Страница 5 из 19
- Ходят тут всякие в этакую рань, следят только...
Милиционер вяло кивнул, вынул из за растения какой то детектив в мягкой обложке и проложил его между холодной розовой гранитной стеной и своим коротко стриженным затылком. Через окно с фигурной решеткой сержанту хорошо был виден просторный двор, где уверенно развернулась машина, сверкнув никелированными деталями и свежей эмалью. Спугнув с асфальта несколько красно желтых кленовых листьев, "Волга" вылетела в распахнутые массивные ворота.
Выворачивая с аллеи на широкий проспект, водитель обернулся к своему пассажиру:
- Василий Ефремович, куда ехать?
В этот момент замигала красная лампочка радиотелефона и человек на заднем сиденье, отложив портфель, в который собирался заглянуть, взял трубку:
- Ягов слушает... Нет, не отпускайте их, пусть подождут в приемной... Этот вопрос не ко мне, а к Мише.
Ягов поднял на водителя глубоко посаженные глаза:
- Через сколько будем в министерстве?
- Через двадцать минут, если ремонтники у "Ударника" уже убрались. Если нет, то позже...
- Вот Миша обещает через полчаса. Что говорят? Это их дело. - Он бросил трубку.
Машина рванула и зашуршала по асфальту, отстреливая колесами мелкие камешки. Ягов взял портфель, извлек оттуда несколько картонных папок с документами и потрепанную карту. Отвернув уголок карты, бегло просмотрел штамп. В его ровные графы с немецкой аккуратностью были вписаны готические буквы. Потом он пролистал документы. Везде был тот же готический шрифт. А сверху на жестком, обтрепанном картоне каждой папки явственно проступали оттиски самоуверенных орлов Третьего рейха.
- Вот олухи эти архивные, материалы дали не по описи и с карточками. Бери не хочу! - пробормотал сквозь зубы Ягов.
- Что вы говорите, Василий Ефремович?
- Ничего, Миша. Смотри за дорогой.
Ягов убрав документы, вынул записную книжку. Полистал, подобрал выпавшие оттуда мелко исписанные листочки и задумался, глядя на проносящиеся мимо дома.
Москва проснулась. Жители и гости города ежились от холода. Инженеры, врачи, учителя, рабочие коммунальных служб, маляры, слушатели военных академий, студенты, домохозяйки и цыгане текли по улицам мимо открывающихся парикмахерских, прачечных и булочных, ждущих утренний завоз хлеба. Люди скапливались у стоянок и остановок. К ним подкатывали уже переполненные троллейбусы и автобусы. Они вываливали у метро осатаневшую человеческую массу и, покачиваясь, словно рыбацкие баркасы, набирали новый груз, чтобы, раскидав их по окраинам, развернуться и снова въехать в оживший город. Где то уже намечались очереди, прохожие толпились у газетных киосков и табачных ларьков.
"Все и вся течет как река, толпа перестает быть толпой, становясь кровью уличных вен громадного мегаполиса. И в эту кровь, в эту толпу, как и в реку, нельзя войти дважды. В одну и ту же толпу - нельзя войти дважды..."
Ягов щелкнул авторучкой и, с трудом найдя свободное место в записной книжке, черкнул пришедшую на ум метафору.
- Надо же, как сложилось... В одну и ту же толпу... Замечательно.
- Что вы говорите, Василий Ефремович? - Водитель суетливо обернулся к своему шефу.
- Не отвлекайся, Миша. Смотри за дорогой.
- Да, да. Скоро уже будем на месте.
- Вот и хорошо... - Ягов взял трубку спутникового телефона, вмонтированного в подлокотник сиденья, и набрал номер. Вскоре трубка зарокотала низким мужским голосом:
- Ящуров у аппарата.
- Виталий Георгиевич, это Ягов беспокоит. Узнал?
- А, это ты, пропащая душа. Ну как съездил? Небось, замминистра оборонки в шикарное место поместили на отдых то?
- Да что и говорить, санаторий знатный. Трубы центрального отопления и то латунные. Про сантехнику я уж не говорю. Так бы в ванной жить и остался.
- Да ладно прибедняться. Твой скромный особнячок по Волоколамке я видел.
- Какой там, - Ягов усмехнулся и стал нервно теребить телефонный провод, - мой скромный домик по сравнению с богатством санатория детский сад! Ну бог с ним. Лучше скажи мне, а как там Леночка твоя? Как у нее идут дела?
- Тебе, Ефремович, спасибо, - на том конце телефона благодарно рассмеялись, - уже учится. Прошла конкурс как по маслу. Вот только дернули их сразу на картошку. Я говорю: "... заболей, дура, справка тебе будет". Но там товарищи разные, подруги, решила ехать. А ведь простудится. Я уже ректору звонил, чтоб весь курс не посылали. А он, гад, на каком то там симпозиуме. Так я в этот колхоз, веришь, роту отправил. Уберут они все там моментом, и личный состав витаминами подкормится.
- Да, ты никогда не теряешься. А что Леночка поехала, так это даже неплохо. Не все ж ей на нас, пузатых стариков, любоваться.
Посмотрит, как народ живет, больше тебя ценить будет. Кстати, насчет роты... - Ягов вдруг заволновался, пот выступил у него на лбу, - от вашего управления в Белоруссии кто нибудь работает?
- Конечно, мы по всему Союзу работаем.
- Ну да, ну да. А железнодорожников у тебя, Виталий Георгиевич, нет? Месяца на два...
- Ты что, решил от дома до министерства рельсы проложить, чтобы на светофорах не останавливаться?
- Нет, нет без шуток, я серьезно. - Голос Ягова стал вкрадчивым.
- Ну, если серьезно, то есть. Но все заняты по горло. Под Саратовом копаются. И медленно же копошатся, бездельники...
- А что они у тебя под Саратовом делают? - простодушно спросил Ягов. - Вот смех то...
Виталий Георгиевич закашлялся, телефонная трубка забасила серьезно и хрипло:
- Не телефонный это разговор, вообще то.
- Да брось, кому какое дело.
- Недооцениваешь ты "захребетников", Ефремович, - перебил Ягова хриплый голос, - у меня, например, весь кабинет слушают. Полностью.
- Ясненько. Ну да я просто так. Тут у меня к тебе по другому поводу разговор есть. - Ягов сменил тон и весело спросил: - Ты как насчет уток пострелять, а?
- Ясное дело, положительно. Кстати, ты уже давно обещал места показать.
- Ну, так я в пятницу тебе и позвоню, договоримся. Идет?
- Идет.
- У меня все, Виталий Георгиевич, до свидания.
- Всего доброго тебе, до встречи!
- До встречи!
Ягов раздраженно бросил трубку:
- И без тебя знаю, что слушают. Идиот!
Машина тем временем увеличила скорость. Водитель немного пригнул голову и с левого ряда резко выскочил на "нейтральную" полосу. Частники стали испуганно шарахаться в сторону от быстро несущейся "Волги". Ягов прикрыл глаза, закурил и подался немного вперед:
- Миша, не гони так, угробимся.
- Хорошо, Василий Ефремович! - Водитель еще прибавил газу и улыбнулся - знал, что шеф любит бешеную скорость.
Предыдущий замминистра вместе с шофером разбился всмятку о военный грузовик, выскочивший на встречку. Ягов велел перевесить номерной знак с искалеченной машины на свою, а из кабинета запретил убирать фотографии семьи погибшего. При этом он полностью заменил паркет и деревянную обшивку этого кабинета. Да, были у него некоторые странности.
Шофер неожиданно затормозил и резко вывернул руль вправо. Завизжали шины. Ягов недовольно поморщился и огляделся. У кинотеатра "Ударник" копошились ремонтники. Они ленивыми, безразличными взглядами проводили черную "Волгу", которая, круто развернувшись перед изломанной красно белой загородкой, ушла под мост на набережную.
Здесь мостовая была похуже, машину несколько раз сильно тряхнуло. Ягов покачал головой и посмотрел на часы:
- Миша, ты правда не гони так, чего то меня мутит.
Ему действительно стало плохо. Голова с утра была тяжелой и затуманенной, а теперь добавилась и тупая боль в желудке. Он почувствовал, как неприятно заныло все его стареющее тело. Старость.
Она стояла за его спиной и смотрела в затылок мутными, немигающими глазами. Иногда притрагивалась, как бы прощупывала изнутри: то прищемит сердце, то займется почками, то ворвется в беззащитные клетки мозга оставленными дома ключами от сейфа, забытыми именами сотрудников, неотправленными телеграммами. Старость подкладывала Ягову молодых, неумелых женщин, с которыми приходилось долго возиться, теряя запал и силы. Или, наоборот, подсовывала чрезмерно темпераментных, рядом с которыми он ощущал себя "не оправдавшим надежды". Тогда он кидался к другим, опытным, умеющим ценить и понимать его. С ними все получалось как надо. Но они не были юными и цветущими. Они были его зеркалами, в которых он видел свои седые виски, глубокие морщины и отекшие веки.