Учгуры

– Что ж, вы, – говорят они таким, – не русские? И не жаль вам исчезающую нашу нацию? Вы ведь прекрасно все знаете и видите, что мы тут только на пользу стране и работаем, что только мы хранителями ее и являемся?! Да хоть этих ваших детей, с нашей этой как бы эксплуатацией!.. Ведь прекрасно понимаете, что только дремучие законы, только с виду направленные на защиту детства, и растлили новое поколение. Ведь в данных обстоятельствах эти законы преступны! А вот у нас детям – хорошо! И вы это видите. И видите, понимаете в глубине себя, что мы правы, что именно мы помогаем им, что только на таких, как мы, и надежда, мы сохраняем и защищаем их от криминала, от улицы, от наркотиков, от бандитизма, от разврата, царящего во всей стране. И трудом спасаем, чем всегда и спасали людей во все времена. Только этим одним…Что же рубить-то сук, на котором все мы сидим?… Что ж вы с буквой-то к нам, с вашим параграфом, с закостенелым постановлением, которое, кроме вреда, ничего не несет?..

И ведь подчас убеждают, чиновники тоже люди, и имеют национальность, и когда их призывают к патриотизму, это иногда срабатывает, и не все такие отпетые подлецы… Кстати, они выходили даже с предложением в дворянское собрание и офицерское, лично к Стерлигову, борьбу которого против абортов они всячески приветствовали, чтобы призвать, наряду с раутами и великосветскими тусовками, совершать аристократическим собраниям и полезные для страны дела, причем те, что больше совершить никому не под силу. Поскольку в народе – пусть, может быть, это во многом, миф и представление, созданное классической художественной литературой – держится еще мнение о чести и порядочности дворянского сословия, так дворянскому собранию, имеющему право принимать новых членов в свои ряды, сам Бог велел ввести практику награждения чиновников, зарекомендовавших себя неподкупными и не берущими взяток, причислением этих отличившихся к их элитарному кругу. Не официальным, не государственным, вне зависимости от профессиональных заслуг и положения на служебной лестнице, но знаковым дарованием какого-нибудь, пусть низшего, но дворянского чина. И обязательно с выдачей какой-то регалии или знака отличия, шеврона, значка; скажем, с орлом или белой лилией, которую чиновник должен на лацкане пиджака носить. Тогда ведь все люди, заходя в учреждение и осмотревшись, именно к нему и пойдут, к нему в ожидании нужного слова выстроятся в очередь, на него будут ссылаться и ориентироваться. Представить только себе рядового милиционера или, более того, постового гаишника с цветком белой лилии, да народ таких будет на руках носить!.. Всего-то пустяк для аристократического собрания, но хоть перспектива у народа будет, какой-то просвет, стержень, будущее, а дворянское собрание внесет свою неоценимую лепту в работу по возрождению достоинства, чести и нравственности в стране… И еще, кстати, надо заметить, что они тут и непосредственно сами своим существованием участвуют, и не на словах, а на деле, в борьбе против пресловутого исчезновения нации, огромным количеством рождаемых здесь детей, всеми теми условиями, которые здесь созданы для беспроблемного появления ребенка на свет и его дальнейшего существования. И благодаря духу чести, остающемуся еще в сердцах уволенных в запас из офицерского, да и вообще воинского сословия людей и прибившихся сюда романтиков, они, передавая этот дух детям путем правильного воспитания, спасают нацию еще и от ее окончательного нравственного вырождения. Быт А работа тяжелейшая!. Животные, отелы, окоты, болезни, вечная опасность падежа, прививки, санитарные обработки, карантины, заготовка сена, пауты, холод, зной. И жить в лесостепи в юрте или перевозном модуле. Или на краю тайги, в которой снег по пояс, и возить из нее себе сухостой на дрова… При теперешней-то развитой «цивилизованной» жизни, а еще и после городской квартиры… Зачем?!. Но когда увидишь, как покрытые морозом и белым куржаком кудрявые березы окрашиваются в розовый цвет от восходящего солнца, а дети, с визгом и гомоном, кто на лыжах, кто в валенках, несутся куда-то в снежную искристую даль, а то и с радостью наперегонки прут на вилах сено, чтобы задать его в загоне телятам и овцам, и когда услышишь, какие здоровые разговоры ведут меж собой здесь простые труженики, как здоровьем, добродушием и доброжелательностью веет от каждого из них, как счастьем окрашены лица многодетных и спокойных за будущее своих детей матерей, то поневоле усомнишься в правомерности такого вопроса, а при взгляде на розовые щеки смеющихся ребятишек, не имеющих наших городских социальных болезней, пороков и проблем, поневоле еще и позавидуешь всем им… А, тем более, когда увидишь насколько продуманы их жилища, с их тамбурами, сенями, насколько хорошо держит тепло войлочно-меховая юрта со множеством современных усовершенствований и приспособлений и насколько умно продуманы и даже комфортабельны их перевозные модули, которые по их заказу и проекту поточным порядком собирают для них где-то в Новосибирске и которые они тут имеют возможность составлять вместе, создавая либо круглый оазис из множества комнат на несколько семей с одним централизованным отоплением, чем решается вопрос тепла, либо отдельно стоящее общественное здание, как школа, как спортзал, как скорняжная мастерская, как чайная, зал отдыха, прачечная и т д. Тем более что на каждом зимнике и летнике у них компьютер или компьютеры, в зависимости от количества семей, а если зимник со школой, то обязательно еще и Интернет. И на каждой точке библиотека, и кинозал. И ни чиновников, ни милиции, ни поборов. А у каждого семейного очага и своя баня, модное здесь и самое первоочередное для всякой вновь прибывшей семьи приобретение, тоже перевозная, но нисколько не хуже тех сибирских бань, про которые еще с таким восторгом, в захлеб писал наш – старой эпохи – залетный в Сибири поэт, посетивший в свое время ее Восточную часть: «Бани, бани Двери – хлоп, Бабы прыгают в сугроб! Прямо с пылу, прямо с жару. Слабовато Ренуару От таких сибирских ню!» note 1 Еще