В сложном полете

— А очень просто! Скажу им, чтобы не прыгали, что их выбрасывают за сотни километров от назначенного места — и они не прыгнут!.. И прилетят домой вместе с нами!..

— Да ты что?!. Да я тебя! — Хаммихин суетливо искал рукой кобуру пистолета. — За невыполнение приказа командира под суд!.. Пристрелю!..

— Не забывай! Они вооружены лучше нас и твоего пистолета не испугаются. А за то, что угрожаешь оружием, я ухожу к ним.

Я неловко повернулся в узком проходе и как-то боком, выставив вперед руки, вышел в общую кабину.

Самолет продолжал виражить.

Парашютисты, увидев меня, привстали со скамьи.

— Что, штурман, прыгаем?

— Рано еще! Через полчаса! — и сам опустился на скамью рядом. — Прошу не забыть: Ушаков Петр Иванович, родом с Среднегорья. Если что о нем узнаете — прошу сообщить, как договорились.

Приоткрылась дверь пилотской кабины. Высунулся Тулков:

— Штурман! Командир зовет!

Я, подойдя к турели, вытянул оттуда радиста, негромко попросил:

— Идем к командиру.

— Ну что ты, Володя, шуток не понимаешь? — закачал горестно головой, заохал Хаммихин, когда увидел нас. — Да ты не обижайся! Ведь я шутил!.. Гляди, и курс твой взяли. Дай, думаю, проверю — какой у меня новый штурман? Люблю летать с молодежью. Геройский оказался — кремень, а не парень! Так ведь, Саня?

— Конечно! Конечно! — скривился в улыбке Родионов.

«Понятно, почему любишь. Считаешь — молодых легче обдурить или запугать…»

— Так ведь, Митяй?

— Провалиться мне на месте, но лучше Вовки Ушакова во всей дальней авиации штурмана не найдешь! — прорвался, как всегда, с непонятным и странным хохотом Тулков. — Это я понял еще тогда, в день гибели старика Медведева! Ох и набрались мы с Саней тогда «стенолазу», поминая покойничка! Голова — два дня раскалывалась! На карачках ползали тогда!

— Довольно, Тулков! Не уходи в сторону!

Но не так просто было заставить замолчать Митю. Он долго еще хохотал и рассказывал, сколько они выпили спирту и куда по пьянке забрели «тогда».

Снова прошли Регель, потом слева заблистали озера. Я не удержался, мотнул головой.

— Вон видите, озера? Так что идем точно…

Хаммихин, наклонив мою голову, жарко задышал в ухо:

— Да знаю я, что верно ведешь. Но воевать-то надо по-умному! Пойми, чем ближе сбросим их к городу, тем больше вероятности, что нас собьют! А так бы выкинули спокойненько. И главное, никто не узнает никогда, никто не сможет проверить! А нам честь и слава!..

— Но это же невыполнение задания?!

— Какое невыполнение! — поморщился Костя. — Выкинул за линией фронта и баста! А там пусть сами добираются. Они же разведчики!.. В борьбе побеждает сильнейший! Все так делают! И немцы!..

— Но они же погибнут, пока доберутся до города! И задание не выполнят!

— Эх, дурашка ты, дурашка! — качал головой Хаммихин. — Ни черта не понял, чему я тебя учил. Все! Не было между нами никакого разговора!.. И не вздумай где-нибудь ляпнуть!

Хаммихин, засопев зло, обиженно отвернулся…

Выброска прошла успешно. Тулков, нацепив парашют, открыл дверь. Кабина сразу наполнилась характерным гудом и шипом свистящего воздуха, оглушающим рокотом двигателей. Казалось, они переместились на стабилизатор рядом с дверью, потому так громко и ревут.

Парашютисты, пригнувшись, положив правые руки на кольца парашютов, один за другим стояли у проема двери, ожидая команды.

Я, припав к окну, следил за черневшим, выползающим из-под крыла лесом.

— Поше-ел! — закричал, махнув рукой.

Еще сильнее сжавшись, парашютисты, стараясь не задеть огромными рюкзаками верхний обрез двери, выпали из кабины. «Шурх! Шурх!» — дважды прохрипел им вслед поток воздуха, засасываясь в кабину.

— Готово-о! — ликующе заорал Тулков, с резким стуком захлопывая дверь.

Появления истребителей никто не ожидал. Шли уже над своей территорией. Они атаковали сзади, с хвоста. Кажется, пара, а может, и больше. Когда по бортам протянулись прерывистые огненные бичи, каждый понял — прозевали и теперь, вероятно, придется расплачиваться жизнью.

Старший лейтенант Хаммихин первым пришел в себя.

— Стрелок! Что спишь? — с силой толкая штурвал, протяжно закричал он. — Огонь по истребителям! Огонь!

— Стреляю, командир! Стреляю! — кричал сержант, прильнув в турели к пулемету.

Я находился в общей кабине недалеко от стрелка. Услышав его крик, бросился в пилотскую. Самолет резко встряхнуло. Потом, будто град по крыше, что-то гулко пробарабанило по фюзеляжу и вдруг оглушительно треснуло, свалив меня с ног…

Очнулся от холода, точнее, от пронизывающего до костей ветра, который ледяной струей бил в лицо. Секунду, другую не мог понять, где я и что со мной. Кругом сплошная темень, а уши наполнены каким-то нудным гуденьем. А когда понял, точно подброшенный, вскочил на ноги и снова бросился к летчикам.

— Командир-р! — что есть мочи закричал, ворвавшись в пилотскую. — Что-о?!. — и осекся на полуслове.

Кабина была пуста, а верхний аварийный люк открыт…

Куда же все подевались?.. Выпрыгнули?.. Но почему?.. Самолет летит. Левый мотор работает, а правый?.. Выключен?! Что это?.. Лес?.. Земля?! Сейчас врежется!..

Схватился за штурвал и рывком потянул на себя. Как лошадь вожжам, самолет оказался послушен штурвалу.

Лес исчез, появилось небо, расцвеченное звездами. Я забрался в кресло командира.

В первую очередь — набрать высоту. В ней спасение. Сектором газа, рычагами установил режим набора.

Затем точно выдерживать курс. Кажется, 85 градусов. Только с ним выйдешь на свой аэродром, если не изменится ветер.

«Дал левую ногу», добавил газ, повернул штурвал, пытаясь удержать самолет, и привычно взглянул на компас. И не увидел… его.

От удивления даже опешил. Потом принялся искать. Не выдержав, протянул руку и пытался нащупать прибор у лобовых стекол. Но, к досаде, нашел только опорные резиновые амортизаторы, на которых висел «КИ». Пулей или осколком снаряда оборвало, — догадался.

Но как же определить курс на аэродром?.. Ведь наверняка самолет летел с разворотом на одном моторе, и куда сейчас летит — неизвестно. Может, на север?.. А может, и на юг?.. А может, обратно, к линии фронта?..

От этой мысли колючие мурашки побежали по спине.

Была бы карта, — попытался бы вести ориентировку. Но ее под рукой не было. А идти разыскивать в другой кабине в темноте не имело смысла. Упругая струя воздуха, продувавшая фюзеляж, могла закинуть карту куда угодно. А может, и выкинула за борт… Но главное я боялся оставить самолет неуправляемым. Я и так не переставал удивляться, почему самолет, когда исчез экипаж, не свалился в штопор, а летел, планируя, к земле.

Что ж! Попробую сориентироваться по памяти. Я же помню отлично маршрут, да и от последней отметки места, вероятно, недалеко ушел. Самолет-то крутился…

Приник к стеклу, напряг зрение, пытаясь сквозь толщу тьмы рассмотреть и опознать земные ориентиры. Внизу — ни огонька.

Глядел до рези. Откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза, давая им отдохнуть. Посидел так с минуту, снова припал к окну…

Где же озеро? Утичье озеро? — мучился. Здесь же оно! И должно быть видно… Восточнее его в 10 километрах характерный петлеобразный изгиб реки Лесной. Маршрут домой как раз проходит через эти ориентиры.

Найду озеро — по створу ориентиров определю направление полета, подберу курс на аэродром…

Но ни озера, ни изгиба реки, ни других ориентиров не видел. Внизу лишь едва различались какие-то пятна… Жаль, луны нет. А то бы озеро куском зеркала блестело. Правда, вдали слева за горизонтом дрожало розово-красное марево. Там что-то горело. Но что?.. Да и сколько туда лететь? Ведь ночью с высоты крупные пожары видны за десятки и даже сотни километров. А может, это линия фронта?..

Еще долго крутил по сторонам головой, пока, наконец, не выбился из сил. Что делать? — с тревогой думал. Неужели бросить самолет и прыгать? Да, пожалуй, выход один — прыгать… Стыдись! Заладил — прыгать! Ты же не новичок. На фронте около года… Но куда лететь? Скоро и горючка кончится. Постой! А звезды?!.