Опекун для юной девы

— Секретарша? Нет, я еще не настолько велик, — он чуть усмехнулся. — Вот ты подрастешь — тебя возьму. Пойдешь ко мне секретаршей? — секретарша ему не требовалась, но пусть уж у его ребенка будут планы на перспективу.

— Придется, видимо. Должна ж я вам буду отплатить за вашу доброту.

Перспектива ее не вдохновила. Ну да, он для нее не «Великий», а потомок каких-то там цивилизаций. Еще, наверное, и жалости достойный, «ведь вы ж, бедненькие, почти все вымерли»… А трудно, оказывается, отключиться от формулы «я осчастливлю тебя собой». К собственному «величию» привыкаешь еще быстрей, чем люди.

— Да ничего ты мне не должна. И я просил обращаться на «ты», разве это сложно?

— Немного. Когда все вокруг именуют Великим…

— Это просто вежливое обращение, Анют. Ко всем представителям моей расы. А я — самый обычный. Ничего великого или выдающегося в жизни не сделал. Так что просто Аршез и на «ты». Выбрала, что будешь заказывать?

— Нет, я… не все понимаю.

— Тогда давай проще, — он щелкнул пальцами. И возле них мгновенно возник официант. — Будьте так любезны. Моя дева не обедала сегодня. Поэтому — плотный ужин на выбор шеф-повара. Пусть лучше что-то будет лишним.

— Да, конечно. Что-нибудь из напитков?

— Анют?

— Ну, наверное, чай. Если можно.

— Конечно, светлейшая дева. Что-то из алкоголя?

— Нет, этого не надо, — привычно отозвался Аршез. И тут же задумался, — хотя… Вы ведь с помощью него расслабляетесь, верно? — обратился он к официанту. — Снимаете стресс?

Тот кивнул.

— Тогда принесите бокал… чего-нибудь легкого, тоже на выбор шеф-повара. Чтоб мне не стыдно было предложить юной деве.

Официант исчез.

— А почему бокал? А вам?

— «Тебе» ты хотела сказать? — она смущенно кивнула. — Я это не пью, малыш. Это человеческий ресторан, и здесь подают только человеческие напитки. Они мне не подходят, как и здешняя еда. Ты же видишь, мне даже меню не принесли.

— Но вы… ты же сказал, что ты голоден.

— Мне ближе к ночи привезут домой. Не переживай. Даже если бы тебя не было, они все равно не прилетели бы раньше.

— А чем именно ты питаешься?

— Ох, Ань, ну ты придумала тоже. Такие вопросы, и перед едой. А вдруг окажется, что дождевыми червями? Ты мне лучше сама расскажи. Фонтаны, как я понял, у вас есть. А рестораны? Похожи на этот?

А дальше он спрашивал, спрашивал, спрашивал. Про ее город, про школу, про семью. Ей принесли еду — одно блюдо за другим, заставили практически весь стол. Принесли бокал белого вина, и он чокнулся с ней своей водой. И все спрашивал, спрашивал.

Она ела, дегустируя принесенные блюда сначала с осторожностью, потом смелее, еда оказалась вполне привычной — ни излишнего перца, ни экзотических продуктов, вроде жареных кузнечиков. И рассказывала. С кем из родных она летела в самолете. С кем из друзей. Аршез испытал явное облегчение, узнав, что совсем одна. На вопрос «почему» ответил абстрактное: «Чтоб нам с тобой за них не волноваться», и спрашивал дальше. Куда летел самолет, зачем ей было туда, как залетел в Сибирию, кто их встретил, да что им сказали…

— Что значит «миграционная служба»? — термин был ему не знаком.

— Ну, те, кто занимаются проблемами переселенцев. Контролируют перемещение людей из страны в страну.

— У наших людей есть только одна страна, тут нечего контролировать.

— Зачем же тогда вам такая служба?

— Да нет у нас такой службы.

— Кто же тогда Ринат?

— Не знаю, никогда не слышал этого имени. А полное его имя ты не помнишь?

— Полное я даже твое не помню.

— Аршезаридор Шеринадиир ир го тэ Андаррэ.

— Вот и у него примерно такое: бесконечный набор звуков в случайной последовательности.

— Спасибо, Анют. Но это было мое имя.

— Прости, пожалуйста, — она смутилась. — Вот напрасно ты заказал мне вино, я теперь не слишком соображаю, что говорю.

— Не страшно. Зато выкать, наконец, перестала.

— Это важно?

— Что?

— Чтобы не выкала. Я все же младше. И знакомы мы очень недавно.

