Страница 15 из 25
- Зато у Миши папа много работает.
- А наш папа погиб.
- Погиб, малыш.
- А на войне плохо было?
- Очень плохо. Люди погибали, их убивали, расстреливали, но слава Б-гу, Красная Армия всех врагов победила. Ну всё, Аркаша, делай уроки на завтра, мама придёт через три часа. Знаешь, что такое три часа?
- Знаю, это когда маленькая стрелка будет показывать девять, а большая шесть. Мама, подожди.
Лея остановилась.
- А давай мы себе тоже папу найдём. Вот у Таньки Морозовой сначала папы не было, а потом аж целых два объявилось. Мы могли бы одного папу у них одолжить. Два папы это же так много!
- Аркаша, не говори глупости. Никого мы у Таньки одалживать не будем. Понял? В половине девятого в постель. И чтобы домой никого не водил. Баба Маня ругать будет и выкинет нас на улицу.
- Когда я вырасту, я эту бабу Маню прибью.
- Аркадий! Это что ещё такое? Говори, откуда такие мысли?
- Это я слышал, как Гришка на Бабу Маню орал. Он сказал, что прибьёт старую стерву.
- Так и сказал?
- Так и сказал.
- Всё, дорогой, мама побежала.
Лея обняла сына и ушла, тихонько прикрыв дверь в комнату. Баба Маня не любила, когда хлопали дверью.
"А годы летят, наши годы как птицы летят,
И некогда нам оглянуться назад..."
Прошло целых шесть лет с того самого момента, как молоденькой, шестнадцатилетней Лее в поезде, который медленно-медленно шёл по степям Казахстана, набитый до отказа эвакуированными людьми, она получила дорогой подарок: двухлетнего мальчика, Аркашу. Что сталось с его родителями, она так и не узнала. Два дня стоял поезд на узловой станции, но родители Аркаши так и не объявились. В узелке, который был оставлен мамой мальчика в тот день, на самом деле были документы, а в тех документах указан город, из которого, собственно, Аркаша был родом. Это один из городков Житомирской области. Именно поэтому, когда закончилась эта проклятая война, Лея, не долго думая, поехала в тот самый городок в надежде, что она найдёт родителей мальчика или хотя бы что-то узнает о судьбе этих странных людей.
Тогда, шесть лет назад, приехав в Казахстан, Лея почти сразу похоронила маму: бедная Рохл и так была слаба здоровьем, а тут ещё на неё свалилось это несчастье в виде ребёнка "этой стервы, все цорес на её голову", а Лея, "дура набитая", не захотела отдать мальчика в детский дом, хоть ей и предлагали "умные люди". "Где это видано, в шестнадцать лет жизнь себе портить? Я тебя для этого растила?"
Она умерла тихо, никого не побеспокоив - сердце не выдержало. Ровно за два дня до своей смерти она получила похоронку на своего мужа, отца Леи. Похоронив мать,оплакав её и папу, Лея оформила Аркашу, как своего сына: так было проще жить и получать пособие, пусть крохотное, но всё же это было подспорье. После смерти матери жить стало гораздо сложнее, так как некому было присматривать за малышом. Но Лея нашла выход, не будь она "аидише коп", как говорила соседка по квартире, тётя Песя: девушка устроилась ночной нянечкой в круглосуточных яслях, куда и определила Аркашеньку. А утром бежала на работу в столовую. Спала мало, подруг у неё не было, так и жила. А если Аркаша болел, за ним присматривала сердобольная тётя Песя.
Лея всё время посылала запросы во все инстанции, чтобы найти родителей или хоть каких-то родственников Аркаши и с ужасом ждала положительный ответ. С одной стороны, ей хотелось быть честной перед ребёнком, и если у него хоть кто-то остался в живых, она должна была ему об этом сказать. С другой стороны, девушка так привязалась к мальчику, что одна мысль о том, что ей когда-нибудь придётся отдать его вгоняла её в ступор. Аркаша уже называл Лею мамой, а что будет, если объявится настоящая мать? А если она всё-таки жива?
- Дура ты, дура! - говорила ей тётя Песя и точно так же качала головой, как и её мама Рохл. - Уже не пиши никуда и успокойся! Пусть будет, как будет. Раз эта стерва бросила мальчонку, значит Господь так распорядился. А Всевышний знает, что делает. Кем бы он вырос у такой матери?
