Глубокое течение

Наконец ему удалось преодолеть свой страх, и он вышел из помещения, приказав ординарцу принести мундир. Но в этот момент второй солдат, влезший на крышу за флагом, был ранен в руку. Всем показалось, что выстрел прозвучал уже совсем с противоположной стороны, но также издалека.

Флаг сбили длинной пулеметной очередью.

Тех, кто стрелял, не нашли, хотя и перевернули весь городок. По приказу Койфера забрали нескольких мирных жителей — мужчин и женщин — и расстреляли их.

А спустя несколько часов в комендатуру начали поступать одно за другим сообщения о действиях партизан в разных пунктах района. В одном — разгромлен полицейский гарнизон, в другом — повешен староста, в третьем — сожжена станция, взорваны железнодорожный и шоссейный мосты, перебита охрана…

У Койфера голова кружилась от этих известий.

Визенер, забыв о субординации, зло обратился к нему:

— Я предупреждал вас, господин штурмфюрер. Нужно было ожидать, черт возьми, что они именно так отметят свой праздник. Это уже стало у них обычаем… А вы утешали себя тем, что они перед праздником на несколько дней успокоились. Нужно было понимать!

Койфер молчал.

Вскоре после разговора появились четыре солдата из отряда Визенера и сообщили о разгроме гарнизона в Пригарах. Четверо солдат — это все, что осталось от сорока немцев и полицейских, оставленных Визенером в деревне. Обер-лейтенант побледнел. На этот раз злорадно усмехнулся Койфер: в глубине души ему хотелось, чтобы произошло что-нибудь подобное и он смог бы в свою очередь упрекнуть Визенера. Когда солдаты и дежурный офицер вышли, Койфер с ядовитой иронией сказал:

— О, я прекрасно вас понимаю, господин обер-лейтенант, вы знали или догадывались об этом налете и, чтоб спасти свою жизнь, удрали из деревни…

Визенер вскочил, как ужаленный; лицо его налилось кровью. Его взбесило, что этот тупой, как он всегда думал, эсэсовец разгадал его маневр.

— Я не позволю! — закричал он.

Койфер тоже вскочил, ударил кулаком по столу.

— Вы — трус! Я вас под суд отдам!.. Вы не имели права бросать гарнизон.

Визенер зло засмеялся.

— Это еще нужно доказать, господин штурмфюрер. А вот вас… вас все видели, когда вы в одном нижнем белье удирали из пустого дома.

Комендант обмяк, устало опустился в кресло, вспомнив свой позорный испуг.

С этого дня Койфер потерял последние остатки душевного равновесия. Он не спал по ночам: все время ему мерещилось, что кто-то крадется в темноте к дому, режет часовых и пытается проникнуть к нему в комнату через окно. Он в испуге оглядывался на часового, дежурившего в спальне, и, убедившись, что его неподвижный силуэт на месте, закрывался одеялом с головой. Но тогда его начинали преследовать звуки — выстрелы, крики.

Днем он бродил, как тень. Его изобретательность окончательно иссякла, и он уже не мог придумать ни одной новой меры против партизан. Как-то само собой получилось так, что все комендантские обязанности добровольно взял на себя Визенер. Выполнял он их, как говорится, на совесть. Койфер убедился в этом, когда прочитал приказ Визенера о том, что тот, кто поймает бывшего секретаря райкома партии Лесницкого, получит от оккупационных властей пятнадцать тысяч марок, двадцать пять гектаров земли, трех лошадей, пять коров и другое имущество. Койфер удивился, как это он сам не додумался до такой простой вещи, и примирился с деятельностью своего добровольного заместителя, даже постарался забыть тот оскорбительный разговор, который произошел между ними первого мая.