— Ты не просто младше, ребенок. Ты младше настолько, что я не знаю, как нам с этим и жить. И делаю что-то не то, и чувствую как-то не так… — он чуть усмехнулся. Задумчиво и немного печально. — Знаешь, я с людьми, конечно, общался. С самыми разными и довольно много. Я, собственно, сюда для того и переехал. Но никогда я не брал на себя ответственность за чью-то жизнь. А тут… Понимаешь, вся твоя жизнь теперь зависит от меня. Вот какой я смогу ее организовать — такой и будет. Что сумею тебе подарить — то и твое. И это очень сложную гамму чувств рождает, — он не спеша отпил воды из бокала. Эта удивительная природная жидкость, которую люди, почему-то, предпочитали портить вкусовыми добавками, обладала весьма полезными свойствами: дарила спокойствие и ясность мысли. А ему казалось важным ей объяснить. — Понимаешь, я чувствую тебя сейчас… своей. Не просто очень близкой, а буквально частью себя… И каждое твое «вы» при этом — как попытка оттолкнуть. Исторгнуть. Я понимаю, ты чувствуешь иначе, я все время тебя тороплю… Что поделать: ни опыта, ни терпения, — он вновь чуть усмехнулся, глядя в ее огромные глаза. Ошарашил. Ну конечно, его обтекаемое «опекун» ничего ей не сказало, и потому его отношение к ней ей сложно было понять. И от местной человеческой культуры, воспитывавшей безусловное приятие любого из Великих, она тоже была далека.

Он расплатился за ужин и повел свою деву домой. Деву… Слишком громкое слово для его маленького усталого ребенка.

Они неспешно брели по улице, и она думала о том, что дома в это время бывает уже совсем темно, значит, они значительно севернее, но где? На картах Сибирию обозначали большим белым пятном. Terra incognita. Говорят, даже со спутника разглядеть невозможно. Какое-то излучение. Явление, подобное Границе, не дающее получить информацию.

— Аршез, а карты Сибирии существуют?

— Конечно.

— И мне можно будет взглянуть?

— Завтра, ладно? Не уверен, что дома есть, но в любом магазине продаются. Купим.

Она благодарно кивнула. С ним было легко, его отношение действительно заставляло забыть, что они едва знакомы. А уж его слова о том, что он чувствует ее своей… Они оказались важными, очень. Они давали защиту. Уверенность, что завтра он не прогонит, устав возиться. Ведь кто она без него в этом мире? Куда ей идти, кого искать? Даже если «своих», то где?

Вот только почему он считает ее слишком маленькой?

— Аршез, а насколько я тебя младше? Сколько тебе сейчас лет?

— Да мне не много, ребенок. Всего лишь три… дцать, — в последний момент исправился он, сообразив, что его «немного» для нее запредел, которого вообще «не бывает». — Но проблема не в том, сколько мне…

— Тридцать… — для нее даже эта цифра оказалась немыслимо большой. — Я думала, ты моложе. Года двадцать два… ну, в крайнем случае, двадцать четыре…

— Ну, будь я моложе, мы б, возможно, с тобой и не встретились. Знаешь, как мне тебя представили? Позвонил мой начальник из Управления… он курирует развитие тяжелой промышленности, к решению вашей судьбы точно не причастен… и сообщил, что в связи с недавно прошедшим юбилеем, высокое начальство распорядилось прислать мне подарок…

— Это я — подарок?

— Подарочек, — он улыбнулся и притянул к себе, обняв за плечи. Нежно поцеловал в висок. — Не обижайся, это только слова. Идем, — он повел ее дальше, не убирая руки с ее плеча. Она не возражала, а ему приятно. — Просто, понимаешь, на большие юбилеи у нас принято дарить подарки. Причем это подарки не только от родных и друзей, но и от вышестоящих начальников. Всех уровней, порой — до самых высоких. Ты, да и все, кто с тобой летели, ни в коей мере подарком быть не можете, это понятно, — поспешил сгладить он свои слова. — Просто раздав вас «в частные руки» государство бодро скинуло с себя ответственность за вашу дальнейшую судьбу и необходимость вас содержать. Как говорится, ничего личного… Но понимаешь, ребенок, не будь у меня в этом году юбилея, обо мне на этом «празднике жизни» никто бы не вспомнил. Я, по меркам моего народа, действительно крайне молод, положение у меня весьма незначительное. Богатыми и знатными родственниками похвастаться тоже не могу. Не повезло тебе с покровителем, — закончил с улыбкой.