Страница 9 из 433
— Спасибо, Эшли. С удовольствием. — Направляясь к столу, гостья думала только о том, где сядет Алекс.
Все задвигались, рассаживаясь.
Эшли села напротив дядюшки Лама – во главе стола с противоположной стороны. По левую руку от неё села Марго. Рядом с Марго сел Алекс, рядом с сыном – Алиса, которая оказалась прямо напротив Жак и по правую руку от дядюшки Лама. Рядом же с Жак села Дженни и оказалась, таким образом, напротив своего брата. Возле самой Дженни осталось свободное место напротив Марго, по всей видимости, для опаздывающего Итана.
За столом разговор шел обо всём на свете непринуждённо и, вполне себе, по-свойски. Жак первым делом сделала комплимент двум подругам по поводу их кафе, найдя его уютным и оформленным со вкусом. Она уделила немного внимания картинам в этой комнате. Особенно двум, в стиле модерн, на которых были изображены городской и сельский пейзажи что-то на манер среднего между Ходлером и Климтом. Алиса пояснила, что эти картины они с мужем, ныне покойным, отцом Дженни и Алекса, привезли с отдыха на Французской Ривьере, где приобрели их у какого-то местного художника, и что они ей тоже очень нравятся и очень дороги как память. Когда подали блюда, разговор еще коснулся и гастрономической темы, потом погоды, потом досуга и развлечений.
К большому огорчению Жак, Алекс по собственной инициативе в разговоре не участвовал, а только отвечал на вопросы или реплики, с которыми к нему обращались. Поэтому поводов открыто смотреть на парнишку и тайно любоваться им, и продолжать открывать для себя его внешность, мимику, интонации у девушки выдалось абсолютно недостаточно. Но, тем не менее, их вполне хватило, чтобы назвать для себя его красоту беспрецедентной, ибо красивее мужского лица, чем Алекса, Жаклин в своей жизни не встречала и очень хотела бы посмотреть в глаза тому человеку, который стал утверждать иное для себя.
Первое, что бросалось в глаза, это скулы. Они были феноменально скульптурны. Может, даже выглядели излишне точеными, но это смотрелось как акцентирование внимания, а не как утрированный недостаток. Тут же присутствовала и безукоризненная линия нижней челюсти, с хорошо обозначенным мужским, чуть раздвоенным, подбородком. Нос у Алекса имел хорошо заметную горбинку, но настолько плавных, мягких, природный линий, а сама переносица была настолько тонкой и изящной, что Жак невольно на ум пришло сожаление, что она не пластический хирург – копии такого носа для мужчин могли бы стать её авторской фишкой.
Брови у красавца имелись длинные, правильные, довольно женственно выгнутые дугой, а мужскими их делала толщина. Когда девушке один раз удалось заметить, как Алекс одной рукой лезет к себе в волосы и убирает чуб со лба, который, кстати, тут же возвращается на своё место, то ей на миг удалось полюбоваться на высокий, мощный, можно даже сказать, «сократовский» лоб. На таком очень легко, с комфортом, могла бы разместиться её ладонь, если бы у неё появилась возможность положить её туда.
«Ну, к примеру, чтобы пощупать, нет ли у него температуры» — мечтала влюблённая, слушая рассказ Марго о новом щенке, которого она купила своим сыновьям.
Что же касаемо глаз этого юного представителя сильного пола, то в голове Жак ни одна из мыслей по этому, без преувеличения сказать, прекрасному поводу, рождаясь, не удерживалась дольше секунды – её тут же заглушала одна единственная фраза поселившаяся там: «Господь Всемогущий! Зачем мужчине такая красота?!»
Говорят, что лучшее враг хорошего, так вот, глаза Алекса выглядели так, будто в них не было ничего хорошего, в них имелось всё только самое лучшее, и, скорее всего, врага этим глазам на этой планете, найти очень и очень трудно, если вообще возможно. Там всё было идеально – расположение в глазницах; довольно выразительный размер; соотношение между верхним и нижним веком; плавный, с поволокой, разрез, который придавал некую раскосость, как у кошки; чистая, можно даже сказать, отборная, голубизна и идеальные густые ресницы. При этом красота парня не казалась плоской, напоказ, было в ней что-то и неуловимое, мимолётное, как запах-шлейф от дорогих духов.
Идеальный, кукольный рот парнишки отличался ещё юношеской припухлостью. Жак почему-то подумала, что такие губки от природы достаются или везунчикам, или эгоистам или и тем и другим. Что, тем не менее, не помешало ей пару раз сглотнуть слюну, когда Алекс облизывал свои губки после жирной пищи, и они у него становились блестящими, еще более яркими, припухлыми и манящими.
Так она и сидела и украдкой, и урывками рассматривала юношу.
А потом Алекс взял и улыбнулся какой-то реплике в разговоре за столом.
Жак замерла. Застыла. Зависла. Онемела. Перестала дышать.
Потому что это была не улыбка. Это было как откровение. Как проблеск. Как рождение чего-то прекрасного.
«Свя-ты-е-у-год-ни-ки! — только и смогла подумать девушка. — Мне конец!»
Улыбка, как быстро появилась, так же быстро и исчезла, но Жак успела поставить на себе крест окончательно. Когда парень улыбался, у него закладывалась очень красивая, мягкая, завлекательная складка нижнего века, что делало его лицо просто адом для кинестетика – очень хотелось прикоснуться, пощупать эту складочку, надавить на неё. А когда он удивлялся, что случалось еще реже, к еще большему огорчению девушки, то глаза его как-то так даже, не то чтобы округлялись, а именно красиво распахивались, как раскрываются цветки тюльпанов на ускоренных кадрах. И это уже было просто раем для визуалов.