Омут памяти

Затем сообщил, что обстановка изменилась. Основной доклад будет делать Суслов, ему напишут доклад другие люди. А он, Ильичев, должен произнести пространную речь о культуре и нравственности, но там же «сильно сказать» о Солженицыне. Поэтому можете пригласить в помощь кого хотите. Мы обрадовались. Приехали спецы по литературным текстам, все прописали, как надо, однако по Солженицыну получились какие-то всхлипы наподобие: «Ах, как нехорошо!» Мы ждали Ильичева, чтобы показать ему новое творение, но он так и не приехал. Как-то позвонил по телефону и радостно сказал: «Пленума не будет!»

Мы тоже обрадовались и разъехались по домам. Конечно же, Ильичев обрадовался не потому, что ему было жалко Солженицына. Вовсе нет. Он понимал, что на пленуме наверняка подвергнут острейшей критике идеологическую работу. Это будет парад демагогии с требованиями «навести порядок», особенно в кадрах. Суслов тоже побаивался, хотя был бы рад освободиться от Ильичева — хрущевского ставленника.

И уж совсем странное поручение я получил в начале 1964 года. Пригласил меня Ильичев и сказал, что Хрущев просит изучить обстоятельства расстрела семьи императора Николая II. Он дал письмо сына одного из участников расстрела, М. А. Медведева, с резолюцией Хрущева. Заметив мое недоумение, Ильичев сказал, что ты, мол, историк, тебе и карты в руки. Карты картами, но я совершенно не представлял, что делать. Попросил Леонида Федоровича позвонить в КГБ, где, видимо, должны лежать документы, связанные с расстрелом. Он позвонил.

По размышлении пришла на ум спасительная мысль: попытаться найти людей, участников расстрела, оставшихся в живых.

Тут мне помог Медведев, автор письма, который и назвал адреса еще живых участников тех событий — Г. П. Никулина и И. И. Родзинского. Один жил в Москве, другой — в Риге. Пригласил их на беседу. Как показали последующие события, я был последним, кто официально разговаривал с участниками расстрела семьи Романовых.

Поначалу приглашенные не могли понять, зачем их вызвали в ЦК. Объяснил, что есть поручение Хрущева выяснить обстоятельства гибели царской семьи. После одной-двух встреч собеседники начали оттаивать, сообразив, что для каких-то «претензий» их вызвали бы в другое заведение. Договорились, что их рассказы будут записаны на пленку. Для этих целей я пригласил одного из сотрудников радиокомитета. Началась очень интересная работа.

Лучше будет, если я изложу суть моей последней записки на имя Хрущева. Как и принято, вначале я изложил историю вопроса.

К Вам, писал я, обратился М. М. Медведев, сын умершего в январе 1964 года члена КПСС с 1911 года М. А. Медведева. Сообщается, что отец просил сына направить в ЦК воспоминания о своем участии в расстреле царской семьи, а также передать в подарок один «браунинг», из которого был расстрелян Николай II. Другой предназначается Фиделю Кастро.

А по существу я доложил, в частности, следующее:

В мае 1964 года мною были записаны на магнитофонную ленту рассказы бывшего помощника коменданта Дома особого назначения, где содержалась царская семья, Никулина и бывшего члена коллегии Уральской областной ЧК Родзинского… Они рассказали, что решение расстрелять семью Романовых принял Уральский областной Совет в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. Исполнение было возложено на коменданта Дома особого назначения Юровского. Приказ о расстреле отдал Голощекин.

По плану ровно в полночь во двор особняка должен был приехать на грузовике (для вывоза казненных) рабочий Верх-Исетского завода Ермаков. Машина пришла с опозданием на полтора часа. Обитатели дома спали. Когда приехал грузовик, комендант разбудил доктора Боткина. Ему сказали, что в городе неспокойно, а потому необходимо перевести всех из верхнего этажа в нижний (полуподвал). Боткин отправился будить царскую семью и всех остальных, а комендант собрал отряд из 12 человек, который должен был привести приговор в исполнение. Юровский свел по лестнице царскую семью в комнату, предназначенную для расстрела. Романовы ни о чем не догадывались. Николай нес на руках сына Алексея, который незадолго перед этим повредил ногу и не мог ходить. Остальные несли с собой подушки и разные мелкие вещи.

Войдя в пустую нижнюю комнату, Александра спросила:

— Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?

Комендант приказал внести два стула. Николай посадил на один из них сына. На другой, подложив подушку, села царица. Остальным комендант приказал встать в ряд. В комнате было полутемно. Светила одна маленькая лампа. Когда все были в сборе, в комнату вошли остальные люди из команды.

— Ваши родственники в Европе, — сказал Юровский, обращаясь к Николаю, — продолжают наступление на Советскую Россию. Исполком Уральского Совета постановил вас расстрелять!

После этих слов Николай оглянулся на семью и растерянно спросил:

— Что, что?

Несколько секунд продолжалось замешательство, послышались несвязные восклицания, затем команда открыла огонь. Стрельба продолжалась несколько минут и шла беспорядочно, причем в маленьком помещении пули летели рикошетом от каменных стен. Юровский утверждает, что в царя стрелял он сам, то же самое подтвердили и свидетели на следствии у колчаковцев: «Царя убил комендант Юровский…»

Первым захоронением трупов расстрелянных занимался чекист Ермаков. В три часа ночи трупы были вывезены в район деревни Коптяки. Неподалеку от дороги нашли старый шурф. Колодец был неглубоким. В шахте скопилось на аршин воды. Было решено раздеть трупы и сбросить их в колодец.

О том, почему вблизи деревни Коптяки колчаковцам не удалось найти ни одного трупа членов царской фамилии, рассказал мне 15 мая 1964 года Родзинский.

Когда руководителям Уральского Совета утром 17 июля стало известно, где и как захоронен Николай и его семья, они пришли к выводу, что место это ненадежное и может быть обнаружено. Поэтому Юровскому и Родзинскому было дано задание укрыть трупы в другом месте. Родзинский рассказа, что когда новая команда прибыла на место и извлекла трупы из колодца, то оказалось, что холодная подземная вода смыла кровь. Перед ними лежали готовые «чудотворные мощи». Очевидно, состав воды и температура были таковы, что трупы могли бы сохраниться в этой шахте долгое время. Решили искать другое место. Это было уже 18 июля. Поехали искать более глубокие шахты, но по дороге грузовик застрял в топкой трясине. Тогда решили захоронить царскую семью прямо в этом топком месте на Коптяковской дороге. Вырыли в торфе большие ямы и перед захоронением трупы облили серной кислотой, чтобы их невозможно было узнать. Часть трупов, облив керосином, сожгли. Эта операция продолжалась до 19 июля. Затем останки сложили в яму, присыпали землей и заложили шпалами. Несколько раз проехали, следов ямы не осталось.

17 июля Уральский Совет сообщил телеграммой во ВЦИК о расстреле царя. Эта телеграмма обсуждалась на заседании 18 июля. По словам Медведева, 20 июля 1918 года Белобородов получил телеграмму от Свердлова, в которой говорилось о том, что ВЦИК признал решение о казни Романова правильным, а газета «Уральский рабочий» сообщила, что расстрелян Николай II, а его семья «укрыта в надежном месте». 19 июля газета «Известия» также напечатала, что жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место.

В архивных материалах нет никаких указаний, почему сообщалось о расстреле только одного Николая II, однако зафиксировано, что в 1918 году архивы Уральской ЧК (весом в 16 пудов) были привезены в Москву Ермаковым и сданы в НКВД через Владимирского. Я неоднократно просил руководителей КГБ поискать эти архивы, но обнаружить их так и не удалось.

— Что вы, Александр Николаевич, у нас еще большая часть архивов времен гражданской войны до сих пор не разобрана, — сказал мне один из работников архива.