Каждый вечер Визенер докладывал ему о событиях дня. События бывали разные — и печальные и веселые, печальных, впрочем, было больше. Но из всего того, что рассказывал Визенер, комендант понимал только одно: с наступлением весны партизанские агитаторы наводнили все деревни, весь район и ведут свою работу, мобилизуя народ в отряды. Отряды эти вырастают в огромную невидимую и неуловимую армию, ставшую необычайно опасной для гитлеровской армии силой… Партизаны становятся настоящими хозяевами в районе, находящемся в глубоком тылу, а он, комендант, представитель гитлеровской Германии, присланный, чтобы установить здесь «новый порядок», вынужден защищать самого себя и постоянно дрожать за свою жизнь. Положение было унизительно-обидным. Какие меры еще можно изобрести для борьбы с партизанами? Несколько раз он хотел было спросить совета у Визенера, но гордость не позволяла ему этого.

Его вывел из затруднения секретный приказ фельдкоменданта. Приказ привез ему офицер фельдсвязи, приехавший под усиленным конвоем — легковую машину эскортировали грузовик с солдатами и два десятка мотоциклистов. Увидев из окна кабинета такой конвой, Койфер преисполнился величайшим уважением к неизвестной еще бумажке и ждал ее с надеждой и страхом. Волнуясь, он разорвал конверт и несколько раз перечитал все — от первого до последнего слова. Лицо его озарилось торжествующей улыбкой, он выпрямился, величественно прошел от дверей, где он встретил офицера фельдсвязи, к столу и сел в кресло, закинув ногу за ногу.

— Чудесно!

В одно мгновение он снова превратился в сурового штурмфюрера, бога и царя вверенного ему района. Властным кивком головы он пригласил офицера сесть и затем спросил ею:

— Вы знакомы с содержанием приказа?

— Да. В случае… у меня все было подготовлено, чтобы уничтожить его.

— Гениально! — Койфер с упоением ударил ладонью по бумаге. — Гениально!

— Но успех будет зависеть от столь же гениального исполнения приказа, — осторожно заметил офицер фельдсвязи.

— Я, — Койфер даже сделал нажим на слове «я», — сделаю все, чтобы выполнить этот приказ. Передайте, — он встал, и офицер связи тоже вскочил, — передайте, что приказ будет выполнен в точности.

Когда офицер уехал, Койфер вызвал к себе Визенера. Обер-лейтенант, едва взглянув на своего начальника, сразу почувствовал перемену и, насторожившись, поправил ремень.

Комендант дал ему прочесть приказ и, когда тот окончил чтение, сказал:

— Я поручаю организацию всего этого вам, господин обер-лейтенант. Надеюсь…

Поручение понравилось Визенеру. В этой новой работе было много рискованного, увлекательного, а самое главное — открывалось широкое поле для размаха его собственной инициативы, что его всегда особенно привлекало.

Остаток дня они провели за общим столом, разрабатывая детальный план выполнения приказа.

Конец работы ознаменовали хорошим обедом и изрядной выпивкой. Пили за успех.

 Луна заливала матовым светом бескрайные просторы поля. Было так светло, что можно было даже читать. От этого света терялось ощущение расстояния: близкие предметы казались далекими, а дальние, наоборот, приближались, расплываясь, как в тумане, приобретая необычные, фантастические очертания.

Был конец мая. Травы наполняли воздух густым ароматом. На молодую зелень легла роса, чистая и сверкающая, как алмаз. Месяц выткал на росе серебряные стежки. По одной из них, навстречу луне, шли два человека. Впереди — мужчина, одетый в обычную крестьянскую одежду, следом за ним, шагах в трех от него, — женщина в темном платье, плотно облегавшем ее стройную фигуру. Они старались идти быстро, но их ноги устало цеплялись за неровности почвы, за траву, а на бороздах женщина несколько раз спотыкалась. К счастью, поле было чистым и ровным и даже, несмотря на такое позднее время, большей частью еще не вспаханным. Только кое-где встречались узкие полоски яровых посевов. Всходы доходили уже почти до колена, и ноги спутников были мокрыми от росы.

Мужчина остановился, повернулся к своей спутнице и предложил:

— Давайте, Татьяна Карповна, разуемся. Так будет легче, а то я едва иду.

Она молча нагнулась и ловким движением сбросила туфли, стукнула ими одна о другую, чтобы отбить налипшую землю.

— Готова, Павел Степанович.

Лесницкий сел на росистую траву и начал стягивать намокшие сапоги. Сняв их, он стал растирать сухим концом портянки уставшие ноги.