Страница 45 из 74
«Но ты не умеешь предавать», — улыбнулся Рэми, и с пальцев его полился мягкий свет, а на душе вдруг стало тепло и спокойно, как редко бывало ранее. Но Нар лишь вздохнул, решительно поймал детские запястья, и отвел детские ладошки от своего лица. И сказал:
«Ты думаешь, что боль это что-то страшное, мой архан. Но моя боль ничто по сравнению с тем, что чувствует сейчас Арман. Он не понимает ни тебя, ни меня, но его ли это вина? Его мир — это мир придворных интриг, заговоров и недомолвок, это мир где многое продается и многое можно купить, слишком многое. Мир, в котором сегодня улыбаются, а завтра, с той же улыбкой, всадят нож в спину. В этом мире надо кому-то верить, хоть кому-то. Каждый архан верит своему харибу. И Арман тоже хочет мне верить, а я нарушил его приказ. Встал открыто против него на глазах у телохранителей и наследного принца. Другим бы Арман этого не простил».
«Тогда почему ты?» — широко раскрыл глаза Рэми. И солнечный свет растворился с них, делая их синь теплой и ласковой.
«Потому что я знаю кто ты», — прямо ответил Нар, и Рэми моргнул, раз, другой, покраснел сильно, сложил на коленях ладошки и набрал в пальцы мягкой ткани туники, а глаза его наполнились вдруг слезами. Тисмен всполошился было, но успокоился, когда Рэми вслух прошептал, что его вовсе никто не обижает… и это совсем не то… и он очень хочет поговорить с Наром вот так, будто других тут и не было.
«А он? Он знает?» — спросил Рэми.
Нар вновь вздохнул. Вновь уставился в панель за спиной Рэми, в которой вдруг увидел свое размытое отражение, вновь попытался сложить мысли в красивую вязь слов. Удавалось с трудом. Ведь раньше ему никогда не приходилось с кем-то говорить вот так… начистоту.
«Ты ведь умеешь любить, как никто другой, — ответил Нар, стараясь поймать потухший было взгляд ребенка. — Знаешь, что любовь может подарить как боль, так и муку. Арману она подарила столько боли, что ее пришлось гасить магией. Ни ты, ни я не можем его винить за то, что в глубине души он боится пройти через это еще раз. Разве его в этом вина? Он сильный, да, но у каждого сильного человека есть рана, которой он боится касаться. Ты — его рана».
«Я хочу излечить его раны, я могу», — ответил Рэми, и голос его бил по сердцу грустью. Но Нар теперь не мог быть слабым. Не имел права.
«Знаю, мой маленький архан, — улыбнулся он. — Знаю. Мы все это знаем. Просто не спеши, прошу. И прошу, отдай амулет. Он не только защита Армана, он его сила. И он ему очень дорог, и ты прекрасно знаешь, почему. Отдай, мой архан, не оставляй его без своей защиты. Она ему сейчас нужна как никогда, ведь Арман стоит между Миранисом и очень сильным магом. И я знаю, что сколько бы ты на него не злился, ты не хочешь, чтобы он погиб, правда? Иначе бы Аши от твоего имени его не спасал. Ты ведь знаешь, что Аши его спасал все это время, любой ценой, знаешь, правда?»
Рэми прикусил губу и задумался, по щеке его пробежала слеза, скрылась в вороте туники, но глаза не загорелись магией, потому ни Тисмен, ни временами поглядывающий на них Мир не вмешались. И хорошо, что не вмешались. А, может, и не совсем. Если бы Миранис знал, кем на самом деле был Рэми, может, он вел себя совсем по-другому. И заставил бы Армана увидеть. Может да, а может и нет. Нар не мог рисковать.
«Я… — Рэми сглотнул. — Я сам. Сам отдам… можно?»
«Да, мой архан, если твой учитель нам разрешит».
«Не бойся, Нар, — сказал вдруг Рэми, вновь поймав в плен взгляд хариба. — Я слежу за Арманом. Все время. Я не дам его в обиду, верь мне, я могу. У меня есть Аши. И Ви».
И поняв, кто такая Ви, Нар почувствовал, что леденеет от страха.
Но Рэми соскользнул со стула, не спросив ни у кого разрешения, взял за руку Нара и увлек его за собой к дверям из кабинета. И Тисмен их на этот раз не задерживал, лишь руна на его лбу на миг блеснула синим.
— Я хочу пойти к Арману, — четко сказал Рэми Кадму, войдя в приемную. — Когда он вернется. И я очень хочу, чтобы ты пошел со мной…
— Хорошо, Рэми, — улыбнулся телохранитель, взлохматив ладонью волосы мальчика. А потом обернулся на Нара и спросил:
— Как тебе удалось?