остается только добавить: а какие отпечатки от них в снегу остаются!.. Это про бани… А еще школы со своим собственным образованием, и ясли, и детсады, и свое телевидение… А летом вокруг бескрайние, покрытые разнотравьем, цветами и сеном пахнущие луга… Механика успеха Выручил их 1998 год. То, что для спекулянтов импортом в стране было катастрофой, для них, как и для всех отечественных производителей, обвал рубля и доллара того года явился звездным часом. Государство в растерянности и подавленности после дефолта выпустило вожжи из рук, полагая, что страна уже умирает, что агония уже, и перестало вмешиваться во что-либо, перестало «проводить» финансовую политику, что-то планировать, изобретать новые «нужные» законы и даже руководить, чем очень всех людей в стране одолжило. И народ стал жизнь восстанавливать. Заработали заводы, фабрики. В полсилы, в треть силы, но заработали. Продукцию заводов стали в стране покупать. Обменивать по бартеру, использовать обмен натурой и другие способы взаимного платежа, но главное – продукция своих предприятий в своей стране стала востребоваться. Бандиты во властных структурах решили, что брать с людей уже нечего, поэтому в сборе налогов тогда государство не усердствовало, не зверствовало со своими штрафами и проверками. Народ получил передышку. И в этот момент Лужков купил у них мясо. Метрополия забеспокоилась, занервничала, что в столице начнется голод, и нечем будет избранное в стране население кормить, поскольку коммерсанты из-за опасения не потянуть перестали ввозить в мгновение ставшее дорогущим продовольствие из-за рубежа. И Лужков загнал в Западную Сибирь несколько железнодорожных составов с маркитантами, посланными покупать мясо у населения, у сельчан. У колхозов-то скота уже не было, это было известно, порезали его из-за нерентабельности давно. Но ведь и у сельчан, у частников, его тоже не было! Не растили они его уже на продажу, потому что не оправдывались год от года затраты на корма, дешевое импортное мясо и окорочка всех задавили… только за год до этого мяса здесь было изобилие, но так пришлось продать его дешево, – как сейчас, например продается всюду зерно, десять рублей ведро, – что держать скотину люди отказались. А тут грянул спрос, люди получили возможность растить и продавать у себя в стране и свое. Но поздно, продавать было больше нечего, поля были не засеяны, а поголовье скота вырезано. А у них мясо – было! Они как раз только, выйдя на большое поголовье, ломали голову, как продать. А Лужков еще и закупал-то по два доллара за килограмм, то есть давал московскую закупочную цену, это было почти вдвое больше цены, практиковавшейся в глубинке. Это явилось началом их успеха. Они смогли за следующий год позволить себе втрое увеличить свое стадо. И еще и в 99 году государство пребывало в ступоре и боялось рулить, и спрос на отечественные товары держался стойкий. И им удалось опять остаться с хорошей прибылью, потому что они в своем росте поголовья обогнали всех. Это уже в 2000 году начались трудности, пришлось бороться за сбыт отдельно, что даже привело к самостоятельной продаже за рубеж, в тот же Китай. Заодно они поняли, что то, что наша сельскохозяйственная продукция не продается за рубежом, в связи с перепроизводством этой продукции там – это утка. И если государство не может продать зерно за границу, гноя его у себя в стране, то не из-за транспортных трудностей, это отговорка, оно просто сознательно сельское хозяйство банкротит. Как в свое время банкротились специально заводы. А зачем это делалось, все мы прекрасно знаем… За счет прибыли, у них появились передвижные мясоперерабатывающие и маслоделательные заводики. Те же модули, которые привозились на «КамАЗах», отцеплялись и составлялись в заводик у любой деревни, где была электрическая сеть. Когда-то до революции масло Барабы продавали в Англию. Оно было исключительное по вкусу. Это развесистая клюква, что наше масло в Европе сейчас не нужно. Его же не сравнить с их маслом, скажем, с тем же финским… Заводики их работали круглосуточно… Чтобы не пугать народ, они теперь реже выходят со стадом под города. Часть мяса они перерабатывают в консервы и мясоизделия сами, и мы видим его сейчас под разными названиями разных товаропроизводителей. Не стоит их, наверное, называть, чтобы не создавать рекламу подделкам, такому моментальному и характернейшему явлению в стране… Но если попадается вам сейчас качественный товар, а он с каждым годом занимает все больше места на нашем рынке, вытесняя долларовое мясо наших недобросовестных импортеров, травящих население нашей страны бракованными, отвергнутыми производителями для продажи в их стране продуктами – ну скажите, какое мясо можно, привезя из-за рубежа и заплатив еще и таможенную пошлину, продавать на внутреннем рынке нашей страны за один доллар? Если попадается вам хороший доброкачественный товар – то знайте, это – они. Юрисдикция Отношения с властями На отправке своих детей служить в армию мирные взаимоотношения с окружающим их государством у них, в общем-то, и заканчиваются. Во всем остальном у них с государством невидимая война. Не с простыми, конечно людьми, среди которых они живут, и на земле которых они трудятся, с их потенциальным работниками, с этим у них, напротив, добрососедские отношения, и эти к ним тянутся, и не с теми здравомыслящими людьми, которые в государственном аппарате изредка попадаются и о судьбе и благосостоянии своей страны пекутся. С этими у них полное взаимопонимание. А с той криминальной, продажной, антинародной, антигосударственной, по сути, структурой, которая и представляет собой власть в стране, от зависимости которой они себя всячески оберегают, и стране, находящейся под властью которой, всячески сочувствуют.. И от налогов они уходят. Платят, как говорилось, только часть. И те 90%, да и потом 50% налогов с прибыли, коими государство в стране хотело, да и во многом сумело, растоптать отечественного производителя, они никогда не платили. И этим себя уберегли. Платят уже вообще просто как подарок, могли бы вообще