В сложном полете

Вскинул глаза в надежде отыскать знакомые созвездия. Но и здесь ждала неудача. Звезды исчезли. Небо затянули плотные тучи. И только над самым горизонтом, будто издеваясь, мигала желтая яркая звезда. Чуть не заплакал от обиды, когда и она, померцав немного, исчезла в облаках…

Стоп! Хватит нюни распускать. Чем сложнее обстановка, тем спокойнее штурман. Буду лететь, пока не наступит рассвет, если горючего хватит. Кстати, сколько его осталось?..

Склонился к бензочасам и начал их переключать по бакам. Два были пустыми. В третьем, на котором работал мотор, оставалось литров 150. В четвертом — 400. Прикинул — часа на два хватит. Но до рассвета?..

Поглядел на часы — половина второго. А рассвет наступит в 4.20…

Стало невыносимо холодно. Выбрав триммер руля поворота, начал откидываться назад. Над головой зиял пустотой серый зев люка. Так вот куда выпрыгнул экипаж!.. Но почему не в дверь?.. А может, крышку люка взрывом сорвало?..

Немного согревшись, снова уселся недвижно. Почему же меня ребята забыли?.. Посчитали мертвым?.. Где они сейчас?.. Может, «мессеры» расстреляли их в воздухе?.. Но почему не сбили самолет?.. Или потеряли в темноте?..

Надрывно, словно со стоном, гудел мотор. Я то и дело поглядывал на него. Хоть бы не отказал… Что это?.. Откуда-то сбоку слышится стон. Я усмехнулся. «Всякая блажь лезет в голову. Здорово же меня контузило». Стало не по себе. Оглянулся. Больно ударил себя по щеке. Стон пропал. «То-то! Так-то лучше будет!..» Но через некоторое время опять послышался стон. Совсем рядом. «Проклятая контузия… А если петь?..» И я громко запел: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна-а! Идет война народная, священная война-а…».

И тут, похолодев, почувствовал, как что-то опустилось на плечо и сильно сжало его. От неожиданности вздрогнул, схватился за пистолет. С гримасой страха повернулся назад.

— Кто? Кто тут?..

Человек. Лица не разглядишь. Замотано чем-то белым.

— Да я… Иван…

— Ванька! Ты?! Ну и напугал! — без сил сполз в кресло.

— Где все? Где командир? — прерывисто дыша, будто запыхавшись от быстрой ходьбы, спросил стрелок.

— Не знаю, Ваня, выпрыгнули, видимо…

— Как выпрыгнули? А мы?..

— Что мы? Летим.

— А ты почему не выпрыгнул?

Я рассказал, что случилось и как очутился за штурвалом.

— Аэродром скоро?

— Не знаю, Ваня. Компас разбит, карты нет, ориентироваться не по чему.

— А если заблудимся? — встревожился Иван.

— Все может быть. Ты проверь-ка рации и задний компас, — с надеждой сказал. «И как это я раньше не подумал об этом? Это же наше спасение!..»

Узкий луч света разрезал темноту, пошарил кругом. Уперся в рации, заскользил по ним.

— Нет, ничего не сделать. Все разбито, как и моя голова, — вздохнул в темноте стрелок… Последняя надежда рухнула.

— Тебя перевязать?

— Сам перевязался, когда очухался. Что будем делать-то? — спросил Иван, усевшись в кресло второго пилота.

— Как что? Лететь, пока не выйдем на какой-нибудь аэродром или площадку.

— А кто будет сажать? Ты?..

— Мы!..

— Но это же риск! Верная смерть!..

— А что не риск? Вся жизнь — риск! Особенно на войне.

— Но ты же никогда не садил самолет, да еще ночью?..

— Как это — не садил? Вадов давал иногда. А полгода назад мы с Вадовым на одном двигателе пришли из-за линии фронта, взлетев с озера. Помнишь, никто не верил!..

— Так то с Вадовым. Его с нами нет.

— А мы чем хуже?

Внезапно ровный гул двигателя прервался. Мотор чихнул… раз, другой. Послышалось шипенье вперемежку со свистом. Самолет, словно ударившись о невидимую стену, провалился вниз.

«Баки!? — обожгла догадка. — Забыл переключить!..»

— Держи штурвал! — крикнул Ивану, а сам вцепился в кран переключения бензобаков и быстро перевел его на другой бак… Мотор шипел, самолет продолжал падать. «На пустой переключил!» Повернул кран еще на одно деление… Мотор продолжал шипеть, уши больно давила тишина. «Опять пустой! Который же полный?! Перепутал направление!..» Быстро начал переводить кран в обратную сторону. А самолет падал… Перевел в четвертое положение. «Если и сейчас не заработает, тогда — прыгать!..»

Двигатель чихнул, будто проснулся, хлопнул, а потом, оглушительно взревев, загудел мощно и ровно…

Схватившись за штурвал, я с удовольствием потянул его на себя.

— Фу-у! Кажется, пронесло!?. Двести метров потеряли…

— Вот видишь, чуть не разбились, а ты надумал посадку на одном моторе.

— Опять ты за свое, — поморщился я.

— Разумнее предлагаю. Выйдем на пункт или аэродром, самолет побоку, а сами вниз на парашютах…

Я покачал головой.

— И это говорит друг. Неужели не понимаешь, мы обязаны спасти самолет. Если посадим, то через два-три дня на нем же полетим бить гадов.

— Главное сейчас — сохранить жизнь, — упрямился Иван.

— Ладно! Выйдем на аэродром — прыгай! Один посажу… Хотя прыгай хоть сейчас. Не держу.

Иван молчал.

— Не думал я, что среди нас бывают трусы.

— Ну, ты! Насчет труса поосторожней! А то могу и ударить.

Я расхохотался — задел Ивана за живое. Теперь его хоть впятером выбрасывай и то не выбросишь рыжего черта… А насчет драки — он мастак. Однажды в командировке в Казани, защищая незнакомую девушку, четырех подвыпивших хулиганов раскидал. Неслучайно, тренер по самбо в полку. Перворазрядник, как и радист Коля, только тот по боксу…

По-прежнему за бортом густая темень. И внизу, и вверху. Даже костров не видно…

Было около трех ночи, когда впереди показались светлые точки.

Мы насторожились. Огоньки вытянуты в линию как раз поперек курса.

Улица села, аэродром или просто костры?.. Внезапно черноту ночи снизу вверх разрубил надвое голубоватый луч света. Уперся в «днище» облаков, секунду покачался, погас.

— Аэродром! — в голос воскликнули.

— Вот повезло так повезло! — ликовал я.

— А повезло ли? — мрачно заметил Иван. — Рано радоваться-то…

— Сам знаю, но хоть конец нашей неопределенности.

— А если аэродром фашистский? Что будем делать?.. Я поглядел на бензочасы. Посчитал.

— Бензину осталось минут на двадцать лету. Попытаемся разведать аэродром. Пройдем на малой высоте.

Убрал газ, повел самолет к земле. Иван достал ракетницу, приоткрыл форточку…

Стрелки высотомера уверенно сматывали высоту, но земля по-прежнему плохо просматривалась. Огни росли, приближаясь…

Я не выдержал, охрипшим от волнения голосом сказал:

— Боюсь, как бы не приняли за чужих, да не вмазали пару снарядов в брюхо. Просигналь «я свой» на всякий случай. Дай три зеленых!..

Я забыл, что с двух часов ночи действовал другой сигнал «я свой» — две зеленые ракеты.

Иван высунул ствол ракетницы в форточку. Хлопнул выстрел. Ракета по дуге метнулась в сторону. Потом вспыхнула вдали и, зависнув, холодным светом залила местность. Вслед понеслась вторая, через секунду — третья.

Уткнувшись в окно, я увидел под собой темную посадочную полосу, четко выделявшуюся на светлой траве… Рулежные дорожки. Справа на опушке березняка — какой-то сарай. Рядом с ним — огромный зарод сена. И ни одного самолета… «Умеют маскироваться — мастера. Ясно одно — аэродром не родной, даже не запасной. Местность незнакомая…». Снова сомкнулась над землей темнота. В ответ ни одного сигнала.

— Сделаем круг! Стреляй белыми!..

Иван стал пускать ракеты одну за другой. Огненными каплями они плавно текли вниз, выхватывая из темноты участки аэродрома. Поля с копнами сена, опушка леса, мелкий кустарник.

— Что будем делать? — повернулся Иван ко мне. — Осталось всего три ракеты.

Я поглядел на бензочасы. Стрелка колебалась на нуле.

— Садиться будем. Бензин кончается.

— Сади на фюзеляж, шасси не выпускай. Все же безопасней.

— А если аэродром немецкий и придется взлетать? — я испытующе смотрел на Ивана. — Без шасси нам крышка!

— Примем бой.

Плавно отжав штурвал, я направил нос самолета на огни. Вон тот сдвоенный, вероятно, означает «Т». Выравнивать у него. Главное — вовремя убрать газ, выдержать направление.