Страница 1 из 433
или
Километры вдоль нормальности.
Норма – установленная мера, правило
или положение, общепринятый
порядок, положенное количество
чего-либо.
Глава 1. Отъезд.
Наш Федя с детства связан был с землею
Домой таскал и щебень и гранит...
Однажды он домой принес такое,
Что мама с папой плакали навзрыд.
Высоцкий В.С.
Дверца духовки захлопнулась мягко и профессионально, своими звуками напоминая действия ненавязчивого, вышколенного лакея.
«Пусть постоит, для начала, минут сорок», — подумала Жак о мясе на косточке, которое только что поставила, в двойном экземпляре – одна порция дядюшке Ламу, другая – её мужу Чарльзу, и продолжила дальше готовиться к отъезду.
Она собиралась навестить в Глазго своего единственного кровного родственника Лавалета Фортескью, а для неё просто дядюшку Лама – родного старшего брата своего покойного отца.
Жак была рада этой поездке. Она давно не видела горячо любимого дядюшку, который содержал и растил её сам с девяти лет, после того, как родители девушки – его родной брат с женой, погибли в автомобильной катастрофе. Мистер Фортескью был археологом. Серьёзным археологом. И стал он таковым, как и положено среди серьёзных археологов, полностью посвятив себя своему ремеслу, своей науке, периодически закапываясь по макушку или в пески Среднего Востока, или каменистый ил близ Чокекирао.
Дядюшка Лам никогда не был женат – ему не удалось встретить спутницу жизни среди коллег или просто женщину, которая согласилась бы, по доброй воле, жить в палатках, готовить на керосинке или костре, принимать душ только при счастливом стечении всех обстоятельств, занять очередь за порцией внимания дядюшки Лама сразу после его незабвенной археологии и простоять там всю свою жизнь. И, как следствие, детей у старика тоже не имелось.
Практически вплоть до последнего времени, когда возраст дядюшки приблизился к тому самому нежному периоду «зашисят», археолог колесил по Миру в поисках того, что еще не откопали, не опознали или, что уже откопали, но, опознав, опять закопали от греха подальше. Он самозабвенно рыл всё, что ему разрешали рыть, и разбирал на фракции различной величины и формы всё, что разбиралось, а что упрямилось, складировал у себя в лаборатории и в своей квартире в Глазго, как запасливая белка в дупле. Но последние года три-четыре, когда силы стали подводить старого матёрого ищейку, он вдруг понял, что уже устал. Он был настолько поглощён любимым занятием и доволен своей участью, что, вдруг поняв, что уже не в силах справляться с походными условиями и будучи не так заинтересован в постоянных поисках, страшно удивился. Как это так, всю жизнь справлялся, и всё время что-то выискивал, и вдруг – устал.
Когда первое удивление прошло, мистер Фортескью ещё некоторое время пытался бороться, как человек, который боится остаться не у дел после долгого пребывания в авангарде. Он дрался сам с собой как лев за то, что ещё о-го-го, и наравне с остальными коллегами (которые, справедливости ради, нужно сказать, не все были намного моложе своего куратора) может весь день под палящим солнцем или в промозглом влажном холоде на коленках ползать вдоль и поперёк по грунту внутри предполагаемого бывшего жилища предполагаемых бывших древних арамеев, но всё больше и больше убеждался в том, что, скорее всего, для своих коллег и учеников уже больше обуза, нежели помощник. А вот в том, что они не в состоянии без его помощи отличить обычный гладкий булыжник с берега моря от аккуратно отшлифованного, не исключено, что рукой человека, шара правильной формы, он давным-давно убеждал себя сам, и эти его убеждения не имели ничего общего с реальным положением дел.
И тогда он смирился. Он был всё-таки умным, этот дядюшка Лам.
Закончив последние раскопки каких-то древних поселений каких-то древних племён в Монголии, дядюшка не стал, как планировал, отправляться в центральную Америку, в Панаму, для того, чтобы поковыряться в ещё более древних поселениях еще более древних индейцев куна, а оставил все дела и все свои планы, и отправился в свою квартиру в Глазго, которая пылилась без него на протяжении последних года-двух, и в которой за столько лет он наскладировал столько претендентов на артефакты, что его жилище, как место раскопок, своим потенциалом могло бы посрамить площадь возле Форума в Риме, где дядюшкины коллеги роют уже около ста лет.
В свою берлогу в Глазго мистер Фортескью приезжал, чтобы обработать материал, немного отдохнуть и разработать следующий маршрут. Это была его родная квартира. Он купил её на собственные деньги, еще, будучи довольно молодым мужчиной, для того, чтобы жить поближе к Институту исторических наук и археологическому центру университета Глазго, который активнее других университетов по Миру занимался исследованием археологии мировых сражений, актуальных в то время для Лавалета Фортескью.
Проколесив по планете с дядюшкой с малых лет, Жаклин, тем не менее, умудрялась неплохо учиться, то там, то сям – помогали способности, явно выше средних. Когда у дядюшки заканчивались полевые работы, и он оседал там, где ему было удобно обрабатывать собранный материал (обычно это были большие города с их авторитетными Университетами), Жак шла в школу в этом же месте. Это были и Штаты, и Великобритания, и Франция. Общаясь со многими коллегами её дяди из разных стран по многу месяцев подряд, девочка довольно бегло научилась разговаривать на французском и испанском языках. И ещё немного на немецком. Лингвистика ей всегда давалась легко – когда они с дядюшкой прибывали, допустим, в Марокко, Жак, пару недель послушав местное наречие, всё время звучавшее вокруг них, начинала понемногу изъясняться на этом языке и позже иногда уже даже служила переводчиком для всей команды.