Страница 6 из 13
Хорошую жизнь прожили двое следующих братьев (самый младший, Азат, ушел на войну с 3-го курса физмата университета и без вести пропал) – отец мой да Геворк. Дядя Геворк пил постоянно. Доза – поллитра в день. Чудный был человек, истый Оганян. И в семье пожалуй что счастливый. Старшая дочь самостоятельно окончила биофак. О сыновьях его – рассказ ниже, в «Братьях». Младшая дочь по-своему была счастлива. Женат был Геворк на младшей сестре своего зятя – мужа старшей сестры. Понятно? Крест-на-крест: ты на моей сестре женат, я – на твоей. Говорили, что младшие плюнули на все условности, соединились вопреки стариковским предрассудкам. Сохранили любовь до конца жизни.
Раньше всех обустроился дядя Геворк. Проработав пару лет в селе Караглух (младшая сестра моей мамы проживет там всю жизнь, муж ее из того же села окажется) и заработав там высокий авторитет, дядя (уже с двумя детьми) переехал в Ереван, каким-то чудом заполучил участок под дом, что-то наподобие оного быстренько сварганил, потом вечно его достраивал, попутно учительствовал в столице (историю преподавал) и, когда доверяли, руководил какой-нибудь школой столицы. Советскую власть не любил, вечно издевался над ней. И русских не привечал, считал свой народ намного лучше. Да кто из нас – без греха? Тот объем знаний, коим он обладал, только к таким выводам и мог его подвести. Хотя и общую атмосферу не стоит сбрасывать со счетов.
Об отце много чего еще расскажу дальше. А вот общая его характеристика: служил преданно, был раб по натуре. Точная его оценка – в его поздравлениях с новогодними праздниками своих первых секретарей райкома. Кто бы им ни был, отец считал своим долгом по армянской традиции с коньяками явиться ровно в 12 ночи.
Никто такого никогда не делал, его собственное «изобретение». Работал при этом от зари до полуночи (сельскохозяйственный вожак же!). Был истинный талант по части памяти, знал всего Туманяна наизусть, держал в голове тексты около двух тысяч песен, говорили, и математика ему давалась (не довелось проверять этот его талант, он с нами, своими детьми, не очень и общался, не умел, да ему и некогда было). Был отзывчив до недопустимости, реагировал на все просьбы любых самых дальних своих родственников. И – бессребреник: не воровал, не грабил, взятками не облагал… Часто в голодные годы я ходил получать его зарплату (весьма умело подделывал его подпись): не дождешься ведь, когда он домой придет с деньгами. Заведовал он тогда сельхозотделом, с окладом в 1000 рублей. Начисляли 824р. 28к. (за вычетом налога и облигаций). Потом повысили, аж 1800 получал. И налоги сократили, больно много иждивенцев. Но это – уже директором МТС. Утверждал сам союзный министр МТС в Москве (было и такое), руку ему жал (отца в командировку послали в Москву на это утверждение). С женой ладил хорошо. Она весьма умело им управляла, при внешнем впечатлении полной подчиненности. Умнее была, кажись…
Из сестер отца представляет интерес только старшая – Маргарит. Те двое были ординарными. Тетя Маргарит же – кладезь ума и терпимости. Замужем за (уж извините) никчемным мужем, сумела троих из детей (кроме младшего сына) довести до престижных дипломов, устроить в столице (муж работал на стройке, кормил семью, а бразды правления были в умелых руках тети Маргарит). Братьев и сестер своих тоже не забывала, всех привечала, при разногласиях мирила, успевала содействовать при нужде. Когда моя мать вот-вот должна была родить пятого (оказалось – пятую, наконец), именно старшая сестра отца (ей тогда было 50, старушка, по нашим понятиям) помогла, приехала к нам и обслуживала ораву в пять мужиков почти месяц, пока мать была в роддоме и восстанавливалась после родов.
Рак. В 63 года. Господи, почему именно старшие дочери, притом люди высшей «пробы», должны повторять судьбы своих матерей? Как несправедливо!
На маминой стороне тоже весьма колоритные фигуры. Но совсем другого плана – крестьянского, мужицкого, а то и криминального. Сочетание детей обратное – трое мужиков и четверо дочерей. Не сказать – богачи, просто зажиточные. Дед Татос, участник Русско-японской войны 1904–05 гг., женился сразу после «дембеля». Первенец не выжил, умер в три года от какой-то болезни (откуда им знать – какой?). Старшая дочь Ашхен, выйдя замуж и родив трех дочерей, рано ушла из жизни (чахотка, как тогда говорили). У остальных тоже особого благополучия не получилось…
Дед умел все. И крестьянин, и мастеровой. Меня учил инструментом пользоваться. До конца 30-ых каждое лето вывозил семью на высокогорные пастбища. Мать рассказывала: в первый же день летний шалаш строил с очагом огня, пол настилал глиной, которая, затвердев, становилась каменной… В сезон нанимал и работников на уборку урожая (сеял только сам). Бывало, до десятка коров и до 60 овец держал. При коллективизации одним из первых все отдал в колхоз, вплоть до кур. Сказал: с этой властью не смухлюешь, велено отдать – надо отдавать. Так и уцелел, ни в кулачестве, ни в каких иных грехах не был обвинен. Но в колхозе работала в основном жена, дед так и остался частником.
Он грамоты не знал. В армии обучали русскому алфавиту, но быстро выветрилось за ненадобностью. Зато все крестьянские премудрости были у него на вооружении. Работал с металлами, деревом, камнем, глиной, навозом… Вся округа относилась к нему с уважением и даже благоговением. Советовались с ним почти все по жизненно важным для себя вопросам.
Бабушка Вартуш, его жена, на 10 лет моложе его, была очень работящая. Не сказать – шибко умная, сей «грешок» ее миновал. А свои обязанности выполняла безропотно. Она в 60 и за 60 положенные по закону 120 трудодней в колхозе неизменно вырабатывала. Помогала всем детям безотказно.
И старший сын у них пошел в мать. Дедова сторона – горская мелкота. Этот Митридат же – за метр 80. А обувь носил 45 размера. И работал, как конь. За световой день скосить полтора гектара нивы для него было привычно (дедова сторона рационалисты, лишнего шагу не сделают, все – в меру). Ребенком в 5–6 лет я нередко с его дочерью (моей ровесницей) носил ему обед в поле: 3-литровую кастрюлю супа и килограммовую буханку черного хлеба. Съедал все, отдавал кастрюлю нам обратно и домой отсылал.
Детей у него было четверо. Все – девки. Жену безжалостно избивал за это, та нередко пряталась от мужа-изверга у нас дома. Этот дядя, как и двое других братьев мамы, попал в тюрьму за криминал. Там он и умер, едва минуло ему 40 лет.
Отсидел вместе с ним и младший его брат, Левон. В войну и после нее имя «вор Левон» гремело по всей Армении. Знаменит был! Попадался, выкручивался. В Тифлисе сумел убежать из тюрьмы (18 еще не было). Добрался до дома, прятался больше года. С помощью моего отца удалось его реабилитировать. А в 48-м загремел аж на 8 лет. Освободился по амнистии после смерти Сталина (в 53-м). Вернувшись, прожил у нас полгода, освоил на стройках отцовской МТС профессию каменщика, которая и кормила его и его семью до конца жизни (69 лет). Остались от него трое сыновей и дочь. Младшего назвал именем своего отца – Татос. Он только и получился толковым, стал приличным стоматологом (Ереванский мединститут). Об остальных говорить не приходится, ничего примечательного, если не сказать жестче.
Куда более колоритной фигурой был средний брат мамы, Мадат. Он и по мастерству, и по изворотливости ума пошел в своего отца. Дед, правда, кровожадным не был. Мадат же сел в 44-м за убийство «первой степени». Сосед его был стукачом ЧК. Осточертел всему селу, его ненавидели. Что-то этот гад нехорошее наделал Мадату, рассердил не в шутку. Мадат его и убил – молотком каменщика (один конец у него заостренный). Улик не оставил. Сыщики долго и не искали. По законам военного времени – взяли пять человек в заложники: если убийца не явится – все сядут по 10 лет (в войну – предельный срок заключения по криминалу). Мадат сдался. На его суде народу набивался полный зал. Многие орали: не сажать его надо, а руки целовать за благодеяние. А где это видано снисхождение за убийство стукача? Посадили, конечно, дали полную «десятку». Дочь и два сына остались на попечении жены, неграмотной деревенской бабы. Лет через 5 (по-моему) она умерла. Сироты остались на попечении деда с бабкой, коим уже было за 60–70. Отсидел дядя все десять лет (последние 2 года дали ему «поселение» в Хабаровском же крае, нашел себе пару, родил даже двойню пацанов, им теперь, поди, за 60). Вернулся в 54-м туберкулезным больным. И трех лет не прожил, в 57-м умер. Жаль. Талант был большой, мастер! Иной раз чудеса творил. Вот одно из них.