Страница 8 из 13
«Совсем недавно в Германии нашли могилу деда Лены, которого уработали на германских рудниках в 44-ом году. Мои деды лежат в Можайске и Москве. Как же важно сохранять эту тонкую нить связи поколений!!! Я счастлив, что жизнь дала мне таких друзей. Вы – удивительный союз поколений, дающий нам смысл дальнейшей жизни».
Дима Рафаэльянц
«Грустно всё это. Не знаю как кому, но мне вообще всегда грустно думать о своих ушедших родственниках, а также читать чьи-либо воспоминания об этом. Я сразу представляю этих людей с их жизнью, не похожей на мою, их проблемы, чаяния, переживания… Тысяча вопросов: как мимолётна жизнь, зачем мы вообще на этом свете, что остаётся от нас и т. п. Меня всегда очень впечатляли кладбища, их особая атмосфера с незримым присутствием множества ушедших в другой мир душ. И, я бы сказал, что даже моё сознание в этих местах становится другим, каким-то отрешённым. Но потом я возвращаюсь в обычный мир и кладбищенские воспоминания как-то начинают отягощать душу. У нас-то, у живых, всё совсем не так, всё кипит, бурлит, а там тишина и бесконечность. Наверное, поэтому в последние годы я, по возможности, стараюсь избегать этих мест, видимо, подсознательно чувствуя, что и я в недалёком будущем окажусь в той же компании…
Я свой род знаю намного хуже, чем ты. Уж очень сильно перепахала история судьбы моих родичей. Сначала революция, потом война. Дома обоих дедов были под оккупацией. Да и с репрессиями тоже всё было в порядке: трое моих родичей мотали срока по 10–12 лет. Политические. В общем, всё как у русских людей. И стали мы теперь почти как иваны, не помнящие родства. Думаю, что на нашей, русской цивилизации это сказывается плохо. Видимо, такова судьба всех народов, переживших сильные катаклизмы.
Но всё суета сует. Полистай Хайяма. Я не способен так красиво и точно сказать обо всем этом, а он уже говорил это задолго до нас и наших недавних предков. Всё пройдёт и когда-нибудь снова повторится в другом мире и по другим сценариям. Я только недавно узнал, что наша солнечная система вторична. То есть, она не могла возникнуть из первичной туманности, которая состоит из водорода, свободных электронов и т. п. Она возникла из облака межзвёздной пыли, которая в свою очередь является продуктом гибели звёздных систем. Об этом говорит тот факт, что в нашей солнечной системе много тяжёлых элементов (из-за чего, кстати, и может существовать жизнь), которые образуются только при выгорании звёзд и их коллапсе. И эта цепочка может быть весьма длинной, поэтому предками нашей солнечной системы могут быть несколько звёзд со своими планетами и, возможно, жизнью. И кто мы – люди – в этой цепочке? Вот ты глядишь на древний замшелый валун и думаешь, как коротка твоя жизнь по сравнению с его. Ан нет – он тоже не вечен. И даже более того, он – дальний родственник: у нас ведь общий предок – погибшая звезда.
Подражая тебе, закончу письмо четверостишьем того же Хайяма: „Этот старый кувшин на столе бедняка / Был всесильным визирем в былые века. / Эта чаша, которую держит рука, – / Грудь умершей красавицы, или щека…“
Итак, материя преходяща. Разум и только разум – вот основа всего и главная загадка мироздания.»
Виктор Гарнецкий
Дикарь
Решено: поеду в Москву, в МГУ. В Ереванском университете делать мне нечего, не мой масштаб (те ещё были амбиции!). Ну и что – по-русски плохо говорю. Во-первых, я свободно читаю русскую классику, стало быть, язык знаю и достаточно быстро в русскоговорящей среде научусь болтать. Во-вторых, я же не претендую на языковой факультет (хотя с детства мечтаю о журналистике). На геологическом, например, всего-то одну лишь математику сдавать. А я её не боюсь, сдам с закрытыми глазами.
Вот только денег бы раздобыть. Родители пока против. Да и денег у них нет. Поехал в Ереван к дяде Геворку. Его семья всегда ко мне хорошо относилась. Категорический отказ. Жена дяди, Арпик, еще не закончила свои объяснения, как вбегает старшая дочка со сногсшибательной новостью: в соседнем магазине «выкинули» на прилавок красивый крепдешин. Тётя Арпик сразу и распорядилась: «Сбегай к соседу, попроси тысячу рублей – до понедельника, на три дня, пойдём вместе посмотрим». Я же просил у нее раза в два меньше, правда, не на три дня, а на два-три месяца.
За этим фиаско мать смилостивилась, поняла, что здесь есть шанс в иной разряд перейти всей семьей (таких и знакомых у нас не было, чтобы дети в МГУ учились). Заняла у своего брата Левона 600 рублей. Я её понимаю. Тут ведь как: пан или пропал. Но при «пане» сын в люди выйдет, а при «пропал» – от силы год потери.
Смысл есть! Да и то сказать: престижно-то как! Внук безграмотного деда-крестьянина – и диплом МГУ.
И отца ведь уговорила. Нет, он остался при своём «негативе» к этой идее. Но поддался, даже записку написал начальнику вокзала Еганяну, чтобы тот выделил один билет до Москвы (отец был депутатом горсовета от станционного района, его там знали). Поезда же были единственным транспортом в Москву в том далёком 57-ом. От нас они шли 73 часа, а из Еревана – все 80. Тащили их паровозы. Магистраль электрифицировали года 3–4 спустя. А тепловозов в СССР было несколько штук на всю страну, не накатаешься.
Провожали меня братья: Арсо, за мной следующий, и двоюродный Альберт, старший сын дяди Телемака (он на 6 лет старше, срочную отслужил). И отец «благословил», как же-с! Сидя за столом, брился, когда я выходил из дому. Положил станочек, сидя же пожал руку: «Счастливо» – пробормотал и продолжил бритье. Я, мол, никуда тебя не посылаю, в случае чего пеняй на себя. И за это – поклон его памяти.
Повезло с попутчиками, особенно с одним, из соседнего Степанавана. Был он доцентом Горьковского (теперь Нижегородского) мединститута. По-русски говорил с чудовищным акцентом. Но говорил! А я каждое предложение в голове обдумывал-переводил и произносил с затяжкой времени. По приезде в Москву он и сопроводил меня до Ленгор, помог выяснить, что после 19 часов вопрос общежития не может быть решён, утром надо прийти. Съездил со мной на Киевский, договорился с гостиницей, чтобы меня на ночь приютили. Когда добрались обратно до Курского, откуда ему ехать в Горький, опростоволосились: вышли на перрон, а его поезд с закрытыми уже дверьми уходил на восток. Но беды не было: перекомпостировали билет на следующий (часа на два позже уходящий) и расстались. Жизнь больше нас не сводила. Но я и по сей день не забываю его благородного содействия. Армяне не выжили бы в этом жестоком мире, не будь у них беспримерной взаимовыручки по всему миру (но если при этом не сталкиваются корыстные интересы).
Наутро поселили меня в общежитие на Стромынке, у Матросского моста (это здание вскоре было выведено из состава МГУ, разок успело даже гореть, сейчас там Институт связи, который, конечно же, переименован в «университет», а суть та же). Соседи – сплошь медалисты, ибо во второй половине июля в тот год шёл только приём медалистов, при громадном конкурсе. У нас на геологическом после зачисления золотомедалистов (по «собеседовании») оставалось 11 мест из выделенной «квоты». Претендентов же оказалось 159 «абитуров» – отсев после собеседования (им разрешали повторно испытать судьбу, сдав математику) и «серебряные». Конкуренция жесточайшая.
В общежитии быстро определились, кто чего стоит. В нашей комнате (12 коек с одним круглым столом в центре – и обеденный, и рабочий) ко второму дню постоянное столпотворение: решаю задачу за задачей «в поте лица», допоздна. Лишь после 9 вечера убегаем с Ниночкой из Клетни Брянской области к метро «Сокольники», в сквер рядом с «пожаркой» (нынче гостиница там встала) целоваться вусмерть. Ничего другого не умели!
Через два дня – письменный. Решив все задачи (их пять, но только одна серьезная), вышел первым, через час сорок. «Болельщики» в коридоре сочувственно: «Безнадёга, не решается?» Да нет, говорю, задачи довольно легкие, всё решил. Посмотрели на меня как на очередного кавказского хвастунишку.