Дети Чёрного Солнца

Диана Ибрагимова

ДЕТИ ЧЁРНОГО СОЛНЦА

ПРОЛОГ

И тогда люди отказались от чувств тяжких и непокорных, оставив себе только те, с которыми жить легко, а грешить не совестно. Но чувства не отказались от людей и стали рождаться в их семьях детьми с Целью.

Дурные предзнаменования начались ещё до рождения Астре. В день первой тошноты мать увидела на рынке уродливую девушку. Через месяц столкнулась с горбатым пареньком. А когда живот порядочно округлился, встретила вестника мёртвых — прималя. Откуда ему было взяться здесь по весне? Древнее женское чутьё говорило Шеларе, что в ней растёт порченый ребёнок. Ребёнок с Целью. Но до поры до времени страхи оставались просто страхами. Только в миг, когда начались схватки, Шелара поняла — быть беде.

Над миром всходило чёрное солнце. Саван густой темноты окутал небо. Мерцание звёзд потухло, вечерние облака подёрнулись дымкой.

Шелара собирала ужин, когда низ живота прорезало волной тягучей боли. Она взвыла, схватившись за край стола, и тут же замолкла, тяжело дыша. Затравленно посмотрела на входную дверь. Муж затворял ставни в сенях. Кажется, не услышал.

Шелара стиснула зубы и вышла на крыльцо.

— Аи-аи, глупая пузанка! Куда собралась?

— Во двор мне надо.

— Зачем тебе? Сам схожу.

— Уди ты!

Она оттолкнула мужа. Маито цыкнул, махнул рукой.

Гонимая животным испугом, Шелара забилась в угол пустого хлева. Словно дикая собака, которой негде ощениться. Стояла тишина, даже ветер утих. От лампы с мутным, закопчённым стеклом исходило тусклое сияние. Тьма отступила к углам, где доживали век старые колёса, хомуты и ржавый серп на гвозде. Густые тени затаились между разбросанными по полу соломинками и в щелях дровника.

Потная, полубезумная, Шелара не помнила, как разрешалась от бремени. Когда она поднесла младенца к свету, то оцепенела. Мальчик родился безногим. Только две крошечные культи напоминали о том, что на их месте должны быть конечности. Он не кричал и не плакал, словно бы спал. Шелара обрадовалась, сочтя младенца мёртвым. Но он вдруг распахнул глаза, и мать едва не выронила его. Трудно описать словами, что творилось тогда у неё в голове. Какая женщина захочет подарить мужу проклятое дитя? Она даже собиралась вынести чадо во двор, чтобы чёрные лучи спалили его, как сжигают всех, кто не сумел укрыться в час затмения. Но Астре был её первенцем, и Шелара знала: если убить ребёнка с Целью, он будет рождаться снова и снова. С тем же изъяном. И нормальные дети не появятся до тех пор, пока грешная семья не смирится с наказанием.

С того дня Шелара и муж её — Маито — не ведали спокойной жизни. Ни разу не удавалось им продержаться на одном месте дольше года. То любопытная соседка заглянет в окно, то куль на спине вызовет подозрение, то бестолковые младшие ребятишки пустят в дом кого попало, а то и сам Астре на своей тележечке выкатит во двор. Если люди прознавали о безногом ребёнке, нужно было бежать прочь. Слухи и толки разносились по округе, как саранча по хлебным полям. Никто не хотел иметь дела с проклятой семьёй. А иногда находились и те, кто считал своим долгом очистить мир от грешников.

Только спустя десять лет мучений и скитаний Маито получил право избавиться от обузы. Астре навсегда запомнил слова, которыми закончилось его детство. Как-то вечером после очередного новоселья уставшая за день мать села у окна, подпёрла подбородок ладонью и сказала со вздохом:

— Наконец-то как люди заживём. Отмучились.

А назавтра пришёл странный человек. Отец привёл его поздно ночью, когда в большинстве домов уже затворили ставни и погасили свечи. Человек был ещё не стар, худ и очень высок. Войдя, он едва не коснулся макушкой потолка и загородил собой настенный светильник. Тень, похожая на колонну, упала на ситцевый полог, за которым прятался Астре. Младшие спали тут же — за ширмой, на общей кровати. Они не слышали ни шагов, ни ноток испуга в родительских голосах.

Незнакомец едва слышно поздоровался с хозяйкой и прошёл к столу. Чуть-чуть сдвинув штору, Астре смог разглядеть его пыльную одежду и затылок с коротко стриженными волосами медного цвета. А ещё заложенную за спину руку в истёршейся кожаной перчатке.

Незнакомец устроился на сундуке. Мать засуетилась у печи. В воздухе витал сладкий запах молочной каши с маслом, оставшейся с ужина. Отец предложил гостю стакан вина и, когда тот выпил, спросил:

— Стало быть, завтра и выходим?

— Если всё готово, то и выходим. Опия раздобыли?

— Да нам и не надо, опия-то, — сконфузился отец. — Чего зазря тратиться? Не убежит он.

— Безногий он, — тихо добавила мать.

Она дала незнакомцу ложку и принялась громко, почти остервенело выскрёбывать кашу из котелка. Словно стыдилась собственных слов и хотела поскорее заглушить их другими звуками.

— Ясно тогда, — кивнул человек. — Еды и воды надо взять поболее. На трид хватило чтобы.

— Аи-аи, это я мигом соображу. На лошадей погрузим, — заверил его отец.

— Лошадей твоих у границы оставить придётся. Денег прихвати. Знаю я там мужика одного, уплатишь ему серебряник, чтобы скотину твою кормил-поил, пока мы не вернёмся.

— А точно ли худом не обернётся? — Мать сжала в руках передник. — Младших у меня двое. Не помрут теперь, а?

— А что, не десять ему?

— Десять! Десять! — принялся уверять гостя Маито. — Уже трид как!

— Тогда не помрут. Долг совести уплачен.

После ужина человека уложили на лавке у дальней стены. Закончив приготовления, родители тоже легли отдыхать. Ослепший без света дом наполнился тихими звуками, от которых под полог забиралась дрёма, и веки сами собой опускались под неведомой тяжестью. Все покорились сну, лишь Астре не мог сомкнуть глаз. В мыслях накрепко засели отцовские слова: «Не убежит он». Так от чего нужно бежать? Мальчик невольно заёрзал от плохого предчувствия. Ему захотелось спуститься на тележечку и покатить прочь из дома, но снаружи куда страшнее.

Астре пугало чужое дыхание и скрип лавки под весом тела незнакомца. Но больше всего нагоняла жути чёрная груда тряпья в углу. Там лежал походный куль, заготовленные с вечера мешки с крупой и мукой, одеяла. Казалось, чудище вот-вот отделится от теней и встанет у кровати. Астре зашторил полог, заполз под покрывало, обнял брата и сестру. Те завозились, но тут же затихли. Воздух снова заполнился спокойной мелодией сопения. От мягких щёк пахло яблочной пастилой. Дети мирно спали, не ведая тревоги старшего. Астре знал, что завтра их не будет рядом. Грудь сдавило, и противно защипало в носу, но слёзы не появились.

Поднялись рано. Так рано, что мальчику показалось — сегодня чернодень. Но затмение наступало всегда на третьи сутки, а сегодня вторые, значит, просто ещё темно. Родители не стали завтракать, младших тоже не будили. Астре хотел притвориться спящим, но мать подняла его с постели и тут же сунула в стоявший у кровати куль. По её жёстким, торопливым движениям Астре понял — просить бесполезно. Поначалу Шелара часто бормотала, не лучше ли держать калеку в подполе. Маито всегда возражал: «Аи-аи, глупая ты жаба! Хочешь, чтобы в сырости и холоде помер? А потом ты мне ещё одного такого головастика выродишь? Вот погоди, ему уже пять. Половина осталась».

Куль накрыли сверху, и отец с кряхтением поднял его. Слышно было, как мать застёгивает ремни. В мешке царила духота, воняло застарелым потом и пылью. Его редко стирали, и на стенках, если провести пальцами, можно было почувствовать шероховатости. Это высохшее повидло от липких ручонок сестры. Она совала его Астре во время очередного переезда, пока никто не видел.

Человек, спавший на лавке у стены, тоже встал. Астре слышал, как он одевается. Родители перешёптывались, их прервал голос чужака: