В сложном полете

— Не торопи его. Пусть ищет, — с паузами ответил Васильев Родионову.

А я медлил не случайно. Именно та легкость, с которой даже Родионов обнаружил цель, и настораживала. Ведь соседние полки не раз бомбили узел, а он до сих пор действует. Выходит, не настоящий бомбили — ложный. И наверняка этот, который легко находили. Но где же действительный Степной? Должен быть где-то здесь, рядышком. Иначе с первых же налётов был бы замечен обман… Не перенесли же фашисты целый город по воздуху в другое место, как всесильные джинны в сказке!..

И я с прежней настойчивостью продолжал просматривать местность по ходу разворота бомбардировщика. И когда уже совсем разуверился в том, что отыщу цель, впереди увидел что-то похожее на лес. «Откуда же ему быть здесь? Тут же степь, степь!..» Для уверенности взглянул на карту. Так и есть. Никакого леса. И заливчик точно сбоку.

— Прямая! Курс 180! — скомандовал, решив подробнее рассмотреть странный лесок. Или это село, поросшее зеленью?.. Но вблизи не должно быть крупных сёл!..

Подозрение всё больше овладевало мной. Взглянул на часы. До подхода первого эшелона полка оставалось минуты три.

— Командир! Сбрасываю одну САБ здесь! Если не обнаружим, другие сбросим там!

— Давай! Давай! Тебе видней…

— Притихли, замаскировались, сволочи! — шептал я, открывая бомболюки. — Сейчас проснетесь! Думаете, не знаем, где вы?.. Получайте! — и с силой нажал кнопку.

Через несколько секунд под самолётом чуть сзади — ослепительный взрыв, разорвавший темноту. Бомба, плавно покачиваясь, словно горящий маятник, осветила местность вокруг на несколько километров. В ту же секунду из разных точек ударили лучи прожекторов. Закачались, обыскивая небо.

— Смотрите! Вот Степной! Сбрасываю вторую!..

Внизу в ярко-молочном свете САБ виднелось утопающее в зелени село, расположенное между невысокими холмами.

«Холмы?! А-а, маскировочными сетками укрылись…»

— Угости-ка их бомбами! — сказал Васильев, разворачивая самолёт.

— Боевой!

— Есть боевой!

В этот момент открыли огонь немецкие зенитки. Вокруг самолёта запрыгали барашки разрывов. Самолёт затрясло, точно автомобиль на ухабах. Подобно гигантским ножкам циркуля, два прожекторных луча скрестились на бомбардировщике, ослепив экипаж. Затем к ним присоединился третий луч, четвертый. Бомбардировщик оказался в ловушке.

Хотя я и не видел командира в те секунды, но представляю, как Васильев, склонившись к приборам, парировал штурвалом воздушные толчки близко разорвавшихся снарядов, удерживая машину на боевом курсе.

Родионов, не выдержав, бросил штурвал и, закрыв глаза руками, в отчаянии приговаривал:

— Куда попали! Куда попали! Говорил! Предупреждал!

Тем временем зенитный огонь нарастал. Он стал настолько плотным и частым, что дым, не успевая рассеиваться, слился около самолёта в сплошное белое облако, в котором то тут, то там сверкали ослепительные молнии. Глухо, с «чаханьем» рвались снаряды. Наверняка, Васильев впервые за всю войну видел такую интенсивность огня. Представляю: его раскрасневшееся лицо блестело, вены на руках вздулись, маленькие «жучки» — глазёшки округлились и часто-часто мигали. Он непрестанно лизал губы. Секунды боевого пути казались годами, которым нет конца. Когда он, измучившись от ожидания смерти, хотел швырнуть самолёт вниз, в наушниках раздался спасительный голос:

— Бомбы сброшены! Разворот!..

Васильев, резко отжав и повернув штурвал, одним рывком хотел выскочить из ослепляющих объятий прожекторов. Но лучи вцепились в машину и не выпускали её. Васильев стал бросать самолёт из стороны в сторону. И это не помогло. Тогда, введя машину почти в пике и меняя курс, он выскользнул из лучей и скрылся в темноте…

ПАВЕЛ ЗАСЫПКИН

Ил-4 — в нем один пилот старший лейтенант Хаммихин — идёт по маршруту.

— Штурман, сколько еще до цели?

— Пять минут, товарищ командир!

Хаммихин себе под нос: «Пора задержаться…» Поворачивает штурвал, разворачивает самолёт.

— Товарищ командир! Почему разворот? Мы же точно шли? — недоумевая, спросил я.

Хаммихин недовольно:

— Моторы греются. Масло из радиаторов бьёт. Надо сделать площадку.

— Но мы же опоздаем?! Не выполним задание!..

Хаммихин ласково:

— Не беспокойся, Паша. Все будет в порядке. Для тебя же лучше делаю! Для дела! Масло выбьет — врежемся в землю! А сейчас не шуми и вообще не болтай лишнего!

Становится в круг…

К цели с минутными интервалами подходили бомбардировщики полка. Немцы, стремясь защитить Степной, пустили в ход всю артиллерию. Подняли в воздух два полка истребителей. Включили все световые поля, насчитывающие десятки прожекторов… На огромном пространстве наступил день, исчезли звезды. Казалось, земля вспыхнула огнём, исторгавшимся из её недр.

Один за другим наши бомбардировщики выскакивали из чёрного месива ночи, попадали в губительное море света и, выполняя противозенитный маневр, устремлялись к горящей цели. Но дойти до неё было трудно. Намного труднее, чем в то время, когда шел экипаж Васильева. Кольцо огня опоясывало Степной. Бурлило разрывами небо, похожее на гигантский кратер извергающегося вулкана. И первый же самолёт, шедший вслед за Васильевым, оказался подбитым в начале боевого пути…

— Запомни! Никогда первым не лезь на цель!.. Первые, как правило, всегда гибнут! — говорил негромко Хаммихин.

— А если прикажут?..

— Твое дело — сбросить бомбы, сфотографировать разрывы, а каким ты сбросишь их, разве это важно? Да и кто об этом узнает? Особенно ночью. Летим-то не в сомкнутом строю!

— А ведь верно!..

— Я с самого начала войны летаю и кое-чему научился за это время. Вон, гляди! — кивает на освещенный край неба. — Кто-то уже сунулся на цель! Представляешь, как жарко ему сейчас?.. Ба! Подбили его! Факелом горит!.. Жаль парня!.. Считай — погиб! Уразумел, что было бы с тобой, если б движки не подвели?..

— А может, пора и нам на цель?

— Подожди, пропустим двух-трех, подавят зенитки, да и моторы поостынут, потом и ударим.

Продолжает виражить…

Второй бомбардировщик, попав в световое поле, заметался в нем, ослепший, из стороны в сторону. Потом, не выдержав зенитного огня, на развороте беспорядочно сбросил бомбы, резко сменил курс и со снижением скрылся в темноте.

Третий бомбардировщик… Разрывом снаряда ему снесло хвостовое оперение, и он, кувыркаясь, плашмя ударился о землю.

ВЛАДИМИР УШАКОВ

И для экипажа осветителя бешеный огонь немецких батарей не прошел бесследно. Васильева осколком ранило в плечо.

Я, перебравшись по лазу в кабину пилотов, расстегнул комбинезон командира и спешно бинтовал рану. Откинув голову на спинку кресла, закрыв глаза и закусив нижнюю губу, Васильев стонал. Иногда он открывал глаза и наблюдал за налетом полка.

— Гады! Что делают! — скрипел он зубами.

— Давят нас, как мух! — поддакивал Родионов. — Я уже с жизнью прощался, когда попали в лучи! Идем домой, командир! Горючка на исходе!..

Васильев болезненно скривился, с досадой ответил:

— Погоди-и, успеем. Видишь, что делается?..

— А что делается? — прикинувшись простачком, заворковал Сашка. — Фрицы стреляют, наши бомбят, как и должно быть. А вы ранены, вам нужней уход и покой. Так ведь, Володя?

— Замри! — прервал его Васильев. — Балабон!.. Стрелок! Стрелок! — позвал он. — Ты слышишь меня, Ваня? Слышишь?.. Радист! Коля!..

— Я! — отозвался радист. — У меня все в порядке. Наблюдаю за воздухом!

— Узнай, что со стрелком?

Васильев обернулся ко мне:

— Ну, штурман! Что будем делать?..

— Помочь надо ребятам.

— И я так думаю.

Взволнованный голос радиста, раздавшийся в наушниках, прервал разговор.

— Командир! Ивана убили! Ивана убили!

Круто повернувшись, выпучив глаза, так что вздулась на лбу темная вена, Сашка закричал: