Мысли и любовь

Глава 4

- Входи, раздевайся. - Лена отодвинула ногой старую болонку, с розовой проплешиной на спине. Собака прижалась к телефонной тумбочке и злобно зарычала. В узком коридоре Кате пришлось перешагнуть через нее. Видя это, Лена закричала в чуть приоткрытую кухонную дверь: - Света! Убери эту мерзкую собаку, она мне действует на нервы! - И уже более спокойным голосом обратилась к гостье: - Сейчас, Кать. Ты раздевайся, проходи, чайку попьем. Света! - опять резко крикнула Лена и распахнула стеклянную дверь. - Света, давай быстрей, а то я ее раздавлю!

Из кухни вышла конопатая девочка с бутербродом в руке. Солнце из окна просвечивало ее пышную кучерявую шевелюру, похожую на одуванчик. Она метнула на старшую сестру надменный взгляд, присела перед облезлой болонкой и стала ее гладить по желтоватой в каких то комочках и проплешинах шерсти.

- Ты Илку не обижай! Привет, Кать... Сама ее притащила, а теперь гоняешь. Нехорошо, Лен.

- Так ты то откуда знаешь, что ее я притащила? - Лена стала вся красная от злости.

- А может, это отец? Вон он каждый божий день выгуливает ее до посинения. Потом без завтрака на работу. Он ее и притащил. Разве нет?

Лена подмигнула гостье, снимающей забрызганные уличной грязью сапоги. Света положила промасленный бутерброд на раскрытую телефонную книжку и подняла собаку на руки:

- Прекрати придуриваться, собаку завели по твоей вине. А потом ты ее бросила. Ты все начинаешь хорошо, но плохо кончаешь.

- Я кончаю лучше, чем ты думаешь! - Лена рассмеялась, увидев, как по детски обиженно надула пухлые губки младшая сестра.

Катя тем временем сняла сапоги, сунула в шкаф измятый плащ, прошла в комнату подруги и уселась в свое любимое кресло, напротив письменного стола.

Сестры в прихожей распалялись все больше.

- А ты вообще почему не в школе, почему торчишь здесь, как заноза, и все утро жрешь сэндвичи? Они, кстати, на праздник приготовлены, - кипятилась Лена.

- А у нас сегодня санобработка, тараканов в столовке травят. Занятий нет, - нагло и уверенно врала в ответ Света, - а вот некоторых я даже не спрашиваю, почему они дома. Потому что знаю: они работать не хотят, школу еле закончили, а в институт еле пролезли. Хотят только на тусовки ходить и фотографии на стены лепить - обои портить...

- Замолчи сейчас же, подлючина ехидная! Заткнись немедленно! - взвилась Лена.

Катя, слушая ругань сестер, вздохнула, подняла трубку спаренного телефона, прикрыла, толкнув кончиками пальцев, дверь в прихожую и набрала номер. Длинные гудки тянулись бесконечно... Она сидела в кресле, положив ногу на ногу, оглядывая комнату, в которой, как всегда, царил полный беспорядок.

На письменном столе были разбросаны пудреницы, футляры использованной помады и тюбики тонального крема. Над этим хаосом возвышались дезодоранты, средства для волос и огромный флакон импортного шампуня с гроздью бананов на этикетке. Посередине стола, на стопке учебников за десятый класс, лежало большое зеркало. В углу комнаты валялись пластинки в цветных конвертах и обшарпанная коробка из под японского магнитофона. Из нее торчали разномастные рулоны обоев и детские рисунки. Сам магнитофон с вмятиной на решеточке левого динамика лежал на кровати в россыпи кассет. Из под кровати торчали еще какие то пыльные коробки и свернутый в рулон потертый коврик. В книжном шкафу теснились тома классиков, вогнанные в шеренгу так плотно, что, казалось, вытащить их не представляется возможным. А напротив двери почти во всю стену раскинулся иконостас из календарей и увеличенных фотографий преимущественно одной и той же поп группы "Приветливый месяц". Особенно много фоток и афиш было с солистом этой группы, Петром Болотниковым. Болотников изображался поющим и сидящим, поющим и стоящим, не поющим и лежащим, в окружении детей и подростков, с цветами и без. Он был запечатлен на фоне заката и в свете сценических прожекторов, в полный рост, по пояс, крупно лицом и прочее и прочее... Над всем этим "ералашем" красовалась полоса ватмана с крупной красной надписью: "Я люблю Петю!!!"

Уныло изучив фотографии, Катя вновь набрала номер. Но телефонные гудки по прежнему были отдаленными и длинными. Она вздохнула и повесила трубку.