Нар не успел ответить: его ногу вдруг обожгло жаром. Недоуменно глянув вниз, он увидел лишь странную, некрасивую зверюшку с плоской пузырчатой головой, что уверенно впилась в его голень тонкими змеиными зубками и отпускать, кажется, не была намерена. Лишь довольно сверкала глазами, помахивала плоским, лысым хвостом, и продолжала сжимать челюсти. Это было бы смешно, если бы не было так больно.
— Нар! — крикнул Рэми, но раньше, чем он даже пошевелиться успел, в приемную влетел Тисмен, оторвал от Нара зверюшку и прошептал едва слышно:
— Ее яд насыщен магией, его так просто не выведешь…
— Тис, забодал со своими игрушками! — выкрикнул Кадм, помогая Нару сесть на стул и вынимая из-за пояса кинжал. Он быстрыми жестами разрезал штанину, добрался до раны и вспорол ее, пуская кровь. — Виссавийцев зови, пока он еще живет! Иначе Арман нас живьем сожрет за своего хариба!
Так уж и сожрет… Кружилась голова, просился наружу съеденный завтрак, и Нар уже был на грани яви и сна. Странные голоса, глухие, зовущие, бегущий по венам огонь и ласковая грань забытья… Он как сквозь туман различил знакомые рыдания и прошептал едва слышно:
— Не плачь, Рэми, не надо.
А мальчик уже опустился перед ним на колени, коснулся пухловатой еще ладошкой раны, и сразу же туман рассеялся, и Нар видел лишь ошеломленное удивление в глазах Кадма, да легкую улыбку на устах Тисмена.
— Так вот почему он так не терпит агрессии, — сказал зеленый телохранитель, касаясь пальцами лба Рэми. Мальчик сразу же обмяк, Тисмен поднял его на руки и уложил на софу, и продолжил едва слышно: — Теперь понимаю, почему он так легко сорвался.
— Почему? — тихо спросил Нар, сам удивляясь своей наглости. Но Тисмен лишь посмотрел холодно, с легким удивлением, однако, ответить изволил:
— Мы привыкли к тому, что наши целители алчны и жадны до наживы. Но дар истинного целительства, как у Рэми, он бескорыстен. И открыт людям. Рэми подсознательно жаждет помогать, а не ранить, и потому не может снести даже мысли, что может быть причиной чьей-то смерти или боли. Ведь эту боль он чувствует как свою. Даже больше, он смешивает ее со своей ношей, со своей виной… Помнится, недавно Рэми должен был выбрать, спасать себя и, что хуже, нас, или своего неродившегося сына. Боги видят, этот выбор дался ему крайне сложно. И Арман о нем бездумно напомнил, мало того, обвинил в том, что Рэми чуть было не увел за грань Мира… боюсь, для целителя такую ношу вины вынести сложно. К тому же…
— …мнение Армана для Рэми крайне важно… — прошептал Нар и осекся: он прервал телохранителя. Однако Тисмен, казалось, не разгневался, лишь улыбнулся и вновь склонился над спящим Рэми.
— Что меня, мягко говоря, удивляет, — вмешался Кадм. — Даже Мира Рэми не слушает так, как слушает твоего архана. Зато теперь я знаю как его будить.
— Однако стоит ли пока будить? — тихо ответил Тисмен. — Я даже не знаю как сказать принцу… после того, что произошло, я прочитал еще раз татуировки Рэми. Желтые, вне сомнения, это рожанин, я не знаю, что и думать. Но суть не в этом. Наш милый мальчик, который так боролся за свою свободу и против власти Мираниса… отдал, добровольно, скорее всего, свои браслеты главы рода некому Гаарсу. И теперь, увы, этому Гаарсу решать, стать Рэми телохранителем Мираниса или нет, а мы ничего не можем с этим поделать.
— Гаарс, — тихо прошептал Нар. — Это тот самый Гаарс, которого казнят на рассвете?
— И тот самый Гаарс, чей амулет принес Рэми в замок? — спросил появившийся в дверях Миранис. — Мы ведь и забыли, что явился он сюда с какой-то целью. И я хочу знать с какой. Кадм… будь добр, приведи Гаарса, нам надо серьезно поговорить. И Рэми разбуди. Мальчик забавный. Мне с ним работается легче.
— Да, мой принц, — поклонился Кадм, и Нар поспешил выскользнуть из покоев Мираниса, пока на него вновь не обратили внимание. Но не успел, ирония в голосе в Кадма была быстрее: