Страница 44 из 74
— Мой архан… — вздохнул Нар. — Может, ты все же попробуешь поговорить с Астэлом? Мальчик, кажется, смышленый… он просто неправильно все понял.
— А мне почему-то кажется, что он все правильно понял, — Арман прикрепил к поясу ножны с мечом и направился к дверям. — Никто не знает, что амулет у него, Нар, и потому никто не будет на меня сегодня нападать. Никто не знает, что это именно амулет защищал меня даже от высших магов, потому и трогать меня вряд ли будут. Но мне нужно в этот проклятый город. Сегодня на закате казнят Гаарса. И я должен быть среди тех, кого он увидит перед смертью.
— Мой архан, — поклонился Нар, смиряясь, — не могу тебя задержать. Но прошу, свет души моей, будь осторожен.
— И действительно, не можешь, — как-то странно улыбнулся Арман, остановился на миг, будто хотел сказать что-то еще, но передумал и вышел. Сразу стало как-то холодно… одиноко и душно. Нар подавил поднимающееся к горлу дурное предчувствие.
Размышлял он недолго. Подумал мельком, что если Арман узнает, наверняка разозлится, но запрятал страх как можно глубже и тенью заскользил по коридорам. Он не мог использовать силу духа замка по мелочам, потому не рискнул просить о мгновенном переносе, да и зачем? Дозорные его знали, пропускали без вопросов, делали вид, что не замечали. Нар был тенью их старшого. Его правой рукой. И никогда и нигде не мог появиться без его приказа…
Тем более в коридоре, где размещались покои наследного принца.
Тут было темно, тихо и несколько душно. Потрескивали факелы на стенах, их отблески отражались от гладких до блеска деревянных панелях, застыли дозорные у дверей, щедро украшенных золотой инкрустацией, и Нар некоторое время простоял неподвижно, не в силах постучать. Оглянулся на дозорных, начинавших интересоваться его неподвижностью, и мысленно попросил разрешения войти.
За дверью отозвались сразу: с тихим шелестом распахнулась створка, и Нар молча поклонился стоявшему перед ним Кадму. Телохранитель несколько удивился, но отошел в сторону и пропустил. За дверью была знакомая приемная: те же темно-коричневые панели, закрывавшие стены, хруст огня в камине, перелив серебренной вышивки на темно-синем, в цветах наследника, гобелене, кроющий шаги толстый ковер, да вышитые на бархате гардин розы, символы рода повелителя. Нар видел это столько раз. Столько раз приходил сюда по приказу Армана, столько раз ожидал тут приема, что уже и не помнил.
Но сегодня было иначе.
Они все знали, что иначе. Хорошо хоть, что ни Мираниса, ни других телохранителей, ни ожидающих аудиенции в приемной сейчас не было. Нару совсем не нужны были свидетели.
— Арману ведь приказано сюда не приходить, — сказал Кадм. — И обычно наш гордый Арман приказам подчиняется. Так зачем он прислал хариба?
— Знаю, — опустил голову Нар. — Но я сам пришел… — Кадм будто удивился немного, но ничего не сказал, — можно, я поговорю с Рэми?
Кадм, казалось, задумался. Молчал некоторое время, потом тихо сказал:
— Нет. Он сейчас не в том состоянии, чтобы разговаривать. И ты знаешь, о чем я. И знаешь, кто в этом виноват. Твой архан ой как нагадил в его судьбе за последние дни.
Нар прикусил губу, стараясь не выдать своего волнения. Арман бы не одобрил, он вообще не любил, когда хариб выдавал истинные чувства. Говорил, что это делает их обоих слабыми, ведь Нар частенько думает так же, как и его архан, живет тем же, чем и его архан. Если только дело не касается Рэми. Этот юноша временно поделил их с Арманом. Но только временно, и дайте боги, чтобы Арман не очнулся, когда будет слишком поздно.
— Я видел Астэла, — сказал Нар, решив раскрыть перед телохранителем все карты. Иначе ему не поверят и не пропустят.
— Насколько я знаю, всего на миг, — насторожился Кадм. — Чего ты хочешь, хариб, от моего ученика?
— Ученика? — удивленно прошептал Нар. — Ты ведь знаешь, что он должен быть тебе кем-то большим, чем учеником. Да, я видел его всего мгновение, но это хватило, чтобы узнать. Я не понятия не имею, как он оказался в чужом теле, я не понимаю, зачем, но я узнал Рэми, телохранитель. И прошу, дай с ним поговорить. Ты же знаешь, меньше всего я хочу ему навредить.
— Но твой архан хочет.
— Мой архан тоже не хочет, — чуть смелее, чем следовало, ответил Нар. — Просто сам об этом еще не знает. Прошу, телохранитель! Я могу поклясться, если это поможет, что у меня никогда и в мыслях не было навредить Рэми. Что меньше всего на этом свете я хочу его смерти или того, чтобы Арман до него добрался.
— Пусть будет по-твоему, — прошептал слегка раздраженно Кадм. — Рэми отказывается со мной разговаривать после той стычки с Арманом, так что я тебе не помогу сейчас. Но если ты попробуешь закончить то, что начал Арман… умрете вы оба, и ты, и твой любимый архан!
— Да, телохранитель, — поклонился Нар и вошел в боковую дверь, в залитый ласковым светом обширный кабинет, где сидел за столом принц, погруженный в какие-то бумаги, а напротив него скучал на стуле, помахивая ногами, неугомонный Рэми.
Здесь было так тихо и спокойно: танцевали в солнечном свете пылинки, ласкали золотые отблески дубовые панели на стенах, спали на полках древние книги, удерживали толстые свитки с картами.
— Нар! — расцвел Рэми в улыбке, хотел соскочить со стула и броситься к гостю, но остановился, когда на его плечо легла, слегка сжимая, рука стоявшего рядом Тисмена. Телохранитель склонился к мальчику, что-то прошептал на ухо, показывая на Мира, и Рэми покраснел, опустив взгляд. Его явно попросили быть потише и не тревожить сосредоточенности наследника.
«Подойди», — мысленно приказал телохранитель, и его зеленые глаза блеснули предупреждающим холодом. А ведь еще совсем недавно все телохранители стояли и смотрели, как Арман издевается над Рэми, а теперь дружно решили его защищать?
Но раздражение пришло и растаяло, сам Нар растаял в этих широко раскрытых мальчишеских глазах, в искренней радостной улыбке, в свете раскрытой нараспашку невинной души, и понял вдруг, за что этого мальчонку так любили. Такой свет можно либо любить, либо яро ненавидеть, другого не дано. Опустившись на колени перед стулом Рэми, Нар постарался на миг забыть, что рядом принц, телохранители, и тихо попросил телохранителя: «Могу ли я поговорить только с ним? Я могу поклясться, что мои слова не причинят ему боли, а вам беспокойства».
Тисмен вопросительно посмотрел на Мираниса, скривил губы и кивнул. Но тотчас мысленно добавил: «Будь осторожен в словах, Нар».
Нар и сам собирался быть осторожным, менее всего в мире он хотел ранить этого мальчика.
Он вздохнул поглубже, положил руки на стул по обе стороны от Рэми, заглянул снизу вверх в широко распахнутые глаза юного мага и мысленно, стараясь насытить свой голос почтением и лаской, сказал:
«Я пришел к тебе, мой архан. Выслушай меня, свет души моей, пожалуйста!»
Рэми улыбнулся еще шире, аккуратно качнул обутыми в легкие ботиночки ногами, легко касаясь ступнями груди Нара, и ласково, аккуратно коснулся ладошками щек хариба, пытливо проникая с самую душу взглядом, пронзенным магией. Маленький архан.
И как только телохранители не видят? И не убежишь от этого взгляда. Не закроешься. Ему не соврешь. Его любовь побоишься предать, ибо она дает крылья, она же швыряет о землю с оглушительной высоты. Рэми и сам не знал, как невинен… и как опасен одновременно.
«Тебе больше не больно? — мягко спросил он. — Арман не должен был!»
Нар на миг отвел взгляд, посмотрел на книжную полку над Рэми, на аккуратно поставленные толстые томики, в которых, наверное, было так много мудрых слов… Нару как раз этого сейчас и не хватало: мудрости. Ведь иначе как мудростью этого юного мага не проймешь.
«Я был виноват, мой архан, Арман всего лишь меня наказал».
«Ты страдал слишком долго, — уже гораздо серьезнее ответил Рэми. — Я знаю. Я чувствовал».
«Только это чувствуешь? — ответил Нар, кутаясь в теплоту магического взгляда. — Арман очень сильно устает в дозоре и всегда старается использовать для отдыха каждый свободный от работы миг. Когда я лежал в своей комнате и боролся с болью, мой архан, несмотря на страшную усталость, не спал всю ночь. Я слышал, как он ходил от стенки к стенке, как загнанный зверь, слышал, как он хотел это прекратить, но гордость не позволяла. И непонимание. Мой архан, он думает, что его предал. И потому до сих пор не может меня простить окончательно».