Вперед, сыны Эллады!

Престольные христианские праздники в столице Валахии проходили с большим размахом. В эти дни казалось, что весь город был окружен легкой дымкой ладана и погружен в мелодичные распевные молитвы. Многолюдье и блеск одеяний свиты валашского господаря создавали впечатление неудержимого солнечного потока. Затеряться в такой массе придворных было немудрено. Но соглядатаи султана зорко отслеживали каждого, кому Константин Ипсиланти оказывал чрезмерные знаки внимания. Увы, их ждало разочарование. Русский консул на всех торжествах находился на почтительном удалении от Ипсиланти и лишь изредка обменивался с ним незначительными фразами.

Но в стенах дворца, в уединении, беседы валашского господаря и русского консула длились иногда по несколько часов. Сведения, которые стекались к Константину Ипсиланти с Балкан и самого Константинополя, были настолько обстоятельны и важны, что немедленно отправлялись дипломатической почтой в Петербург.

Неудачный ход русско-турецкой кампании с бесперспективным для Валахии исходом со всей очевидностью дал понять Константину Ипсиланти шаткость его положения на престоле и неминуемые карательные меры, которые последуют с уходом русских войск из Бухареста. Помощь Валахии в обеспечении русских войск продовольствием и фуражом была огромной. Только в 1807 году, по самым скромным подсчетам, действующая армия получила 35 тысяч пудов сена.

Последовательности валашского господаря можно позавидовать. В Молдавии ему удалось сформировать и поставить под ружье земское войско.

Майор Пангало возглавил Еллиногреческий корпус, состоящий из добровольцев: греков, черногорцев, сербов. Для усиления корпуса был сформирован кавалерийский полк из валашских казаков. Главнокомандующие Дунайской армией, щедро поделившись вооружением для добровольческих формирований, увы, не спешили усилить их русскими офицерами и младшими командирами, что несомненно сказывалось на боеспособности. В конечном итоге эти пехотные и кавалерийские части, в формирование которых Константин Ипсиланти вложил немалые средства, выполняли охранные функции, а потом и вовсе прекратили свое существование.

Наместнику Аллаха на земле стало ясно, что господарь Валахии ведет двойную игру, а попросту говоря – изменник. Свою лепту в очернение князя Константина вложил и французский посланник Себастьяни. Ставленник Наполеона из кожи вон лез, чтобы пристегнуть Турцию к политике Франции. И надо отдать должное Себастьяни. Слащавыми посулами, подкупом ему удалось добиться расположения султана Селима, который одним росчерком пера поставил крест на правлении Константина Ипсиланти.

Но чтобы выманить греческого князя в Стамбул требовался веский предлог, который не вызвал бы у вассала подозрений. И он был найден.

Султан Селим сделал выбор очередной жены и приглашал валашского господаря вместе порадоваться его счастью. На тот случай, если Ипсиланти вздумает артачиться, янычарам приказано было скрутить изменника и доставить его перед грозные очи повелителя.

Пока посланцы султана, не щадя лошадей, мчались в Бухарест, в болезненном воображении Селима III возникали истязания, которым он намеревался подвергнуть Константина Ипсиланти и его близких. Однако султан и не подозревал, что и в его окружении имелись люди, преданность которых была изрядно поколеблена. Ипсиланти был далеко не прост и где подкупом, где посулами расположил к себе тех, от кого во многом зависела его безопасность. Надежные связи и на сей раз не дали осечки. Валашский господарь получил известие о грозящей беде за считанные часы до того, как она постучалась в двери дворца. Семейный совет был немногословен. Необходимо было бежать. Куда? Конечно в Россию! Только в ней семья могла обрести убежище.

Сборы были недолгими. Кромешная темнота стала тем спасительным покровом, который дал возможность беглецам оторваться от преследователей. Погоня шла по пятам, но не выдали верные люди, ненависть к туркам была сильнее страха.

И вот, наконец, Прут. Утлая лодчонка несколько раз пересекла реку, прежде чем семейство Ипсиланти и небогатый скарб оказались на спасительном левом берегу. На правом остались лишь князь Константин и старший сын Александр. Лодочник нетерпеливо и настороженно поглядывал по сторонам, но не решался прервать разговор.

– Я покидаю свои владения без сожаления. Я правил, но не имел родины. Я служил врагам Греции, но согревал мысль об отмщении. С нею, видимо, сойду в могилу. Но что бы ни случилось, дай слово, Александр, памятуй о многострадальной Элладе. Господь и Россия – наши союзники.

Едва беглецы покинули берег реки, как на турецком берегу раздалась отчаянная пальба и неистовые крики проклятий. Янычары не рискнули переправиться через Прут, опасаясь встречи с приграничной стражей. Домочадцы опального валашского господаря облегченно вздохнули и перекрестились.

Султан Селим, получив известие о бегстве Константина Ипсиланти в Россию, повелел отменно выпороть янычар, из рук которых ускользнуло семейство Ипсиланти, и в приступе безудержной ярости повелел конфисковать все владения валашского господаря, в том числе и роскошный дворец в Терапии близ Константинополя, издавна принадлежавший семейству Ипсиланти.

Но Селим III этим не ограничился. В Стамбуле доживал свой век князь Александр Ипсиланти, отец Константина, которому к моменту описываемых событий исполнилось восемьдесят лет. Не единожды Селим пытался уличить высокородного грека в двоедушии, но Александр всякий раз ускользал из цепких щупальцев всепроникающего спрута. Селим с нетерпением ждал со стороны Александра Ипсиланти существенной промашки и время от времени в целях устрашения гордого грека проводил в его окружении кровавые чистки.

С незапамятных пор пост личного секретаря Александр Ипсиланти доверил Ригасу Велестинлису Ригас был высокообразован и имел незаурядный поэтический дар. Александр Ипсиланти рассудил, что лучшего воспитателя для внука не сыскать. Мальчик жадно тянулся к своему старшему другу и, словно губка, впитывал слова Ригаса. Проникновенные строфы бередили душу, заставляли учащенно биться юное сердце. Ведь Ригас вещал о наболевшем, о горе и страданиях греческого народа, о свободе Отечества. Не случайно, что свободолюбивые песни Ригаса распевали все Балканы.

Чашу терпения султана переполнил греческий военный гимн, начинавшийся словами: «Воспряньте, Греции народы, день славы наступил!» «Казнить, немедля казнить!» – разразился султан отборной бранью, когда ему донесли что автор «греческой Марсельезы» – Ригас.

Однако возмутитель спокойствия находился вне пределов Османской империи и проживал в Вене. Увы, прибежище оказалось ненадежным, и вот почему. Австрийский император Франц, не питавший расположения к Порте, однако с опаской взирал, как его столица превратилась в центр свободолюбия, нити из которого тянутся в Грецию. Силы, которыми располагал Ригас, были ничтожны, но их оказалось достаточно, чтобы посеять в умах ясновельможных панику. А вдруг пример греков-патриотов окажется заразительным для подданных Габсбургов?..

Полицейские ищейки не утруждали себя в выборе средств и прибегали к проверенному способу. Некто Икономос и «благомышленные греки» дали показания, в которых угроза султану разрослась из мухи в слона. Реакция Стамбула не заставила себя ждать. В Вену отправилась следственная комиссия, в которую входил Константин Ипсиланти.

Как Великий драгоман Порты князь, обладавший незаурядным политическим чутьем, сразу же осознал цель игры, затеянной австрийцами. За разгромом организации, которую возглавлял Ригас, непременно последовала бы всегреческая резня. «Дело Ригаса» явно было высосано из габсбургского пальца и в этом князь пытался убедить великого визиря. Всемогущий вершитель судеб был тоже не промах и, оберегая хрупкое спокойствие, установившееся в империи, стремился не навлечь на себя ни гнев султана, ни вызвать волнения. Все усилия Константина Ипсиланти по спасению Ригаса, к которому князь питал искреннюю симпатию, окончились ничем. По тайному сговору Ригас и семь его товарищей были перевезены из Австрии в Белград и 24 июня 1798 года закончили жизнь на эшафоте в Белградской крепости.