В эту же секунду аппарат пронзительно зазвенел. В прихожей мгновенно засуетились. Слышно было, как Лена властно приказывает сестре:

- Все, иди на кухню и продолжай жрать праздничные бутерброды. И не смей подслушивать, а то не буду тебе уши прокалывать.

- Вот еще. И не надо. В салон схожу.

- Да кто тебя в салон пустит, малявка! - И уже совсем другим голосом: - Алло, я вас слушаю...

- Сама малявка, - завизжала младшая сестра и сердито хлопнула кухонной дверью.

- Прекрати хулиганить! Алло. Нет, это я не вам... - Дальше голос Лены стал напряженным: - А, это ты, ну как дела? У Стрелецких был?

Катя, стараясь не слушать, о чем разговаривает подруга, взяла со стола старый номер "Работницы" и углубилась в скучный раздел "Кулинарные беседы профессора Н. И. Ковалева". Там она вычитала, что рыбные продукты - это источник полноценных, легкоусвояемых жиров, богатых биологически активными кислотами. И что резать филе рыбы на куски нужно под прямым углом. Катя раздраженно отбросила журнал, встала и подошла к окну.

С высоты шестнадцатого этажа были видны плоские крыши универмага и поликлиники. Напротив, чуть левее, высилось несколько многоэтажных жилых домов. За ними, на горизонте, дымили высокие трубы теплоэлектростанции и медленно, еле заметно поворачивались журавли подъемных кранов. Внизу, среди бисера разноцветных автомобилей, бегали дети, пронзительно звонко кричали и кидали друг в друга чем то белым, легко сносимым ветром. Скорее всего, это были куски пенопласта, вынутые из распотрошенной помойки рядом с универмагом. Вдалеке, у поликлиники, на автобусной остановке скопился народ. Рядом с толпой влюбленная парочка ловила такси, вытягивая руки. Их жесты чем то напомнили Кате нацистское приветствие из документального фильма о Второй мировой. Она, покачав головой, перевела взгляд в другую сторону. Там был глухой двор и газоны с протоптанными между домами коричневыми лентами тропинок. Зеленые лужайки посыпала опадающая листва, которую сдувал с деревьев холодный ветер и вымачивал дождь в тусклом свете осеннего солнца.

"Как все грустно... - смотря на этот унылый пейзаж, подумала Катя, - почему же он не берет трубку? Вот сволочь, ведь знает, что это я ему звоню. А может, просто Дениса опять нет дома?"

Дверь отворилась, прервав ее размышления. В комнату вошла Света и с хитрым видом уставилась на Катю:

- Ты что такая хмурая?

- Да вот погода премерзкая. Солнце будто на тюремный двор выпустили и сейчас опять загонят в камеру.

- Смачно сказано... Слышишь? - Света показала на дверь, за который монотонно бубнил голос Лены. - Опять ЭТОТ звонит.

- Кто, Толик?

- Да какой Толик, он уже давно не показывается. Это Славик. Послушай вон... - Света кивнула на спаренный телефон и заговорщически подмигнула.

- Да брось ты, чего тут слушать. Все равно она сейчас же мне все разболтает. А подслушивать вообще то нехорошо, - строго добавила Катя и от нечего делать приоткрыла дверцу платяного шкафа. Там, на полках, кучами лежало постельное белье, колготки, трусики, махровые банные полотенца, ночные рубашки и всякая мелочь. А под небрежно висящими платьями и пуловерами она увидела аккуратно стоящие огромные резиновые сапоги, из которых торчали штопаные шерстяные носки крупной вязки. Катя опешила, наткнувшись на явно мужские вещи в женском гардеробе, и вопросительно посмотрела на Свету. Та расплылась в довольной улыбке:

- Это Славкины сапоги. Они втроем в прошлые выходные на дачу ездили. Кстати, именно поэтому на твой день рождения Ленка не пришла. Приперло ее сильно. Ну так вот. Втроем это она, Славик этот, Бабкин, и дружок его, Коля Брызгалов. Ну да ты с ними вместе училась, знаешь их небось как облупленных. Поехали, значит, они к нам на дачу. Дождь, темень, дров нет. Свет отключен, вода перекрыта... Да почему поехали то - вот умора! Ленка, ты знаешь, Славику уже полгода голову морочит, что она в подружках у этого красавца! - Света кивнула на плакаты с "Приветливым месяцем", приоткрыла дверь и, показывая на разговаривающую по телефону Лену, прошептала: - Как раз об этом она сейчас и заливает.