петлю.
— А почему это важно? — настойчиво спрашивала Ялда. — Почему из-за этого светороды меняются местами?
— Я не знаю, — призналась Тамара.
Ялда изобразила общую идею.
— Предположим, что ортогональные звезды и ортогональные миры — это фрагменты, которые откололись от первородного мира в обратном направлении. Они совершили полный оборот вокруг космоса, и теперь мы движемся вместе с ними, а наши стрелы возрастающей энтропии направлены в одну и ту же сторону. Мы знаем, что направления этих стрел совпадают, потому что в противном случае мы бы не видели ортогональных звезд. Но уравнение Нерео связывает поле, окружающее светород, с неким вектором, направленным по касательной к его истории — и нет никакой причины считать, что направление этого вектора имеет какое-то отношение к энтропии; оно просто должно оставаться неизменным на протяжении всей истории светорода. От этого вектора зависит, будет ли светород положительным или, наоборот, отрицательным: мы называем светород положительным, если его вектор направлен в наше будущее, и отрицательным — если он направлен в наше прошлое.
— Так кто же нарисовал стрелки на светородах? — пошутила Фатима.
— Вот именно, — согласилась Ялда. — В действительности смысл этого вектора никто не понимает. Но мы, тем не менее, должны быть в состоянии отличить два разноименных светорода. Вблизи отрицательный светород будет отталкивать положительный, а рельеф потенциальной энергии, окружающей отрицательную частицу, с точки зрения положительной будет перевернут вверх ногами: пики превратятся в ямы, а ямы — наоборот, в пики.
— И их смешение приведет к взаимному уничтожению, — предположила Проспера.
— Необязательно, — возразила Ялда. — Положительный светород нельзя заменить на отрицательный, который бы находился в том же самом месте твердого тела, однако отрицательный светород в любом случае не захочет там находиться — с его точки зрения кривая потенциальной энергии перевернута вверх ногами, поэтому он предпочтет оказаться рядом с пиком, а не ямой. А если он находится вблизи пика, то исходная картина не будет разрушена, а наоборот, усилится.
— То есть на самом деле мы не можем объяснить, почему пылинка, состоящая из перевернутых светородов, должна при столкновении с обычным камнем причинить больший вред, чем обычная пылинка, движущаяся с той же скоростью. С другой стороны…, мы по сути не знаем, ни как работают либераторы растительного происхождения, ни почему камни просто не загораются сами по себе. Иначе говоря, нам предстоит пройти долгий путь, прежде чем мы сможем указать что может вызвать возгорание конкретного твердого тела, а что — нет.
Ялда помедлила, чтобы прочитать выражения на лицах студентов и понять, кого из них начинала тяготить стоящая перед ними неопределенность, а кого восхищала перспектива заняться исследованием чего-то совершенно нового.
— Ответов у меня нет, — сказала она. — Все что я могу — это выдать вам кое-какие инструменты, которые помогут вам в исследовании этих тайн, а затем отойти в сторону и наблюдать за вашими открытиями.
— Ялда, могу я с тобой поговорить?
Ялда оторвалась от своих конспектов и подняв голову, увидела Лавинио, который держался за веревки у входа в ее кабинет.
— Конечно.
Когда он подошел ближе, серьезность его поведения стала очевидной.
— Только не говори мне, что дело в пшенице, — умоляюще произнесла Ялда.
— С пшеницей все в порядке, — заверил ее Лавинио. — Но часть золотарника поражена болезнью.
— Часть?
— Не у каждого растения есть явные признаки заражения, — сказал он, — но, тем не менее, больные растения были обнаружены во всех четырех садах.
— Как такое могло случиться? — К каждому саду был прикреплен свой персонал, и даже Лавинио воздерживался от посещения всех четырех. Инфекция, появившаяся в одном саду, не могла так легко распространиться на остальные.
— Точную причину мы уже не узнаем.
— Но можно ведь предложить какие-то гипотезы, чтобы предотвратить подобное в будущем? — Если протоколы по сдерживанию болезни были несовершенны, нужно было срочно заняться их исправлением.
— Скорее всего, дело в пересадке, которую мы провели перед самым запуском вращения, — сказал Лавинио. — Удержать пыль, которая попала в воздух, было невозможно; так или иначе ее бы разнесло по всей горе.