Незваный гость

— Ты так походил на мальчика-промокашку, когда подошел к отцу, приподнял брови и сказал: «Простите, я не хотел», — веселился Кирилл. — А я думал — что за идиот? Ему же сейчас влетит!

— Я должен был задобрить отца, — расхохотался Денис. История из детства.

— Зато Денис — настоящий друг, — погладила я своего парня по руке. — Господи, Смерчинский, ты даже в детстве выгораживал этих своих ужасных шляпников!

— Кого? — заинтересовался Кирилл. — Что есть за шляпники?

Я закатила глаза.

— Это мой ужас! Летящий на крыльях абсурда. Я так называю его друзей… Ой, то есть, я не тебя имела в виду, — запротестовала я, поняв, что сболтнула лишнего. — Просто многие друзья Дэна… Они… крайне странные. Знаешь, что они устроили, когда Денис диплом получал?

— Что же? — живо заинтересовался музыкант. И я стала в красках рассказывать о том, что произошло. Кезон смеялся и вставлял смешные замечания, а под конец вдруг спросил:

— А что же вы на озере делали?

— Рыбу ловили, — брякнула я.

— А я не умею, — притворно вздохнул он.

— Я тебя научу, — пообещал Денис.

— Что-то я не помню, чтобы ты рыбачил, — усмехнулся Кирилл. — Он у нас со школы был звездой баскетбола, — эти слова уже предназначались мне. — Играл за сборную и все дела.

— И в универе играл, — растянулись мои губы в улыбке. — А чего такой дылде не играть-то, — ворчливо добавила я. — Подошел и, шутя, положил в корзину мячик.

Это была моя традиционная месть за вечные шуточки Смерча с капустой.

Так мы просидели за разговорами почти до самого утра, и в самый темный час, перед рассветом, отправились по комнатам. Я, как настоящая хозяюшка, выделила дорогому гостю отдельную спальню, вместе с Дэном, который роль гостеприимного хозяина играл на отлично, расправила диван и расстелила постельное белье. Правда, мы сами же чуть и не остались в этой комнате, потому что сначала Дэн уронил меня на диван, дурачясь, а я в отместку применила женскую хитрость и заставила его забыть о том, что у нас гости.

— Все-таки вы мне нравитесь, ребята, — доброжелательно сказал Кезон, с искренним интересом наблюдая за нами, стоя в дверном проходе в странном черном свободном одеянии до пят — он только что был в душе. Как оказалось, это было настоящее японское кимоно и хакама — традиционные японские широкие штаны в складку, напомнившие мне сначала юбку. Из узоров на столь странном выборе домашней одежды почти ничего и не было, кроме вышивки на груди с двух сторон герба какого-то там клана. Откуда музыкант достал такую крутую вещь, я понятия не имела, но подозревала, что это — презент одного из поклонников. Подобных японских одеяний у Кезона было несколько, и он постоянно плавал по комнатам именно в них, задумчиво улыбаясь и почесывая лохматую голову — естественно, в гостях друга детства волосы он не укладывал. И вообще казался обычным человеком, а не рок-звездой.

— Почему ты о нем не говорил? — требовательно спросила я у Смерчинского уже в нашей спальне. Его синие глаза весело сверкали.

— Понимаешь, Маша, — осторожно начал он, положив мне обе руки на плечи. — Есть вещи, которые забываются. Вот ты рассказывала мне, что твоя подружка из садика, из группы «Ягодка», родила тройню на третьем курсе?

— А? — удивилась я, не понимая, к чему он клонит. — Кто? Вика? А, ну, да, — припомнила я.

— Ты мне об этом не сказала, — укоризненно покачал головой парень. — Почему?

— В смысле? А должна была? — сощурила я глаза. — Смерчинский, причем тут это?

— Ну, так почему? — не отставал Денис и подул мне на волосы.

— Я забыла, а ты меня ни о чем таком и не спрашивал, — раздраженно ответила я.

— Понимаешь, со мной произошло то же самое, — ослепительно улыбнулся он, притворяясь ягненком.

— Да ты что! Забыл, что музыкант из группы, которую обожает твоя девушка, любимая, между прочим, — твой дружок детства?

