Страница 199 из 433
Лох-несское чудовище
Часть 1
Мистер Фортескью всю свою взрослую жизнь мечтал отрастить усы. Будучи солидным ученым мужем, он хотел и выглядеть таковым же – умным и с усами. Привести, так сказать, в соответствие форму и содержание. Но у него всё никак не получалось – то руки не доходили, то терпения не хватало. Всё-таки подобного рода украшению мужского лица необходимы постоянное внимание и усилия в содержании, а в своих полевых условиях и сменяющей их бесконечной череде квартир в различных уголках света ни того, ни другого археолог позволить себе не мог – наука требовала жертв.
Но то, что не позволено быку, то позволено Юпитеру – как только мужчина покончил со своим космополитизмом и попробовал примерить жизнь эндемика, то тут же вплотную занялся своей внешностью. И у него получилось! Кто на пенсии берёт себе собаку, кто кошку, кто выращивает цветы или помидоры, дядюшка, понимая, что всё вышеперечисленное, при его тщательном уходе, ждёт жалкое существование, а впоследствии, не исключено, что и бесславная погибель, во главе с ним самим, завёл себе усы.
Усы получились светлые, густые, ровные, щетина легла аккуратно и равномерно, будто взошла первоклассно засеянная пшеница. Счастливый обладатель сего роскошества подстригал его ножницами в ванной у зеркала, часто мыл с мылом после еды и просушивал феном. Он наслаждался.
Именно в них он и улыбался этим ранним утром, усаживая свою племянницу в такси и провожая её «в Оксфорд». Ситуация казалась ему презабавнейшей.
Всё дело в том, что Жаклин не смогла соврать своему дядюшке Ламу. Не получилось.
Во-первых, он её вырастил. Одно это могло заставить племянницу как максимум замаркировать свой столь поспешный отъезд грифом «Совершенно секретно» и как минимум просто промычать что-то нечленораздельное на манер: «Мне надо домой».
Во-вторых, дядюшка уже изрядно пожил на свете и был мудр.
В-третьих, племянница пыталась, но так и не смогла вспомнить, когда бы ей случалось уличить во лжи самого дядюшку. Недомолвки и уходы от тем были, но вот лжи она не припомнила.
Ну, и, в-четвёртых, девушке всё-таки очень хотелось узнать, что обо всём этом скажет её опекун, что он по этому поводу думает. Тем более что когда она повторила ему свою историю о себе и Чарльзе, рассказанную Эшли несколькими часами ранее, то, описывая мужа, невольно ловила себя на мысли, что примерно всё то же самое можно отнести и к её дядюшке, с той лишь разницей, что у последнего хватило трезвости взгляда на ситуацию, чтобы отдавать себе отчет в далеко не самом лучшем качестве себя как супруга и главы семьи и сквозь всю свою жизнь высоко пронести знамя своей трепетной взаимной любви с археологией и союза с ней же.
Дядюшка долго молчал. Было видно, что он понимает, насколько важны его слова для племянницы и не хотел болтать первое, что пришло в голову.
Племянница ждала. Они сидели за вечерним чаем на кухне.
— Ты прости меня, девочка, — вымолвил, наконец, качая головой, мистер Фортескью, — я был... плохим опекуном.
Жак опешила.
— Мой бог, дядюшка, о чем ты говоришь?
— Я... не перебивай меня, — в нетерпении опять покачал он головой, — я сам собьюсь. — Мужчина тяжело вздохнул. — Я... очень обрадовался, когда ты встретила Чарльза. — Старый археолог говорил медленно, подбирая слова. — Правда, обрадовался. Всё-таки, согласись, он не так уж плох: надёжен, грамотен, перспективен, — мужчина загибал пальцы, — всё это обещает благополучие. Мда... благополучие. Меня тогда так осчастливило, что ты разделяешь моё видение ситуации, раз уж выходишь за него замуж. Я был эгоистом, Жаклин, окончательным эгоистом. Мне, признаться, и в голову не пришло, что ты можешь быть с ним настолько... сама не своя, не разглядел я в тебе этого.
— Ты и не должен был.
— Мда... может и не должен. Но мог. И поэтому я очень рад, что ты... ты только посмотри на себя Жак! — мистер Фортескью радушно развёл руки и в восхищении смотрел на племянницу. — Ты вся светишься, когда говоришь об Алексе! Тебя буквально не узнать! Я очень рад за тебя, девочка моя. — Он похлопал девушку по руке, лежащей на столе.
«Как же мне её жаль, — в это время думал про себя дядюшка Лам, — ох как же ей будет непросто с этим заносчивым… как непросто». — В этот момент мужчина почувствовал знакомую боль в сердце. Свою последнюю кардиограмму и её описание он попросил не вклеивать ему в медицинский журнал и оставил в больнице у кардиолога, напомнив доктору о врачебной этике и правах человека. Не мог он допустить, чтобы это попало на глаза Эшли или, упаси Бог, Жаклин.
«Такой не успокоится, пока не сломает её и не выжмет всю до капли. Ох, не к добру всё это, ох, не к добру. С этой... любовью, черт бы её побрал, только одни беды», — резюмировал он про себя.
— Спасибо большое, дядюшка. — Жаклин была счастлива, ей ощутимо полегчало. Теперь у неё остался только один, пусть и самый главный, разговор – с Чарльзом. Но это потом. – И извини, что не смогла побыть подольше.