Глубокое течение

— Шел и все время о земле думал, полоски считал… А сердце кровью обливалось. Это земля колхоза «Воля». Крупнейший и богатейший колхоз. На этом вот поле все лето работали два трактора. В прошлом году тут нельзя было найти и клочка незасеянной земли. А сейчас… полоски, будто двадцать лет назад… Сколько нужно будет труда положить, чтобы вернуть земле довоенную силу! Кровью полили, придется еще и потом немало полить… Ну, ничего, мы народ жилистый. Вытянем.

Он замолчал и долго о чем-то думал. Татьяне показалось, что комиссар задремал, и она тихонько дотронулась до его плеча.

— Павел Степанович, нам надо спешить.

Он вскочил и пошел вперед. Татьяна едва успевала за ним. Они прошли поле, пересекли дорогу и вошли в молодой хвойный лес. Пахнуло теплым, напоенным запахом сосны воздухом. На секунду у Татьяны захолонуло в груди. А потом по всему телу разлилась приятная усталость, мускулы ослабли, слипались веки. Татьяна смочила росой руку и протерла глаза. Лесницкий остановился, по компасу проверил направление.

— Не заблудиться бы нам в этой чаще, — тихо сказал он.

Сосняк становился гуще. Хвойные иглы больно кололи руки, лицо, и они вынуждены были идти, низко нагибаясь.

Наконец они выбрались на узкую лесную дорожку и по ней вскоре снова вышли в поле.

— Вот и пришли, — сказал Лесницкий, зорко вглядываясь в даль. Впереди, в мерцающем свете лунной ночи, вырисовывались туманные и, казалось, необычайно большие силуэты зданий. Там, очевидно, была деревня, но ничто не выдавало присутствия людей. Стояла мертвая тишина.

— Куда же мы отклонились? Где тут гумно? — размышлял Лесницкий.

— Вон там какая-то постройка, — указала Татьяна налево, где почти у самой стены сосняка виднелось большое гумно.

Они отошли назад, в темноту деревьев, и начали осторожно подкрадываться к гумну. Остановились. Лесницкий долго и напряженно прислушивался, потом трижды тихо свистнул. В ответ с гумна хрипло закукарекал петух.

— Так… свои… Но на всякий случай достаньте гранату, — приказал он Татьяне и сам вытащил из кармана пистолет. Зажав его в руке, он смело пошел к гумну.

От гумна отделился силуэт человека и направился навстречу Лесницкому.

— Женя? — шепотом спросил человек.

Лесницкий сунул револьвер в карман. Татьяна с гордостью подумала о секретаре подпольного райкома комсомола:

«В каждой деревне его знают. Как только он успевает?»

— Я за него, — отозвался Лесницкий.

Молодой хлопец (он уже был так близко, что можно было разглядеть его лицо) растерянно остановился с протянутой для приветствия рукой. Он, очевидно, не решался сделать еще шаг, чтобы подать руку.

Комиссар сделал этот шаг и пожал протянутую руку-

— Вы-ы… товарищ Лесницкий? — взволнованно и радостно спросил хлопец. — Вот это хорошо! Вот это так! А то знаете, что сегодня было? Староста наш приехал из районного центра и божится, что видел, как вас, арестованного, вели под конвоем целой роты солдат.

Лесницкий засмеялся:

— Целой роты? Здорово же они боятся меня, если думают конвоировать целой ротой… Ну, к делу… Сколько собралось?

— Шестнадцать человек.

У ворот гумна стоял часовой.

Они вошли в гумно, потом через очень узкий проход, напоминавший скорей нору, влезли в овин. Его черные продымленные стены и потолок освещались тонким языком пламени маленькой керосиновой лампы, стоявшей высоко на стояке. Нижняя часть овина была в тени; и Лесницкий с Татьяной сначала никого не заметили. Но их увидели сразу, и молодежь взволнованно зашепталась:

— Лесницкий!..

— Секретарь райкома!..

— Павел Степанович… Значит, нарочно набрехал подлюга староста…

Лесницкий взял в руку лампу, присел с ней и увидел группу юношей и девушек, сидевших на глиняном полу.

— Узнали? — улыбнулся он. — Ну, здорово, друзья! Удивляетесь? А вы поменьше слушайте немецкое вранье, тогда и удивляться и бояться меньше будете.

— А мы и так не боимся, — откликнулась высокая девушка, сидевшая впереди.

Лесницкий сразу узнал ее.

«Доярка этого колхоза Гаша. А как фамилия?» — он пытался вспомнить, но не смог, и сказал:

— Правильно, Гаша! — Несколько человек переглянулись, удивленные тем, что секретарь знает даже имя их подруги. — Бояться нам нельзя. Трусость — наш злейший враг. Пусть немцы боятся нас. Однако расскажите-ка, как вы живете. А потом я уже буду говорить.

С минуту длилось неловкое молчание. Лесницкий всматривался в молодые лица, изучая и запоминая их черты.

«Какая красавица! — подумал он, остановив взгляд на девушке лет шестнадцати с длинными косами. — И еще совсем дитя».

Действительно, Маша Плотник казалась самой молодой из всех шестнадцати комсомольцев.

И неожиданно для него первой заговорила именно она:

— Да что нам рассказывать, Павел Степанович! Мы все понимаем и готовы хоть сейчас идти за вами. Ведите нас…

Комсомольская организация этой деревни возобновила работу в апреле, когда деревню навестил Евгений Лубян. Тогда на этом же месте он собрал первое собрание, обсудившее только один вопрос: задачи комсомольцев в борьбе против оккупантов. С той дождливой апрельской ночи прошло не более полутора месяцев, а организация уже много сделала. Это были уже не растерявшиеся от неожиданно нагрянувшей беды юноши и девушки, а смелые, идейные борцы, готовые по первому зову взять оружие и присоединиться к партизанам. Они уже и оружие подготовили себе: нашли пять винтовок и украли у немцев два автомата и ящик гранат.

Хлопцы все больше смелели и уже просто, как старшему товарищу, рассказывали Лесницкому все деревенские новости, едва ли подозревая, что сообщают комиссару очень важные для него сведения о друзьях и врагах.

Но время шло. Приближалось утро. Лесницкий вынул карманные часы, взглянул на них. Комсомольцы, сразу все поняв, замолчали.

За всех них сказал секретарь организации Иван Сумак:

— Одним словом, товарищ Лесницкий, все мы готовы сейчас же уйти с вами.

Лесницкий взглянул на Татьяну, молча сидевшую на соломе, и удовлетворенно улыбнулся.

— Нет, друзья мои, — тихо начал он. — Сегодня мы не пойдем вместе, но не больше чем через неделю часть из вас должна будет стать бойцами наших отрядов. Я говорю «часть», потому что всем идти нельзя. Нужно, чтобы организация в деревне существовала, действовала, пополняла свои ряды. Вот когда вы снова вырастете хотя бы до такого же количества, тогда вы опять сможете дать нам пополнение. Но помните, друзья: те, что останутся в деревне, тоже являются нашими бойцами! Работы для них хватит и работы не менее важной. Партизанское командование, подпольный райком надеются на вас, — Лесницкий на минуту умолк, обвел всех изучающим взглядом, — и поэтому дают вам самые ответственные задания. Несколько таких заданий вы получили раньше. Сейчас я ставлю перед вами более сложную задачу, — он понизил голос. — Ваш староста — предатель. Суровая рука народа должна уничтожать таких мерзавцев, чтобы они не поганили нашу землю, не отравляли наш воздух. Всем им уже вынесен приговор народа. Вы должны привести в исполнение этот приговор.

Комсомольцы переглянулись.

— Срок — неделя. Мы уверены в вас. Но будьте осторожны. Нам очень дорога жизнь каждого нашего бойца. Вот и все. А нам пора, — он поднялся.

Татьяна отвернулась, вытащила из-за пазухи пачку бумаг и протянула их Сумаку.

— Наша газета. Возьмите, читайте, передавайте другим.

— Так. И пишите нам в газету, — добавил Лесницкий. — Ну, бывайте здоровы, товарищи. Через неделю ждите в гости. Пошли, Татьяна Карповна.

Он направился к выходу, но у дверей остановился, повернулся к комсомольцам и тихо спросил:

— Хлопцы, у кого-нибудь краюхи хлеба не найдется? А то мы со вчерашнего дня постимся.

Ребята растерянно зашептались. Хлеба ни у кого не было.

— Что ж это вы? Собрались в поход и по куску хлеба не припасли? Ну и солдаты! — пошутил Лесницкий.

— Мы сейчас принесем, товарищ комиссар. Подождите минуту, — отозвались несколько человек и приготовились было бежать за продуктами.