— Бурундучок, ну что ты так орешь, — поморщился Дэн, хотя видно было, что наша словесная перепалка и мои эмоции, которые я не в силах была сдержать, доставляют ему удовольствие.

— Я не ору, — понизила я голос и воровато оглянулась на дверь, — я возмущаюсь! Во мне просто переизбыток возмущения! Как ты мог! Не сказать мне!

Я попыталась потрясти его за плечи, но в результате мы рухнули на кровать, и я оказалась сверху — ну или мне позволили это сделать. Торжественно расхохотавшись, я оперлась на ладони и нависла над Смерчиком — кончики моих волос касались его скул и линии подбородка. Сердце забилось чаще. Наверное, от умиления. А воздух стал плотным, и дыхание стало чуть тяжелее — у нас обоих.

Ты мой, Смерчинский. Только мой — и точка. А если кто-нибудь попробует тебя забрать — не отпущу, клянусь.

— Машенька, я просто хотел сделать тебе сюрприз, — признался парень, спокойно глядя на меня, приподнялся немного и вновь первым поцеловал меня, уверенно положив ладонь на затылок.

Верх над ним я удерживала всего лишь пару минут, но отдавать инициативу не желала, поэтому нам пришлось разделить ее поровну.

А потом мы долго спорили, кто пойдет и выключит свет, и даже играли в «камень, ножницы, бумага». Стоит ли говорить, что я проиграла?

Счастливчик…

Зато я складываю на него ноги.

3

Кезон оказался невозможным типом.

Вернее, так: Кезон был и оставался для меня кумиром, профессиональным и талантливым музыкантом, а вот Кирилл… Он оказался странным человеком с невероятной тягой к шуточкам и сомнительного вида развлечениям. Наверное, все творческие люди со странностями, но у Кирилла их количество просто зашкаливало. Честно говоря, иногда его хотелось просто удушить за очередную выходку. Или хотя бы спрятать в темной спаленке, закрыть на три замка и выразительно прочитать ему за дверью известное стихотворение Иосифа Бродского: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…». Иначе его невыносимые шуточки могли достать до такой степени, что кто-нибудь захотел бы его удушить.

Честно, я не знаю, каким ангелом нужно быть, чтобы вытерпеть все его шутки и приколы.

Нет, Кирилл не оказался плохим человеком, злым, подлым или лицемерным — так, если самую малость, но оригинальности, в первую очередь — в своем отношении к людям, у него было не занимать. Конечно, как у человека искусства, вокруг него клубилась своя особенная энергетика, свое обаяние: то мягкое, плавное, едва заметное, как свечение, то дикое, обжигающее, как ярый огонь, — именно поэтому он и мог «зажигать» других. И вместе с другими музыкантами Red Lords он зажигал целые стадионы, с легкостью поднимал с колен и вновь ставил на колени, заставлял души взмывать к солнцу и возвращаться обратно напоенными его музыкой. Он был артистом, профессионалом, этаким аристократом от рока, чудовищным романтиком и обаятельным циником. Черт возьми, да он был, в конце концов, человеком, который не боялся выступать перед многотысячными аудиториями! И не только выступать, но и удерживать внимание, дарить радость и заставлять слушать себя.

Однако в быту… В быту, в обыденной жизни это был совершенно ужасным человеком. И дело вовсе не в том, что Кирилл мог разбросать вещи, или навести по своему разумению порядок, который, как черная дыра, заглатывал куда-то все самое нужное, или случайно сказать такие слова, которые были подобны ментальным лезвиям — втыкались в душу и резали легко, как масло. Дело было в том, что он постоянно развлекался.

Шутил.

Подтрунивал.

Смеялся.

Глумился.

Прикалывался в совершенно странной несмешной манере, имея при этом привычку приговаривать, какие смешные у него шуточки и какой он веселый тип.

Иногда его шутки перерастали в издевательства — по-другому я не могла назвать его выходки, которые он совершал с милой, наигранно безобидной улыбочкой.

Я не сразу познала, что за чудовище поселилось у нас в квартире, наивно полагая, что тот, кого я несколько лет обожала, не может быть таким…. Таким ненормальным!