не платить. Излишне объяснять почему. Впрочем, не платить тоже нельзя, чтобы не озлоблять излишне. Так что, с выплатой дани на первый взгляд все в порядке… Взятки у них не практикуются тоже. Вернее сказать, в их сфере взяточничества не существует в принципе. Дети их даже не знают, что такое может быть. На самом первичном уровне, на учредительском, на самом высоком, «дипломатическом», «хозяева» их, когда кого-то ублажают и задабривают, подмазывают и проталкивают им нужное, все же, видимо, какие-то суммы и платят, приходится, входя в сношения с чиновниками того государства, разговаривать их языком и действовать их оружием, но в подобные сношения они вступают мало и взяток потому и тут мало дают – что же до внутренней жизни, все остальные люди, а их уже сотни тысяч, разбросанные по их собственной территории в их собственной стране на тысячах квадратных километров со всеми своими юридическими консультациями, врачами, инспекторами, больницами, бытовыми службами, управлениями, учителями, зав. складами, они об этом уже забыли… Внешний мир их вообще практически не касается, они от него свободны и отделены в силу их мобильности и труднодоступности. Поэтому и от рэкетиров защищены. Да и на этих тут своя управа. И мафии, как одной из сторон той власти, они не боятся. И для бюрократического аппарата, проводника правительственной политики, являющейся другой стороной той же мафиозной медали, они недостижимы. Кто будет их отлавливать в тайге и по степи?.. Да и то, отловишь ты одну семью, пасущую скот, а что дальше? А на настоящих бандитов у них существует собственная «армия». Именно собственная, не присланная УВД, МВД, ФСБ или какой-то другой посторонней силой, расставляющей везде своих соглядатаев, а своя, представленная теми же людьми с бывшим воинским прошлым, оформленными в официально зарегистрированное охранное предприятие, единственное, пожалуй, из всего у них, что оформлено с величайшей строгостью, в соответствии со всеми требованиями и законами Российской Федерации, со всеми тонкостями, оружейными комнатами, отношением к боекомплектам и т.д., чтобы никакой комар не мог носа подточить и лишить потом их самодостаточности и в себе уверенности. Достает их государство, на территории которого они располагаются, обычно в Пеньке. Но в Пеньке у них все чиновничье правильно. Пенек у них только вершина айсберга, и здесь все на поверхности, все соответствует постановлениями бюрократов, это здесь осуществить достаточно нетрудно. К тому же во всей полноте представлена дипломатия их «хозяев», в чем тем надо отдать должное, потому что без этих их как бы китайских хитростей и премудростей в этом полном агрессивности окружении, чуждом их идеалам и психологии, им не суждено было бы выжить и все задуманное осуществить. Именно хозяевам все население здесь обязано. Уложения/ Социально-экономическое устройство Но нельзя сказать, чтобы собственники всего этого дела сильно заносились или притесняли своих подчиненных. Сильно наживались на огромном количестве своих работников. Напротив, все сделано здесь так, чтобы каждый работник чувствовал себя достойно и имел определенную экономическую самостоятельность. Прежде всего, они все на самом деле акционеры. Как по законам теперешней рыночной экономики и положено, у них акционерное общество, полностью соответствующее и формам собственности, существующим в РФ, и постановлениям правительства Российской Федерации. Но внутри у них полный авангардизм. Внутри у них, можно так назвать, планово-коммерческий авторитарный социализм, или еще что-нибудь типа: опытный нестихийный нравственный капитализм. Ну, или еще какая-нибудь галиматья. Как бы то ни было, питание у них бесплатное. Комплексные обеды в общественных столовых, представляющие собой самую простую, но здоровую пищу: каша, мясо, овощи, щи, молоко, к которым, – чтобы уж отсечь упреки противников военного коммунизма, – в столовых можно покупать или заказывать за деньги все, что хочешь, дополнительно, но за счет которых, даже без дополнений, можно вполне жить, в достаточной мере поддерживая силы и получая весь необходимый организму набор витаминов, белков, углеводов и микроэлементов. Причем это питание всегда бесплатное. Вновь прибывшие начинают именно с этого общественного питания, и те парии, которыми часто эти вновь прибывшие являются, считают это заведенное правило вообще праздником. Питаться можно и дома, можно, если есть желание, брать обеды на дом, можно есть в столовых и в кухнях куреней, можно вообще все продукты покупать себе в магазинах, но главное, что существует обязательная необходимая основа, состоящая из продуктов на каждого члена их сообщества и приготовленная общественным путем, что и в дальнейшем помогает людям при надобности освободиться от рутинного в каждодневном приготовлении пищи элемента и сосредоточить силы на основной своей деятельности. Да и надо сказать, не многие старожилы отказываются от этого выверенного и здорового и одобренного их «минздравом» рациона и в дальнейшем. Оплачивается это питание из прямых социальных отчислений, которые производятся из прибыли, принадлежащей, по идее, как акционерам, всем им. Бесплатны у них так же ясли, школы, интернаты, детские сады… И культурные мероприятия у них тоже бесплатные. Все это идет из их фондов, к внешнему государству отношения не имеющих… Бесплатна и медицина. Широко используется кредит для приобретения жилищ и товаров народного потребления. Для этого у них есть свой банк. Не государственный, не коммерческий, а основанный что-то по типу кассы взаимопомощи на основании внутреннего для их акционерного общества устава. Возврат ссуд практически беспроцентный. Ссуды на какое-то дело, коммерческое предприятие, создаваемое в сфере их бизнеса и на их территории, например, если кто-то вздумал сделать у них вязальную мастерскую, магазинчик, консервный заводик по переработке клюквы и брусники, решил начать торговлю ими производимыми шкурами за пределами собственной территории, еще более льготны, при условии что регистрация их деятельности производится у них. Они как-то выговорили себе право регистрировать предприятия, может быть, потому, что они фиксируют их как свои отделения, как свое дополнительное производство, оформляя налоги, которые на своих предпринимателей накладывают, как прибыль от своих производств. Налоги в их системе взимаются небольшие. Учитывая, что это неблагоприятная зона для жизни и работы и вообще север страны, зона слишком рискованного земледелия и животноводства, берутся в общей сложности от силы десять процентов с прибыли. Как дальше они отвечают за своих предпринимателей и какую часть взимаемых с них налогов отдают внешнему государству, пытающемуся эксплуатировать все и вся, это уже руководства забота и вещь особенно не афишируемая. Денежные заимствования со стороны у них не дозволяются. То есть кредитная политика государства, которое позволяет напечатанные им же деньги давать своим гражданам под двадцать с лишним процентов годовых, чтобы потом объявить примерно на такой же процент ежегодное обесценивание денег из-за инфляции, им непонятна и не приветствуется. Да и им денег никто со стороны и не дает, потому что у них не принято за кредит рассчитываться с процентами. Так что на стороне денег никто и не берет, это не имеет смысла. На личных счетах деньги тоже практически никто не держит. Все накопления у них – в их акциях, за хранение же денег просто на личных счетах они не получают процентов, как в стародавние социалистические времена – один-два процента в год. Собственные акции их собственного общего дела – это самое прибыльное вложение денег, стоимость этих акций вместе с расширением и увеличением прибыльности постоянно растет, акции дают им самый главный процент. Но цена акций может расти и от цены на продукцию. Что зависит от спроса на внешнем рынке, от улучшения качества, увеличения поголовья, урожайности пшеницы, от времени года, от разного рода случайностей, от формы подачи товара, что зависит уже от предприимчивости людей наверху. Тогда люди наверху выгодой, полученной от такой коньюктуры, с людьми внизу подчеркнуто открыто делятся, – это у них целая политика такая,– в ожидании, что люди снизу с ними поделятся выгодой от улучшения качества продукции, увеличения поголовья, от экономии, бережливости и вообще добросовестного и честного труда. Таким образом, все они заинтересованы в развитии их общей системы. Кооперация Все они прекрасно осознают, что только при общественном производстве, системе, позволяющей рационализировать работу средств труда и уменьшить затраты на единицу продукции, в том числе, или даже особенно, в сельском хозяйстве, можно и добиться снижения себестоимости продукции и выжить в условиях жесткой конкуренции сельскохозяйственных товаров из-за несправедливого перераспределения доходов в мировой экономике в пользу вечного победителя и эксплуататора деревни: промышленного города. Поэтому, хотя каждая бригада, семейная или смешанная, как самая мельчайшая производственная единица, у них, по сути, самостоятельна и каждая на хозрасчете, и зарабатывают все в зависимости от количества откормленных голов скота, от привеса, то есть при полном одобрении индивидуализма – тем не менее, именно кооперация у них в почете, именно она приветствуется, для нее тут зеленый свет, полная свобода и все условия, вплоть до разработки программ, разъяснения прав и преимуществ объединений, помощи в оформлении документов кооперативов, консультации по юридическим основам, удобные формы регистрации, пропаганда, образцы, планы. Кредит кооперативам оказывается тоже в первую очередь. Бригады связаны в кооперативы еще и по использованию их общей техники, тракторов, автомашин, или по использованию чесальных машин, войлочных фабрик и т.д. И связаны не просто в артели, созданные из центра, подобные сталинским МТС, а в сообщества, возникшие изнутри по собственной, подготовленной памятью о былых временах, заинтересованности в кооперации. Если же люди или предприятие со стороны захотели прийти к ним со своим капиталом, инвестировав его в какое-то их производство, они, эти люди, предприятия, обязаны принимать их политику, их общественные взаимоотношения и включаться в их систему, платить им налоги, а по завершению создания нового производства, непосредственно рисковать своими деньгами, участвуя в работе созданного «детища» на выбранном ими участке их общей хозяйственной деятельности, напрямую завися от успехов или неуспехов своего предприятия. По сути дела, быть полностью включенными в их структуру. Просто снимать проценты с кредитов, данных какому-то новообразованию, – такого нет. Как нет и предприятий, зарегистрированных в оффшорных зонах. Отсутствия подобной экономической свободы они не стесняются. Им здесь некого стесняться и не от кого выслушивать упреки в отсутствии у них подобных свобод. У них вообще считается, что они обладают полным правом все ненужное им запрещать, считают, что обладают правом иметь ровно столько свободы, сколько им выгодно. Делать же что-то лишь для произведения впечатления на посторонних людей считается расточительным. Например, вот, никого не побоявшись, они запретили у себя кредит в его чистом виде, ликвидировали банковский ростовщический процент, систему рантье, большие проценты по вкладам. Ну и что, нисколько от этого не обеднели, нисколько не пострадали, даже выиграли. И что им кто сказал? Это их воля и их право, как граждан отдельного, независимого и имеющего свою власть… уже хотелось сказать, государства, но заменим его словом… образования… Массмедиа Телевидение Понимая, что средства массовой информации являются четвертой, а если разобраться, то может статься, самой первой и главной, властью в стране, телевидение у них тоже свое. Передачи, непосредственно касающиеся их текущей жизни, связывающие их всех вместе, на каком бы летнике, зимнике, стойбище они не находились, как бы далеко не были отрезаны от их центра и студии, говорящие об их насущных делах, сделанные пусть не с привлечением всех последних медиа-технологий, но на достаточно профессиональном уровне, достаточном для изложения их внутренних новостей и проблем, подаются всегда сюжетно, в развитии, как процесс становления, утверждения и выживания их народа в условиях неблагоприятного окружения, и воспринимаются всеми здесь как захватывающий увлекательный действо, как поединок, как приключение, и этим интересны всем. Подобные программы ведутся каждодневно. На каждый день представляется баланс сил в природе и мире и всегда он представлен ярко и сводится к отношениям их уклада жизни, их потребностей, забот и проблем с проблемами и укладом жизни внешними и отдаленными, существующими за пределами их территории, пусть не враждебным, пусть любопытным иногда по своей неожиданности, даже привлекательным, но для них являющимся все же чужим, и часто малоразумным. . Не благоприятность в нравственном и политическом отношении жизни вовне и так не нуждается в подчеркивании, это для всех здесь очевидно. Да это и не только здесь очевидно. Но они прекрасно осознают, что благоприятность только у них присутствует, только ими поддерживается. А поскольку дана воля аналитическим передачам, пытающимся объяснить причину и природу неблагоприятности вовне, вывести законы, по которым возникают в мире эти нравственная и политическая неблагоприятности, то им понятно, и как нравственное общество должно создаваться и в какой стране нравственность может существовать. И это помогает им творчески отнестись к их собственной обособленности, не скучать в своей провинции а, наоборот, воспринимать подобную ситуацию как преимущество, как выгодную возможность избежать ошибок и повторения общего печального положения дел. О жизни общества разговор ведется на гораздо более глубоком уровне, чем где-либо, с участием философов, социологов, экологов, представителей разных общественных движений, ведущих диалог не ради острых ощущений и спектакля, а ради истины. Например, скомпрометировавшая себя теория коммунизма ими представляется во всей полноте, с анализом, просчетами и приобретениями, теория капитализма – тоже; сталинизм, национально-освободительные движения и т.д. – с привлечением самых сведущих специалистов. И им, подчас более подкованным и понимающим, чем многие, болтающие по ЦТ политологи и политобозреватели модных каналов, – философов там ныне не держат, – которых они иногда все же слушают и смотрят, в программах, скажем, того же НТВ, кажутся порой даже забавными. Когда понимаешь гораздо больше, знаешь гораздо шире проблему и держишь в памяти гораздо больше точек зрения, представленных в мире на одни и те же события и предметы, поневоле чувствуешь снисхождение к людям, несущих невнятицу в политических шоу и жующих какую-то тягомотину мякину, не знающих иногда элементарнейших вещей, не поднимающихся выше каких-то облюбованных ими идей и пытающихся делать на их скудном информационном уровне обобщения, а то еще и учить жить. И даже юмористически начинаешь относиться к таким. А когда они наблюдают глубокомысленные позы, скажем, того же бывшего Евгения Киселева, которые тот принимал, когда давал свой анализ событий за неделю в своей программе «Итоги», именовавшейся им по наивности программой интеллектуальной, их разбирал просто смех. Показываются им передачи и Московского телевидения, в записи, правда; выдержки других программ и каналов, полностью представлен, пожалуй, только государственный канал «Культура». Очень часто даются старые советские фильмы. Все остальное дается выборочно, обзором. Много каналов они транслировать своими мощностями и не могут, да и многое купируется, скажем, коммерческих реклам, на беду собственникам, здесь уж точно нет, и матери вопросов, можно ли такое показывать детям, тоже не задают, потому что «такое» им и не показывают. И даже не из опасения, что люди изменят здешним идеалам, идеалы-то у них как раз неизменные, им тысячи лет, или поддадутся «вражеской пропаганде» и превратятся в «диссидентов», но из общего понимания, что телевидение обладает гипнотической, завораживающей и мощнейшей силой, недостаточно изученной, но являющейся, это уже ясно сейчас, главным инструментом в воздействии на людей. И с этой силой, если не хочешь бесповоротно попасть под ее влияние, нельзя легкомысленничать, и надо с ней поступать осторожно, осознавать ее, вести себя с ней, как люди ведут себя, скажем, при экспериментах с наркотическими веществами, – пробующие даже из любопытства должны о воздействии и последствиях все знать, – и по большей части направлять подобные эксперименты в нужное русло. Бредовые мысли, происходящие от лукавства или недоумия, о свободе, которые навязываются сейчас правительствами людям по всему миру, за исключением, разве что, мусульманских стран, и сводящиеся, по сути, к свободе смотреть порнографию, ужасы и жестокости – «а не хочешь – переключи кнопку!» – ими тут определяются как провокация. Чтобы завершить тему, приведем постулат о свободе главного их здесь идеолога из высшего идеологического аппарата, часто повторяющего в несколько измененном виде фразу одного одиозного деятеля: «когда я слышу слово «свобода», я сразу хватаюсь за что-нибудь тяжелое»: «Свобода – это по большей части стремление одержимых пороками людей через вкрадчивое проталкивание вседозволенности, навязать всем остальным на земле людям такой образ мышления, который поможет им утихомирить их собственную совесть, от укоров которой страдает их собственная душа. В своем самообольщении они считают, что с наличием большего числа людей, исповедующих их «свободу», им с их угрызениями совести станет проще жить, и, если не правильными поступками, то хотя бы огромным числом неправильных поступков других людей, они облегчат себе существование». Надо как-то держать эту силу под контролем и механизм ее воздействия продолжать постоянно изучать. Что здесь и делается. Даже наиболее, казалось бы, безвредные, советские фильмы, досконально изучаются, и потом результаты их публикуются как факты всеобъемлющего анализа, выносятся на обсуждение, многократно демонстрируются. Вот, например, текст статьи в одном из первых средств их массовой информации, газеты «Учгурия», напечатанной еще в самом начале функционирования сообщества, еще в 1996 году. Как образец их журналистики. Статьи на вездесущую тогда тему гласности и свободы, которую не затрагивал в те годы едва ли только не ленивый у нас в стране. Отто Алкснис (латыш, кстати, по национальности) Гласность Ну и что далась нам эта гласность? Все это обилие «горькой правды», все то, что в свое время старательно скрывалось и до чего мы сейчас стали так падки? Что она нам принесла? Да ничего. Ровным счетом – ничего. Руководство в стране так же бездарно, как и было. В финансовых сферах, как воровали, так и воруют, только в гораздо больших размерах. Должностные лица взятки берут на несколько порядков больше, чем до гласности, причем, даже не стесняются уже, незачем им маскироваться под невзяточников, когда гласность и «правда» вменили взяточничество им в обязанность. Мафию уже совсем не остановить, несмотря на то, что мы все о ней теперь знаем. Милиция сделалась наглой, жестокой и опасной до беспредела, она уже вся целиком такая, как о ней пишут в газетах, с ее мордобоями, пытками, подставными свидетелями, и уже незачем ей напрягаться, поддерживая о себе реноме порядочного советского милиционера, потому что газеты освободили ее от этого реноме, никто ему уже все равно не поверит, этот «надуманный» сентиментальный литературный образ дяди Степы-милиционера, в какой мы с детства привыкли облекать нашу милицию, канул в Лету. Мы теперь сделались умные, дядя Степа-милиционер для нас, да и для самих милиционеров, – это уже просто смешно. Ну, а от того, что в каждой газете, в каждом средстве массовой информации, на каждом шагу нам всем открыто и «правдиво» говорят, что вследствие семидесятилетнего периода преступного тоталитаризма, мы превратились в общество выродившееся и безнравственное, нравственнее мы не становимся… Но зато гласность… Как будто мы раньше, до гласности, не знали, что чиновники – подлецы, что суды заказаны и несправедливы, что правительство наше это кучка подонков и государственных идиотов (неужели вы думаете, что мы вам верили, так что появилась уж такая неотложная необходимость нас просвещать, говорить нам правду и наставлять на путь истинный? Полно, товарищи журналисты, кто же тогда еще до вас и вашего героического просветительства сочинял про наших государственных деятелей анекдоты?)…Но зато у нас теперь есть, как в любой свободной высокоразвитой стране, где ничто не запрещается, и свободные, имеющие возможность писать любую «отрицаловку» журналисты, и вездесущая реклама, которую, как все на Западе, мы тоже можем раздраженно проклинать, смотря телевизор, и голые девочки в отечественных кинофильмах и иллюстрированных журналах, и своя официально признанная проституция – смотрите-ка, как в любой цивилизованном стране… У ценнейшего и талантливейшего русского писателя Михаила Пришвина (я подчеркиваю, талантливейшего, потому что есть тенденция сейчас его творчество, как и творчество многих других старых писателей, умалять и недооценивать, видимо, в силу недостаточного количества так необходимой сейчас «отрицаловки», ну да еще в силу его азиатской провинциальности: что там, какой-то чудик, агроном,– даром, что дворянин и получил еще дореволюционное образование в германском университете – всю жизнь в деревне, в захолустье прожил и рассказики про нецивилизованную природу писал…) есть слова о том, что еще в самом начале своего творческого пути он дал себе зарок, никогда не изображать порока. Как бы мы для своего оправдания не убеждали себя, что мы его изображаем с целью критики, говорил он, все равно его изображение уже есть привнесение его в мир, его утверждение, многократное повторение, навязывание. Сейчас же каждый даже порядочный автор спешит только патологической информацией с читателями поделиться, положительного и доброго мы в себе стесняемся… Мудрый, спрятавшийся от суеты цивилизации, философ-одиночка, Пришвин. Как он был прав. Но что же представляет собой наша теперешняя модная цивилизованная философия? Да и есть ли теперь она?… Была «положительная» литература. Даже в страшные суровые времена террора, царизма, феодализма, сталинизма и т.д.… она существовала и вдохновляла людей то на поиски смысла жизни, то на подвиг, то на порыв. На что подвигает людей литература сейчас?.. «Положительной» литературы не стало. Во всех печатных изданиях, как и во всех структурах государственного аппарата, получили свободу лишь маленькие ничтожные людишки, которых со всего положительного воротит, которые для оправдания своей ничтожности, гадостности и порочности, хотят и всюду видеть только гадость, ущербность и порочность. И мало того еще и выдавать это все за истину и правду. Столетиями народом управляли личности. Разные, со своими недостатками, Петры, Александры, Николаи, как к ним ни относись, Ленины и Сталины – но личности!. Начиная же с Хрущева, кто, кроме быдла и посредственности, находился в государственном аппарате у нас?.. И действительно ли нужна вообще свобода? Пресловутая закордонная свобода с ее гласностью, демократией и свободой волеизъявления имеет один хронический ничем неискоренимый недостаток: при возможности народа ощущать свободу, говорит правду, бузить, делать баррикады и демонстрировать свое недовольство, власть у власти все равно остается. Именно та власть, которая уже есть. Которая власть в руки уже захватила и установила свой порядок. Она только вводит для компенсации народного недовольства подразделения полиции с дубинками, слезоточивый газ, водометы и прекрасно у власти продолжает существовать. Может быть, кто-то в состоянии сказать, что с этой свободой и демократией исчезает власть капитала, культ силы и устанавливается царство порядочности, справедливости и гармонии, и перестает властвовать принцип все на продажу?.. Да нигде ничего подобного никому в голову не придет, как ни напрягайся, ничего такого нигде не отыщешь… Неужели такой ход вещей трудно было предугадать?.. Или вот еще: Алексей Иванов Рассказ слесаря шестого разряда. Слесаря бывшего треста Кузбасуголь Заво- да точного оборудования Будочникова В.