Страница 96 из 98
Если бы не сплошная седина на затылке, то, глядя сзади, можно было подумать, что идет подросток — узкоплечий, невысокий, худой.
Идти быстрее — не хватало сил. Да и плохо ориентировался.
Вышел на другую улицу. Напротив, через дорогу — небольшой сквер. Клены, березки, тополя. Наверное, за ним берег Каменки? Или за домами?
Он пересек улицу, вошел в сквер. В глубине — широкая и высокая стена из дымчато-шелковистого мрамора. Внизу — две ступени. На верхней — живые цветы в букетах, горшочках. Венки. Посредине розовой гранитной площадки — чугунное сопло в виде звезды. Колеблющийся огонь. По бокам ряд мраморных столбиков. На краях стены — барельефы двух женщин-матерей в траурных платках. Скорбно опустив головы, протягивают букеты цветов к золотистым столбцам фамилий, будто кладут на могилу…
Он подошел к огню. Снял шляпу. Над столбцами — крупными буквами:
«Ничто не забыто, никто не забыт».
«Не забыто, — грустно подумал он, — если известно. А кто знает и помнит о героях 41-го, жизнями остановивших фашистов?.. Их тысячи, десятки тысяч, сотни!.. Все погибли за Родину… Кто в бою, кто в плену. Без всякой надежды, что кто-то узнает о их подвигах… Отступали тогда. В лесах, на полях, в болотах оставались разбросанные тела… Несхороненные. Сгнили давно… Земля им памятник, да Россия…»
Он поднял голову, ощупал взглядом стену. Фамилии, фамилии, фамилии. Читал по порядку: Абалин К. Е., Артемов В. А., Антонов И. Н.
«Антонов Иван Николаевич?! — переступил с ноги на ногу. — Давний испытанный друг. Работали вместе в МТС в 36-м. Он — замполитом, Иван Николаевич — директором…»
И тут он стал натыкаться на знакомые имена. Он опустил чемоданчик на ступеньку, положил на него плащ, углубился в чтение…
За каждым именем вставал живой человек со своим обликом, характером, взглядами, привычками. С каждым ему, как парторгу завода, приходилось встречаться. Всякие это были люди: и веселые, жизнерадостные, и угрюмые, молчаливые, и скептики, насмешники, и злые, нехорошие. Но все они строили новую жизнь по мере своих сил и способностей, за которую и погибли. Всех их объединила одна участь.
— Вот вы где, друзья-товарищи… Вот и встретились…
Петр Иванович зябко поеживался, передергивая плечами. Вдруг стало жарко. Колокольным звоном зазвучали слова:
…Ушаков Григорий Иванович!
…Ушаков Всеволод Иванович!
…Ушаков Петр Иванович!..
Его точно оглушили. Не веря глазам, механически читал который раз. Ноги подгибались, сделались слабыми, а глаза словно припаялись к стене.
Он с трудом поднялся к ней и начал прыгающими пальцами щупать буквы. Он не помнил, сколько времени пробыл у памятника, как оторвался от него. Бредя по улице, натыкаясь на прохожих, через 7—8 шагов оборачивался назад. «Ничто не забыто, никто не забыт», — звенело в ушах.
Теперь он вспомнил — сколько памятников разных по форме видел из окна вагона, когда ехал сюда. «Вся Россия в них, вся памятник!..»
Он вышел на гористый берег реки. На другом берегу — ступеньки улиц старого Синарска. В разных местах новые многоэтажные здания среди однообразных серых домишек. В центре — двуглавый Троицкий собор, с колокольни которого прыгали с парашютом до войны. Плотина Петровских времен, пруд. Нет! Плотина другая, хотя и стоит на прежнем месте…
Рядом с плотиной раскинулся какой-то завод. Раньше тут стоял древний — чугунолитейный. Давно потухшая разрушенная домнушка и красного кирпича коробка с пустыми проемами окон…
На плотине склонился у перил, почти лег на них. Не было сил, хотя до дому каких-нибудь 300—500 метров. Прыгало сердце. По землистому лицу струился пот. Полуоткрыв рот, частыми вдохами хватал воздух.
«От жары. День разгулялся, солнечный…»
Он бездумно смотрел на зеленоватую гладь воды. Изредка легкий ветерок кое-где морщил ее и, будто вдоволь наигравшись, радостным уносился прочь. Рябь исчезала…
Отдохнув, Петр Иванович что есть мочи зашагал дальше… Вышел на улицу Ленина — главную улицу Синарска. «Ленинская! Ты совсем не изменилась, будто вчера ходил здесь… А деревья по краям тротуаров?.. А сами тротуары?.. А это?.. Это же бывший военкомат!?.»