- Тётя Песя, что вы такое говорите? Мы же не знаем, почему они не вернулись. Может не на тот поезд случайно сели. Там много поездов шло...
- Ага! Два дня искали и не нашли... Не смеши меня, мэйделэ. Удрали родители. Ну я понимаю папашу, офицера этого. Красивый, говоришь, был?
- Очень красивый.
- Может срочно вызвали его, а когда приехал, поезд уже ушёл. Но мамаша? Как она могла? И потом, Лея, зачем она тебе про узелок рассказала, а? Тут умысел был, носом чую. Увидели дурочку сердобольную. И кинули ребёнка, чтобы предаться утехам плотским. Дитя им мешало, видите ли.
- Тётя Песя, не знаете, так и не говорите ерунды.
- Это я говорю ерунду? Это я, честная женщина, получившая похоронку на сына и мужа, говорю ерунду?
И тётя Песя, оставшаяся совсем одна, начинала плакать.
Плакала она долго и никакие слова прощения не помогали. Лея садилась рядом, обнимала тётю Песю и тоже начинала плакать. И тогда тётя Песя успокаивалась, ибо чувство долга не позволяло ей быть слабой женщиной, видя, как молоденькая девочка старается выжить в этих суровых условиях. Она начинала успокаивать Лею и сразу же становилось той самой тётей Песей, которую боялся весь район.
Так они и жили, а когда закончилась война, тётя Песя не оставила ставших ей родными Лею с Аркашенькой и поехала с ними. Но не доехала. Умерла прямо в дороге, в вагоне. Её сняли на какой-то станции и захоронили, но уже без Леи.
ГЛАВА III
СОСЕДИ
По возвращении, Лея подала документы и как мать-одиночка получила комнату в коммунальной квартире, где главной была злая баба Маня, которая не любила детей, алкоголиков, инвалидов и когда кто-то громко хлопал дверью.
Поэтому, когда Лея уходила на свою вторую работу, Аркаша сидел тихонько, как мышка. Но самым страшным было то, что злая баба Маня недолюбливала евреев. Кто из евреев и чем ей когда-то насолил, никто не знал, но то, что она их недолюбливала, знал каждый.
- Баба Маня, а баба Маня, ты чо жидов не любишь? - спрашивал её вечно пьяный однорукий Григорий.
- А чо мне их любить? Хитрющие они. Жадные.
- Так наша Поливалка вроде ничо такая!
- Лейка? Это она себя ещё не проявила в полную меру. Вот увидишь, Гришаня, настанет момент и ты посмотришь, как она коготочки-то выпустит. Сколь ей лет, знаешь?
- Дак разница-то какая?
- А большая! Ей поди 22-23, а Аркашке восемь. А ну считай, дурень, во сколь она его родила?
- Ну, в четырнадцать, и чо?
- А ничо. В четырнадцать! До войны ещё! В подоле принесла, проститутка. Понятно?
- Ну да... Говорят эти жидовки такие темпераментные!
- Смотри, Гришка, я насильство не потерплю.
- Так я чо? Я ток по согласию.
- Придурок. Кто ж с тобой задарма пойдёт? Ты ж однорукий и вечно пьяный.
- А на безрыбьи, баб Маня, и рак - шука. А раз она проститутка, глядишь и пойдёт!
- Ну смотри, Гришка. Ежели чо узнаю, сама в милицию заявлю. Ты меня знаешь.
Когда Лея уставшая, после двух работ, приползала домой, она целовала спящего сына, тихонько-тихонько шла на общую кухню, готовила поесть на завтра, пила чай и читала. Каждую свободную минуту она читала. У девушки было огромное желание выучиться на врача, но разве могла она помыслить об этом? Ей сына поднимать нужно было.
Скрип двери заставил её оглянуться. На кухне стоял небритый и нетрезвый Гришка в полосатых, застиранных трусах.
- Сидишь? - Спросил он Лею
- Сижу.
- А чо так поздно?
- Не твоё дело. Работа так заканчивается. Сам знаешь.
- Слушай, Поливалка, а чо ты такая высокомерная, а? Давай посидим, покалякаем о том о сём?
- О чём мне с тобой калякать?
- Ну сказал же, о том о сём. Или тебе со мной сидеть стрёмно.