Страница 4 из 14
— На циферблате ни царапины; вообще нет следов повреждений.
— Вероятно, что-нибудь внутри сломалось. Дай-ка взглянуть.
Нэш протянул Портеру карманные часы.
— Поразительное искусство. По-моему, они ручной работы. Наверняка коллекционные.
— У меня есть дядя… — снова вмешался Уотсон.
— С чем я тебя и поздравляю, сынок, — усмехнулся Портер.
— У него магазин антиквариата в центре. Наверное, он сумеет больше рассказать об этих часах.
— Ты сегодня явно напрашиваешься на медаль! Ладно, значит, тебе поручаю отработать версию с часами. Как только передадим все вещдоки на хранение, вези часы к дяде, и посмотрим, что тебе удастся выяснить!
Уотсон расплылся в улыбке и кивнул.
— Кто-нибудь увидел странность в его одежде?
Нэш еще раз осмотрел тело и покачал головой.
— Туфли красивые, — заметил Эйсли.
— Еще бы не красивые! — улыбнулся Портер. — Фирмы «Джон Лоббс». Такие идут тысячи по полторы за пару. А костюмчик на нем дешевый, скорее всего, купленный в торговом центре или большом магазине готового платья. В лучшем случае он стоит не дороже нескольких сотен.
— Ты это к чему? — спросил Нэш. — Он работает в обувном магазине?
— Сам не знаю. Не хочу торопиться с выводами… Просто странно, что человек готов столько просаживать на обувь, а вот на костюме явно сэкономил.
— А может, он действительно работает в обувном магазине и может покупать хорошие туфли со скидкой? А что, вполне правдоподобно, — сказал Уотсон.
— Рад, что ты с ним соглашаешься. И все же придется отобрать у тебя медаль — за глупость.
— Простите.
— Не волнуйся, док, я шучу. Я бы подколол Нэша, но он уже привык к моим фортелям на начальном этапе следствия. А вот тут ничего смешного нет. — Внимание Портера снова привлекла тетрадка. — Дай, пожалуйста, сюда.
Уотсон передал ему тетрадку, открыв ее на первой странице. Портер начал читать и прищурился:
«Здравствуй, друг мой!
Я вор, убийца, похититель. Я убиваю забавы ради, я убиваю из необходимости, я убиваю из ненависти, я убиваю просто для того, чтобы насытить потребность, которая с течением времени все больше разрастается во мне. Такая потребность очень похожа на голод; ее можно утихомирить только потоком крови или криками, которые издают под пыткой.
Я пишу так вовсе не для того, чтобы напугать тебя или произвести на тебя впечатление. Просто я собираюсь перечислить факты, выложить карты на стол.
Коэффициент моего умственного развития равен 156, по всем параметрам уровень гения.
Один мудрец когда-то сказал: „Измерять уровень своего интеллекта, пытаться наклеить ярлык на свой разум — явный признак невежества“. Я не просил проверять мои умственные способности; тест мне навязали — делай из этого любые выводы.
Ничто из вышеперечисленного не дает понять, кто я такой, только какой я. Вот почему я решил перенести свои воспоминания на бумагу, поделиться всем, чем считаю нужным. Невозможно расти и развиваться, не делясь знаниями. Ты (как и общество) не выучишься на собственных многочисленных ошибках. А учиться тебе предстоит еще многому, многое предстоит узнать.
Кто я такой?
Если я назову свое имя, пропадет все удовольствие. Ты со мной не согласен?
Скорее всего, ты называешь меня Обезьяньим убийцей, ты догадался, что речь идет о четырех обезьянах. Давай этим и ограничимся, хорошо? Может быть, тем из вас, кто любит все сокращать, понравится аббревиатура У4О? Современно, модно, стильно и просто — проще некуда. Не придется никого исключать.
Предвкушаю, как нам с тобой будет весело!»
— Чтоб тебя… — буркнул Портер.
5
Дневник
Позвольте внести ясность с самого начала.
В случившемся нет вины моих родителей.
Я вырос в любящей семье, которую охотно запечатлел бы на своих полотнах Норман Роквелл.
После моего рождения мама, благослови Господь ее душу, ушла с работы в издательстве, несмотря на хорошие перспективы. Судя по всему, по работе она не тосковала. Каждое утро она готовила завтрак для нас с отцом; ровно в шесть мы садились ужинать. Мы любили проводить время вместе, всей семьей, и часто нам бывало очень весело.
Мама рассказывала, чем занималась целый день, а мы с отцом внимательно ее слушали. Звуки ее голоса напоминали ангельское пение; я по сей день мечтаю снова его услышать.
Отец работал в сфере финансов. Не сомневаюсь, что коллеги высоко его ценили, хотя дома он о работе не говорил. Он придерживался того мнения, что повседневные служебные дела нужно оставлять на работе, их не следует приносить домой, в святая святых, и выливать домашним, как помои свиньям. Работу он оставлял на работе, там, где ей и место.
Отец носил с собой блестящий черный портфель, но я ни разу не видел, чтобы он открывал свой портфель дома. Каждый вечер он ставил его у входной двери, где он и оставался до следующего утра, когда отец уезжал на службу. Он брал портфель, когда выходил из дому, нежно поцеловав маму и потрепав меня по голове.
— Сынок, береги маму! — говорил он обычно. — До тех пор, пока я не вернусь, ты — главный мужчина в доме. Если приедет сборщик оплаты счетов, отправь его к соседям. Не обращай на него внимания. Он не имеет никакого значения. Лучше узнай это сейчас, чем беспокоиться о чем-то подобном, когда у тебя будет своя семья.
Надев на голову мягкую фетровую шляпу и взяв портфель, он выходил за дверь, улыбнувшись и помахав нам рукой. Я подходил к большому панорамному окну и смотрел, как он идет по дорожке (зимой приходилось смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на льду) и садится в маленький черный автомобиль с откидным верхом. У отца был «порше» 1969 года выпуска — замечательная машина, настоящее произведение искусства! После того как отец поворачивал ключ в замке зажигания, мотор оживал и начинал глухо ворчать; ворчание усиливалось, когда машина выезжала на дорогу и отец увеличивал скорость. «Порше» радовался возможности быстро глотать мили.
Ах, как отец любил свою машину!
Каждое воскресенье мы выносили из гаража большое синее ведро и кучу тряпок и мыли ее сверху донизу. Отец, бывало, часами чистил мягкий черный верх и натирал металлические изгибы воском — не один, а два раза. Мне поручали очищать от грязи спицы колес, и я очень ответственно относился к своей задаче. Когда мы заканчивали, машина блестела, как будто ее только что выкатили с витрины в автосалоне. Потом отец опускал верх и вез нас с мамой на воскресную прогулку. Хотя в «порше» было всего два места, я был мелким для своего возраста и умещался сзади, за сиденьями. Мы, бывало, останавливались в местной молочной, покупали мороженое и газировку, а потом отправлялись в парк, где гуляли среди больших дубов и травянистых лужаек.
Я играл с другими детьми, а мама и отец наблюдали за мной. Они сидели в тени старого дерева, держась за руки. Глаза у них светились любовью. Они шутили и смеялись, и я слышал их голоса, гоняясь за мячом или «летающей тарелкой».
— Посмотрите на меня! Посмотрите на меня! — кричал я.
И они смотрели. Они смотрели на меня так, как и должны смотреть на любимого сына родители. Они следили за мной с гордостью. Их сын, их радость. Вспоминаю себя в нежном возрасте — мне было восемь. Я смотрел на них, как они сидят под деревом и улыбаются. Я смотрел и представлял, как их шеи разрезаны от уха до уха: из ран хлещет кровь и стекает на траву под ними. И я смеялся — смеялся до дрожи, до боли в сердце.
Конечно, это было много лет назад, но именно тогда все началось.
6
Портер — день первый, 7.31
Портер остановил «додж-чарджер» перед домом 1547 по Дирборн-Паркуэй и посмотрел на большой каменный особняк. Нэш, сидевший рядом, поднял телефон:
— Начальник звонил. Вызывает нас к себе. Требует, чтобы мы сейчас же к нему заехали.
— Заедем… попозже.