Замедлил шаг у белого каменного здания со стрельчатыми окнами. Даже заглянул во двор… 27 июня в такой же теплый, солнечный день их — командиров запаса — на трехтонках увезли на вокзал. Народ толпился всюду. Жены с детьми. Мальчишки, словно галки, густо облепили заборы, деревья, ворота, крыши. Когда выехали со двора, у маленького сына ветром сорвало матросскую бескозырку.
«Да-а, летят годы, как один день. 24 года назад уехал отсюда 38-летним, а вернулся 63-летним стариком…»
Выше за поворотом — дом. Уже видны соседние. Он шагал все быстрей и быстрей, забыв о сердце, головной боли, ноющих костях. Обо всем на свете, кроме одного: скорей к семье! Свернул влево, пересек шоссе. Пригнувшись, нырнул под ветви деревьев и, выпрямившись, замер, словно уткнулся в невидимую преграду. Дома, его дома — не было!..
Вместо него тянулось какое-то строение с короткими трубами над остекленной крышей.
Стоял истуканом. «Вот те на!.. Где же дом-то?..» Беспомощно оглянулся, будто отыскивая, кто поможет. Удушье, тошнота подступили к горлу, кружилась голова. Чтобы не упасть, присел на чемоданчик. Печально глядел на пустое место — широкий тротуар. Целый квартал снесен, до переулка… «Что с ними? Где живут?.. Узнать надо…»
Медленно, с кряхтеньем встал, пошатываясь, направился к крайнему пятистеннику с покривившимися окошками… «Кто в нем жил?.. А если уехали?..»
Поднявшись на крыльцо, вошел в кухоньку с одним оконцем во двор.
На стук из комнаты вышла маленькая женщина с кудрявой седой головой, с коротким вздернутым носом — «седелком». Что-то знакомое в чертах ее лица. Отлегло от сердца, вздохнул свободно.
— Вам кого? — изучающе оглядывая его, спросила она грубоватым голосом.
— Не знаете, где сейчас живут Ушаковы?.. До войны жили через дом.
— Ушаковы? — словно бильярдный шар, она задвигалась по кухне от стены к стене. — Это какие Ушаковы? Которые жили в дальней половине?
— Да, да.
— А как их звали?
— Жену — Дарья Яковлевна…
— А мужа Петро Иванович?..
— Да.
— Петро Иванович пропал без вести на фронте, — затараторила она, — а они после войны уехали в Надеждинск, и где теперь живут — не знаю. Но здесь, в Синарске, осталась дочь Валя. Она вышла замуж и живет на УАЗе.
— А где? Не знаете?..
— Точно не скажу, но слышала — по улице Алюминиевой, напротив Дворца культуры.
— И как туда добраться?
— На шестерке с автобусной станции.
Поблагодарив женщину, Петр Иванович, успокоенный, вышел во двор. Уже в воротах его остановил знакомый голос:
— Постойте! Постойте, гражданин!
В окне кухни в форточке белело лицо хозяйки.
— Год назад я видела Валю. Так она говорила, что мать, вероятно, снова переедут в Синарск. Сын хлопочет о переводе. А Валя работает на СМЗ секретарем парткома! Можете позвонить!..
«Ишь ты! Меня сменила, — улыбнулся он. — Вот тебе и Котя! — вспомнил давнее. — А еще шуток не понимала…»
…Разыскав остановку «УАЗ», он присел на скамейку, ожидая автобус. От прежней площади не осталось и следа. Одна половина ее — асфальтовое кольцо станции, вторая — городской сад. Какая она была каменистая, неровная, пыльная в жару, грязная в дождь. Без единого деревца.
В праздники: 1 мая и 7 ноября — весь город собирался сюда на митинг.
Вон там, у края сада, ставили трибуну, украшенную лозунгами и флагами. Частенько и ему приходилось выступать…
Скопление людей на улицах и площади бросалось в глаза. «Сколько же их сейчас в Синарске?.. Раз в пять больше…» Прежде он многих знал в лицо. «Все молодежь. Счастливые, после войны родились… Не знают ее, беспощадную… К сожалению, ни одного знакомого. Может, не узнал. Его же не узнали…»
…Автобус ревел над Исетью. Дворец строителей, Дворец пионеров, плавательный бассейн, техникум, институт, кафе, ресторан, ателье, салон, кинотеатры — проплывали за окнами. «Да Синарск ли это?.. Ничего такого и в помине не было! И не думали, не гадали… Хотя нет, мечтали…»