Распишитесь и получите

— «Отца ли предам»? — не библейский пафос, своё.

— Чего теряешь? Жизнь на излёте, днём позора больше, меньше — что с того? Кому ныне старая служба родителя врагам интересна, у каждого свой «вражеский прислужник» был рядом? А занятие может стать опасным в случае, если вздумаешь огласить «оправдательные документы предателям и вражеским прислужникам». Если не отходить от правила «предатели — мерзость!» — ничего, можно в «назидание другим» рассказать о предателях. Главное — при описании «антинародной деятельности предателей и изменников родины» придерживаться общих правил. Что принято делать в непонятных случаях?

— «Валить на «серого»!

— Верно!

— Как быть, если забудусь и навалится христианский призыв «прощать врагов наших»? — и неожиданно, явно с бесовской подачи, появились рассуждения в пользу и защиту презренных:

а) «пришли в дом чужие люди, принесли смерть и разрушение понятно, нужно браться за топор и менять ситуацию… Исполнить желание «поквитаться с врагами любым способом без учёта кому и кто больше напакостил»,

б) опять пришли чужие люди, но ничего худого не сделали. Соседу — да, досталось от них, а мне — нет. Если сосед друг мне — приду на помощь, но если вражда наша ни на минуту не прекращалась, и если сосед когда-то по недомыслию доносом оговорил меня, или я соседа, что без разницы? И по причине такой нашей обоюдной «простоты душевной» оба побывали «в узилище иродовом» немалый срок, а все наши родичи «рассеялись, как пыль дорожная»? Почему на время не забыть «христианское смирение» и не отдать долг соседу полной мерой?

— Бывало?

— Сколь угодно!

— А как быть с христианским призывом «прощать врагов ваших»?

— Так, как сказано: с «терпением…»

Не хватит ли писать о прошлой войне? Не удариться ли в фантазии о предстоящей бойне?

— Позволь не согласиться: как-то ведущая популярной программы любимого тобою ОРТ, огласила: «о войне много сказать невозможно», или что-то в этом роде, но смысл неизменен. Сколько бы ни говорили о прошлой войне — будет мало. Раз. Два: если в фантазиях на сто процентов опишем будущую войну — ничего не достигнем.

— Почему?

— Нам не поверят.

— Войны набили оскомину, за каким чё… прошу прощения, хреном, о ней писать!? Повторяю: нет у меня литературного института за плечами, а заниматься писательством, не имея диплома, окажется пустой тратой времени. И ещё соображение удерживает: войну встретил шестилетним и ничего о ней думать не мог. Всего лишь жил, но всё, чем война потом «отоварила» хорошо помню.

Как писать? Излагать всё, что видел в шесть лет через пятьдесят четыре года? Не велика ли пауза будет? Смешнее таких записей вроде бы ещё никто не делал, негожее занятие писать о прошлом старыми мозгами.

— Ошибка! Самое время писать о прошлом: пенсионер у финиша, величина с определением «время» тебя не трогает и не волнует, а о дипломе литинститута скажу так:

— Чему обучил в общей школе отличный педагог литературы и родного языка достаточно, чтобы изложить события прошлого, какой-либо особой хитрости на рассказы о житии с сорок первого по сорок пятый и далее не требуется.

— Время основательно старый телом и разумом, есть риск на половине дороги к славе «кокнуться», «отбросить лапти», «сыграть в ящик», или «отдать концы». Выбор не богатый и все одинаковы. Где носило ранее?

— О профессионалах пера: профи-баталисты своё сказали, пришёл черёд дилетантов, любителей, то есть. Не умрёшь, не «кокнешься» и не «потеряешь обувь» в ближайшие пятнадцать лет, положись на меня, позабочусь о телесном здоровье твоём. И о грамоте особо не переживай: нашими, бесовскими способами, окажу помощь в приобретении простого технического устройства (компьютер) с текстовым редактором, не позволяющим выражаться топорным языком и с нарушениями орфографии.

— А матом можно? Писать без мата о войне не смогу. Только одно упоминание о далёкой войне немедленно вызывает желание полностью перейти на инвектив, или объединиться с итальянским invekto. Итальянского языка, разумеется, не знаю, поэтому буду выражаться родным и привычным. Есть опасность быть притянутым к ответу?