П.note 2 В школе я был жуткий борец за свободу личности. В старших классах я все возмущался, что нет свободы. Вечно демократии учим, а на самом деле ее не имеем. Еле мне тогда дали аттестат… Я, конечно, понимал, что при наличии и х лагеря и в условиях идеологической борьбы с н и м и свобода терпит ущерб и полной демократии быть не может и что определенный контроль и определенные ограничения все равно будут. Но я всюду доказывал, что некритическое по вине всяких перестраховщиков отношение к положению дел у нас в стране, безмерное восхваление нашего образа жизни, как это кондово делалось в школе, оборачивалось некритическим отношением и к нашим действительным, требующим своего искоренения недостаткам, и мало того, подрывало доверие и к самой идее нашей жизни. Я заявлял тогда, что в школе надо формировать борца, недовольного, что время борцов не кончилось с эпохой Белинского, который мечтал, что в школе будут формировать человека с критическим образом мысли, а мужик с базара « не Булгарина со всякой другой халтурой, а Некрасова понесет», глупо было бы считать, что борцы и недовольные были нужны только тогда, а в новую эпоху нужен только строитель, так сказать, исполнитель. Нет, недовольный настоящим положением вещей нужен всегда, иначе кто будет двигать общество вперед? Просто исполнитель – он не помощник. Только недовольный, ясно видящий недостатки, ищет способы их искоренения, стремится к положительной цели, борется за ее осуществление, он творческая личность. И по-другому не может быть. Замалчивание недостатков это и было главное зло, главный недостаток, оно породило консерватизм, косность, что и явилось остановкой в развитии. Как бы там ни было, и при враждебном окружении должна быть быть полная демократия, иначе мы всегда обрекаем себя на вырождение… Сейчас бы я более осторожно обращался с подобными формулировками. Уже и демократия из абсолютной ценности стала оружием. Штаты купили нас именно на нее. Это явилось их главным средством. Ведь мы только хотели поправить, а получилось, как всегда… Поэтому о свободе, как раньше, я сейчас бы не говорил. Время внесло свои поправки, я уже готов обеими руками голосовать против, от всех своих свобод отказаться…Но с другой стороны при отсутствии свободы для недовольных опять постоянный тупик. Меня, например, всегда из-за своих «правдоисканий», задвигали подальше. И в прежнее время и теперь. С пользой для дела, естественно. Свободно рассуждать никогда не дозволяется…Получается безвыходная ситуация. Пожертвуешь сознательно своей свободой ради того, чтобы все вернуть назад и чтобы кто-то больше не смог использовать твое стремление к свободе в своих корыстных целях, сознательно откажешься от нее, обязательно найдутся те, кто с удовольствием твою отвергнутую свободу подберут и твоим добровольным отказом от нее охотно воспользуются… Возвращаясь же к самому массовому из средств массмедиа – телевидению, нельзя сказать, что у них запрещается спутниковое телевидение, то есть запрещается тенденциозно иная интерпретация информации. В обход их собственных способов ретрансляции. Нет, но у них создан, сформирован, или просто образовался такой психологический климат, психологический фон, что иметь спутниковое телевидение считается непристойным. Как-то неприличным. Это как будто смотреть в замочную скважину. Для индивидуального же, бесцензурного и бескупюрного доступа к свободному рынку информации у них выбран другой, менее навязчивый и агрессивный способ, чем телевидение, – это Интернет. ИскусствоКультура С культурой у них как везде. Есть для… назовем так, «высоколобых», есть для остальных. Тут уж кто что выбирает… Например, одно время у них была шлягером песня «Самурай», которую можно было услышать в любом доме, юрте, поселке, будь то поле или сам Пенек: Самурай «…И пока самолет задевал облака, Он сказал, что в Японии нет молока, Что в Японии нет ни лесов, ни лугов и что нечем кормить ни овец, ни коров. Я тебя понимаю, мой маленький брат, Ведь таежный наш край и красив, и богат. Ты не зря, Панассоник, завидуешь мне ………………………………………… Самурай, самурай, я тебе помогу Наливай, самурай, будем пить за тайгу! Про загадочный край я тебе расскажу, Наливай, самурай, я еще закажу…» И не потому, конечно, песня нравилась, что тут был намек на какую-то отечественную алкогольную бесшабашную тему, нет, это их тут мало тревожит, они к этой вещи относятся без ребячества, как взрослые, а потому что тут присутствует, пусть с юмором, но их жизнь и о них. Это их радовало, они крутили песню без конца. Но это в порядке юмора. Для расслабления. Любят они, конечно, много другого. Но Пугачеву, скажем, уже не так сильно. Они любили ее, когда она была страдающая женщина, которая поет. Но звездная Пугачева с салоном мод и представительница бомонда ими воспринимается только выборочно. Любят, конечно, Расторгуева, «Комбат», Гамзатова, Малинина и так далее… Культивируется тут и серьезное искусство. Для высоколобых Маркес, Куросава, Акутагава, Бунюэль, Антониони, Гамсун, Тарковский, Олеша, Платонов и другие русские и советские классики, которые, пожалуй, ценятся выше всего. Поддерживают связь со многими островками культуры, оставшимися в стране, с Коломенской радиостанцией «Благо», где в «Свободном университете» даются лекции ныне широко известного профессора богословия Московской духовной академии А. И. Осипова, в рубрике «Портрет мастера» делаются передачи о Иосифе Бродском, а на ночь каждый день совершенно обворожительно читает вечерние молитвы мальчик Сережа Рыжов. Они транслируют эту станцию у себя. Транслируют так же известную Московскую радиостанцию «Тройка», с ее попсовыми русскими песнями всех времен. Имеют связь с Московским этнографическим театром, с Нижне-Новгородской студией живописи, Тверским фольклорным ансамблем , с Общероссийским обществом аутсайдеров/ Все интересное они сразу тащат к себе… Сами создают свое. Жизнь в тайге это тоже своеобразная культура. Юрты, лошади, культура взаимоотношений с животными, популярна старина. Но вот чего нет, это навязчивого оболванивающего момента массовой культуры. От той цивилизации приходится отгораживаться. Приходится даже обороняться. Желтой литературы нет. Чтива. Это только кажется, что без него нельзя жить. Та страна жила без этого почти семь десятков лет. А мусульманский мир и сейчас продолжает жить… Порнографии нет. Сразу договориться, что это то, что создается в искусстве без всякого дополнительного смыслового момента, только для возбуждения. Как фотографии голых женщин на обложках определенного рода газет, продающихся у нас сейчас на каждом железнодорожном вокзале, где они с ногами раздвинутыми как можно шире, а там, где начинается уже вообще Бог знает что, поставлен ценник на газету или какая-нибудь клякса. Не то, что этого у них нет вообще. Господи, это всегда было и будет, сфера сексуальности – это такой дремучий лес. Конечно, есть. Но это не продается у них нигде. Не навязывается, не афишируется. За свободу не держится. Зубодробительной жестокости нет. Боевики у них тоже ограничены в показе. Ужастики, если только уж не совсем знаменитый фильм. Фильмам «красивой жизни» тоже ограничения. Кстати для детей они тут придумали при показе какой-нибудь известной, но спорной, картины, форму антирекламы, как для сигарет: «Опасно для здоровья». Например, хичкоковские актеры сходили с ума. Элизабет Тейлор с красивой жизнью и массой любовников умерла от рака прямой кишки, обязательно это сказать в конце фильма. Секс-символ Мэрлин Монро умерла молодой от передозировки героина. Голос за кадром, иногда комментирующий, напоминающий, старающийся создать дистанцию между рекламной навязываемой красивой жизнью и актером; битлы, Пресли, или еще какой-то символ свободы умер от СПИДа, одна из наших самых отвязанных писательниц-свободолюбок, автор романа «Мама, я жулика люблю», Наталья Медведева умерла бездетной и в возрасте сорока пяти лет от наркотиков, – с тем, чтобы отстранить молодого зрителя или читателя от своего кумира, кумира свободы ли, любви ли, поэзии и пр., подчеркнуть момент условности в искусстве, как в свое время в советском театре, где Джульетту обязательно играла из служебных, коньюктурных или еще каких-то соображений какая-нибудь старая заслуженная мымра, и это, наряду с отрицательной стороной имело и свою положительную: созерцание пожилой заслуженной Джульетты привносило в пьесу необходимый момент условности, благодаря которому зритель меньше попадает под влияние художника, его художественного образа, его личности и, трезво воспринимая искусство, научается привыкает ценить прежде всего не авторскую или актерскую человеческую личность, а Божью искру талантливости, авторское мастерство. Чтобы не сливался в экстазе молодой человек, зацепленный сопереживанием за живое, с героем фильма, чтобы хоть отчасти лишился вранья самый современный и важный для них вид искусства – кинематограф. Архитектура сталь и бетон это тоже не для них. Свободны они и от гигантизма. Хотя могли бы, деревня сейчас переходить к ним валом, вместе с землей, селами, целыми районами. И богаты они стали безмерно. Могли бы строиться капитально и монументально. Принять на вооружение евростиль, евродизайн, как всюду у нас в стране, западную технологию, конструктивизм, модерн, и окопаться, врыться в землю, воздвигнуть огромные дома, заводищи, дворцы. Представляете, какое это великолепие: возвышающиеся среди тайги или открытой степи, видные издалека многоэтажные сталь, стекло и бетон.. Но они уходят от этого в свою культуру, в первозданность, в степи, в простоту. Они уже выбрали свой стиль, с упором на природу, и на то, что к ней ближе. Простота это вообще принцип их жизни, ни в коем случае не излишество. А есть ли смысл? В высоких технологиях, в последних достижениях науки и техники, делает ли это жизнь человека лучше, чище, светлее, счастливее, наконец, приводит ли к пониманию смысла жизни? Ничто не решается без оглядки на эту точку зрения… Да и какай тут модерн!.. Тут на серединке бы удержаться, выстоять вообще бы в борьбе с народившимся, и все более ширящимся, самими ими когда-то созданным у себя, движением «зеленых», – тоже не дающее скучать приобретение, – которые вообще требуют отказаться от всего, что наносит ущерб первозданности, и от скотоводства, в частности, потому что этот вид деятельности всегда связан с насильственной смертью животных. А это значило бы отказаться от всей своей экономики вообще. От основы. Тогда прощай и культура, и их цивилизация. «Прощай, оружие…» Любимые авторы (А.Н.Энгельгард “Письма их деревни”) Вы хотите, чтобы я писал вам о нашем деревенском житье-бытье. Исполняю, но предупреждаю, что решительно ни о чем другом ни думать, ни говорить, ни писать не могу, как о хозяйстве. Все мои интересы, все интересы лиц, с которыми я ежедневно встречаюсь, сосредоточены на дровах, хлебе, скоте, навозе… Пятого февраля я праздновал годовщину моего прибытия в деревню. Вот описание моего зимнего дня. …Поужинав, я ложусь спать и, засыпая, мечтаю о том, что через три года у меня будет тринадцать десятин клеверу наместо облог, которые я теперь подымаю под лен. Во сне я вижу стадо пасущихся на клеверной отаве холмогорок, которые народятся от бычка, обещанного мне одним известным петербургским скотоводом. Просыпаюсь с мыслью о том, как бы прикупить сенца подешевле. Проснувшись, зажигаю свечку и стучу в стену — барин, значит, проснулся, чаю хочет. «Слышу!» — отвечает Авдотья и начинает возиться с самоваром. Пока баба ставит самовар, я лежу в постели, курю папироску и мечтаю о том, какая отличная пустошь выйдет, когда срубят проданный мною нынче лес. Помечтав, покурив, надеваю валенки и полушубок. Дом у меня плоховат: когда вытопят печи, к вечеру жарко донельзя, к утру холодно, из-под полу дует, из дверей дует, окна замерзли, совершенно как в крестьянской избе. Я было сначала носил немецкий костюм, но скоро убедился, что так нельзя, и начал носить валенки и полушубок. Тепло и удобно. Наконец баба, позевывая, несет чай. Одета она, как и я, в валенки и полушубок. вернуться

Note1

1

вернуться

Note2

2