Страница 69 из 75
Ничего не скажу, может, это потому для меня труда не составляет, что я живу поблизости. Хотя и тебе небось дорога туда известна: может, и тебе приходилось туда затемно наведываться. Кто туда не ездит, особенно как приспичит. Верно я говорю?
Над филиалом банка вывеска светится, ее даже ночью не гасят, там цифры показывают, который час да какая жарища стоит. Когда показывало без четверти четыре и 44 градуса, это я на грузовике шуряка моего проехал мимо — кто ж еще. Шуряк, он доставку позже начинает.
Оставишь, значит, позади Четыре Угла и гони прямиком по шоссе Натана Б. Форреста[17] на запад, мимо «Излишков и остатков военного имущества», до того места, где стоянка для машин и трейлеров «Не забывай нас» кончится, а вывески «Все для рыболова», «Подержанные запчасти», «Фейерверки», «Персики», «Сестра Пиблз, читаю судьбу, даю советы» еще не начнутся. Но не заезжай в город, сверни с шоссе. К его дому дорожка вымощена.
У него свет горел — можно подумать, он меня ждал. На гараже, ишь ты! Машины его в гараже не было. Уехал — все торопится еще чего урвать, чего мы ему урвать не даем. Я-то думал дома его застукать. Ну да ладно — выбрал дерево, схоронился за него. Придется подождать, да я ведь на это шел. Жара, правда, стояла такая, что я все опасался, как бы кому из нас не растаять, прежде чем я доведу дело до конца.
А вот решусь я или не решусь — это еще вопрос.
Знаю все, что вы знаете, о Козле Дайкмане из Миссисипи. Кто о нем не знает. Козел, он послал губернатору письмо, пообещался, если его выпустят, приехать и такую пальбу поднять, что этот нигер Мередит[18] даст деру из университета и дорогу туда забудет. Старикан Росс подумал-подумал, да и ответил ему: а ты дело говоришь. Я не Козел Дайкман, в тюряге не сижу, и от губернатора Барнетта мне ничего не надо. Вот разве что пусть потреплет по плечу за мои сегодняшние труды. А не хочет, и не надо. Чего сделал, я сделал за ради себя самого, потому что нет больше моего терпежу.
Едва услышал, колеса зашуршали, — я уже знал, кто едет. Он самый, больше некому. Мой нигер катил в новехонькой белой машине по дорожке к гаражу, в гараже свет горит — ждут его, но он до гаража не доехал, остановился: видать, не хотел будить своих. Он самый. Только он фары выключил, ногу из машины высунул, встал — темный против света, — я сразу понял: он. Он это был, я знал это точно, вот как сейчас знаю, что я это я. Знал, хоть он и спиной ко мне стоял, так он затих — прислушивался. Никогда его не видел ни до, ни после, вообще никогда его черную рожу не видел, только на карточке, а живьем нет, никогда и нигде. И не хочу его видеть, на кой мне его видеть, и надеюсь никогда его не увидеть, а значит, и не увижу. Если только не спасую.
Значит, с него и начну. Он все так же стоял против света, затих, ждал, спина его в упор смотрела на меня, как священник смотрит, когда орет на паству: «И за тебя Христос на муки шел?» Да, с него.
Вскинул ружье, прицелился. Выстрелил, да это давно уж было решено, и теперь ни ему, ни мне ничего не изменить, пусть даже и в самой малости.
Темное пятно, еще темнее его, птичьими крыльями расползлось у него по спине, потянуло его вниз. Он рванулся так, будто его кто когтит, так, будто кровь чуть не тонну весит, и двинулся поближе к свету. Но дошел только до двери. Упал, и ни с места.
Рухнул. Рухнул — свали на него тонну кирпичей, его сильнее не придавить. Прямо на своей мощеной дорожке и рухнул, вот так-то.
А всего минутой раньше перестал петь пересмешник. Он сидел себе распевал на верхушке лавра. То ли проснулся спозаранку, то ли и вовсе спать не ложился — точь-в-точь как я. Пересмешник, он меня не покидал, заливался вовсю, покуда не грохнуло, покуда я ружье не разрядил. Я был точь-в-точь как он. Тоже был на седьмом небе. Раз в кои-то веки.
Я подошел к нему поближе — он лежал ничком, — но на свет выходить не стал. «Слышь, Роланд? — говорю. — У меня другого пути не было, как опередить тебя и опережать всегда, и я, видит Бог, встал на этот путь. И теперь я живой, а ты нет. Мы неровня, и ты никогда не будешь мне ровней, и знаешь почему? Потому что один из нас мертвый. Ну как, Роланд? — говорю. — Достукался?»
Постоял с минуту, только чтоб посмотреть, не выйдет ли кто из дому его поднять. Ну она и вышла, жена его. Похоже, она и вовсе не спала. Видать, она так и не ложилась.
Припустил назад и тут заметил, какая зеленая да сочная у него трава во дворе. Его черномазой бабе подавай траву получше! Моей жене ее счета за воду нипочем бы не оплатить. Да и за электричество тоже. Грузовик шуряка стоял наготове, дверь — настежь. А «Провоз пассажиров запрещается», так это не про меня писано.
Все прошло без сучка без задоринки — лучше и желать нельзя. Для полного счастья не хватало только стула, чтоб не стоять, его дожидаючись. Поехал я домой и тут понял: ведь чтобы сделать чего хочешь, совсем немного времени нужно. Было всего 4.34, а пока я на вывеску глядел, стало 4.35. А градусов сколько было, столько и осталось. Всю ночь, это я вам точно скажу, жара стояла 44 градуса.
А жена мне и говорит: «Явился — не запылился? А я-то думала, тебя комары заели. — А потом: — Оно и понятно: они ведь знай твердили — взял бы кто ружье да вытурил этих подстрекателей из Фермопил. И тот тип заладил: вот, мол, чего надо делать. Какой, какой, который колонку в газете ведет».
А я ей: «Ты кого хошь похвалить готова, лишь бы не меня».
«Он все талдычил: это, мол, ваш долг перед Фермопилами, — она мне. — Ты что, в газету никогда не заглядываешь?»
А я ей: «Я от Фермопил ничего хорошего не видал. И ничего им не должен. Да и ради тебя я бы стараться не стал. Мне что ты, что эти Кеннеди — все одно, и ради тебя я стараться не стал бы, вот уж нет. И сделал я, что сделал, потому, что терпежу моему пришел конец».
«А теперь нам из-за тебя опять его по телику глядеть, — жена мне. — Похороны его уж как пить дать».
А я ей: «Хороша, нечего сказать, завалилась спать и свет погасила. А как я домой попаду да Баддин грузовик заведу во двор — тебя не касаемо».
«А с тобой опять хорошую шутку сыграли, — она мне на это. — Слыхал последнюю новость? Ассоциация ихняя, что черномазым содействует[19], она посылает своего человека в Фермопилы. Не порол бы ты горячку, мог убрать и поважней птицу! Это тебе всякий скажет».
Слаб человек. Всем, сдается мне, надо перед кем-то душу облегчить.
«Ну а ружье ты куда подевал? — жена мне. — Чем мы теперь будем защищаться?»
Я ей: «Оно мне руки жгло! Жгло огнем! — И объясняю: — Оно в бурьяне валяется, остывает помаленьку, вон оно где».
«Ты его оставил, — она мне. — Забыл».
Объясняю ей: «А в чем причина: опостылело мне — за что ни возьмись, все жжется! Ключи от грузовика, дверная ручка, простыни, все, за что ни возьмись, жжется что твоя печка. Прямо хоть ничего в руки не бери, когда днем в тени чуть не пятьдесят градусов, — говорю, — да и ночью не холоднее. А ну-ка, ты сама притронься хоть пальцем к ружью, ну-ка!»
«Чего от тебя и ждать — сам укатил, а ружье бросил!» — она мне.
«Ни во что, значит, меня не ставишь? — не стерпел я. — Может, хочешь смотаться за ружьем?»
«Если они кого поймают, так тебя, не меня. Ну и жарища, даже если заснуть, проснешься, будто глаз не сомкнул, а всю ночь проплакал! — она мне. — Не вешай носа, у меня для тебя еще одна шутка припасена, посмешу тебя, пока вставать не пришла пора. Слыхал, чего Каролина[20] отчубучила: «Папочка, до чего мне хочется побыстрее вырасти и выйти замуж за Джеймса Мередита». Нет, какова? Это я на работе слыхала. Одна богатенькая стервочка другой рассказывала, так та обхохоталась вся».
«Зато я первым туда поспел и его убрал — натянул нос этим соплякам из Северных Фермопил, — я ей. — Пусть у них и свои машины есть».
17
Форрест, Натан Бедфорд (1821–1877) — американский генерал, сражался на стороне Юга.
18
Мередит, Джеймс — американский борец за гражданские права. В 1962 году потребовал зачислить его в Миссисипский университет, но губернатор штата Миссисипи Росс Барнетт, невзирая на решение суда, отказал Мередиту. В университете начались беспорядки, для подавления которых были вызваны войска. Лишь тогда требование Мередита было удовлетворено.
19
Имеется в виду Национальная ассоциация содействия цветному населению.
20
Имеется в виду дочь президента Кеннеди Каролина (род. в 1957 г.).