— Никто не «притянет», а меня — тем более. Когда закончится запас страхов «притягивания к ответу»!? Ругаться матом о ваших войнах разрешено давно, они того стоят. Сам подумай: прошлая война была всё же ограничена временем, её за четыре года сделали. Что было потом — такому и названия нет.

— Как «нет»? Её «холодной» называли с постоянным ожиданием «вот-вот перейдёт в «горячую»!

— Считаю вас единственным народом в мире, коему по душе война «горячая» и короткая, чем «холодная» и без конца.

— Пожалуй! «Горячая» война не годится, не все «горячую» переживут, кое-кому следующая «горячая война» может оказаться последней…

— Причина?

— Народ сгинет… Но вас пусть не пугает перспектива исчезновения, вы переживёте любую «горячую» войну. Лучших и больших специалистов по «перемалыванию» всяких войн, чем вы — во всём мире не найти!

— Спасибо, друг! Порадовал!

— Мат тогда мат, когда имеешь предварительные знания о нём, и что он таковым является. Многие соотечественники знают мат в совершенстве, но не все и не всегда пускают мат в работу.

— Дозволь набрать десяток строк личных замечаний?

— Валяй.

— Как надо понимать и принимать мат? В вашей местности благодать и покой царят, вы близки к Высшей Силе, а житие наше Содом и Гоморра. В употреблении мата и крепкого алкогольного пития на душу населения пришли к критическому порогу, а за порогом вот-вот войдёт в силу «Закон о сквернословии». У вас нет поводов грешить, поэтому и мат вам не нужен. Так?

— Так.

— О, мудрейший из бесов, ответь: почему вызванный медиумами дух великого поэта всех времён и народов А.С. Пушкина слов не выбирает и отвечает на вопросы «открытым текстом»? Что остаётся думать живым о том свете? Далёк от пансиона благородных девиц? Или отсутствует Высшая Сила и душа поэта не связана условностями приличного поведения? Полная свободна в выборе ответов, и слова, коими пользуемся в нашем мире не матерные?

— Сложный вопрос. Но хороший. Своим умом дошёл?

— Нет, исключительно бесовское влияние.

— Приятно слышать, льстишь. Если назову тебя «поцам» как отзовёшься?

— Никак, не знаю, что это такое.

— Поц — еврейское название мужского достоинства, родня распространённому и уважаемому вами слову из трёх литер, универсальному на все неразрешимые случаи жизни. Основное слово за исключением служителей культа, те почему-то считают упоминание мужского достоинства матерным. В вашем языке, как и в еврейском, три литеры для обозначения могучего слова. Евреи долго терпели равенство своих и ваших трёхбуквенных членов, но после раздумий о длине главного слова пришли к выводу:

— Поц следует удлинить! — пришили к старому поцу два знака своего алфавита и получили «поцам». Были трудности в операции по пришиванию, обрезанное удлинять труднее, но будучи талантливыми в медицине всё же преодолели трудности и вырвались вперёд.

Правда, ненадолго: вы не зевали, и к своим трём буквам добавили две литеры «ЛА», не позволив евреям и в этом виде соревнования быть впереди планеты всей.

Первенства не достигли, перестроенный «хуила» оказался не длиннее еврейского «поцам», но факт состязательности присутствует.

Так что от мата ещё ни один компьютер не повредился, и впредь не выйдет из строя. С матом дело обстоит просто: мат все знают, но не все им пользуются.

Знал еврея, «хирурга от бога», так он со знанием, наслаждением, вольно, но страшно гневался, когда кто-то в его присутствии употреблял трёхбуквенный член в еврейском звании. Русским членом размахивал постоянно и в удовольствие, но когда кто-то поминал еврейский поц — гневался. Это был редчайший еврей-антисемит: не знал иврита, русский язык считал родным, а водку предпочитал закусывать ветчиной, нарушая закон о кошрате. Поскольку работал хирургом в советское время — под его скальпель попадали соплеменники, о коих отзывался: