Страница 5 из 6
- Сложно как-то, - проворчал я и улыбнулся: - Когда у общества нет цветовой дифференциации штанов, то нет цели! А когда нет цели — нет будущего!
- Ничего сложного, - не стала разбирать женщина смысл последней моей фразы. - Ты знаешь, что ваше зрение выдает вам перевернутую картинку мира (небо внизу, земля наверху), а в привычный вид ее обращает мозг. Примерно так же ваш мозг переделывает многомерную картину мира в трехмерную. Переделывает, чтобы вы не сошли с ума, хотя бы оттого, что до Альфы Центавра можно дотянуться рукой.
- Я не могу дотянуться. Хотя, может, и дотягиваюсь, как вы, но не осознаю это. – Кстати, как бы на этой Альфе делов не наделать, дотянувшись во сне до чьего-нибудь барахла, - подумал я и засмеялся.
- Никогда ты не дотянешься, ничего не осознаешь со своими мозгами и десятками тысяч слов.
- Да. Как и ты, которая никогда не осознает, что такое красота.
- Глупец! – жестко улыбнулась она. – У вас есть красота, потому что ваш род всегда был с гнильцой. И эту гнильцу вы называли и называете безобразием, и на ней паразитируют торговые компании. А прекрасным для вас всегда было то, что не начало еще гнить, или то, что, по вашему мнению, противоположно безобразию. Вот ты спишь со мной, и называешь меня «моей обезьяной», но ни разу ты не испытал в моей постели то, что испытывал в постели с некрасивой женщиной…
Как я говорил, общение снежных людей проходило как при помощи слов, так и телепатии. Потому многое до меня не доходило или доходило в значительно искаженном виде. Она, конечно, была права, обрисовывая мое к ней отношение. Будучи по виду обезьяной, она не вызывала во мне неприятных чувств, напротив, я был счастлив, ведь спал не с ней, но космосом, который был ее частью. Да, космосом с какими-то неведомыми измерениями, которые я не мог постичь мысленно, лишь чувствами, лишь изредка прикасавшимися к истине малюсенькой гранью…
Эти чувства... Мы ведь с вами не всегда там, где мы есть, мы часто пребываем в заповеданных местах, даже если заключены в четырех стенах, мы мечемся в космосе, не чувствуя его холода, мы в мечтаниях о предметах, богатстве, мы в поисках недостоверного совершенства, которое ищем в людях, но не в себе. Нам не дано осознать себя полноправной частичкой Млечного Пути, потому что это не надо людям, потому что это не поможет завладеть «Мерседесом» последней модели, не поможет завладеть своей по паспорту женщиной.
А что касается совершенства… Я помню женщину, которую боготворил. Она была совершенной красавицей, но сколько подлости скрывалось за ее красотой! А сколько пустоты и мышиной простоты скрывают некоторые умные лица! А сколько людей путаными своими мыслями создают невидимое совершенства, совершенства, к сожалению, часто не видные им самим…
6.
Я рассказывал своей Мышке об этих мыслях, она смеялась и говорила, что я не тем занимаюсь и мне надо учиться.
- Да я вообще-то кандидат наук, и учился в общей сложности 19 лет, - сказал я, в душе смеясь попрекам обезьяны.
- Ты не тому учился. Вот ты сейчас стоишь на земле, да?
- Да. Стою и чищу твою сковородку.
- А ты знаешь, что Земля круглая?
- Естественно.
- А можешь ты представить, что стоишь на круглой Земле?
Я попробовал стоять на круглой Земле, но у меня не получилось, и я ответил отрицательно.
- Ну вот, на круглой Земле мы стоять не умеем, так же как не умеем стоять на круглой Земле, вращающейся вокруг Солнца. Так же мы не умеем чувствовать притяжения Сатурна, и не только притяжения, но и сам Сатурн, да и все остальные планеты.
- А ты можешь? – усмехнулся я.
- Могу. Я чувствую себя неотъемлемой частью Солнечной системы, нашей Галактики, всей Вселенной.
- И что тебе это дает, наряду со стоянием на круглой земле?
- Вкус к жизни. Я чувствую ее, разную, вовне и в себе. Кстати, ты знаешь, что все металлы, которые в тебе и в этой чугунной сковородке заключены, рождены не где-нибудь, а в недрах сверхновых звезд, когда-то горевших во Вселенной, может быть, на расстоянии в миллионы световых лет? Ты чувствуешь эти металлы в себе? Чувствуешь их когдатошний (именно так сказала Мышка - когдатошний) жар, чувствуешь ту часть Вселенной, где они произошли для тебя? А я все это чувствую…
- Мне этого не понять… - вздохнул я, чувствуя себя убогим звонарем Собора парижской богоматери.
- Конечно, не понять, ведь всему этому надо учиться, так же как надо учиться виноделу, чтобы тонко чувствовать вино. Хочешь, я научу тебя ходить по круглой Земле? Пойдем со мной!
Она провела меня в один из дальних гротов, служивший помещением для детской площадки. В нем находился огромный, диаметром в три метра, шар, сделанный из ивовых, видимо, веток и обшитый шкурами.
- Залазь на него вместе со своей сковородкой, - сказала, неуверенно улыбаясь. Мышка не верила, что я отнесусь к ее предложению серьезно.
Я полез, чтобы ее не расстраивать, по приставленной лестнице, конечно. Залез на самую макушку, стал драить сковородку, воображая, что стою на круглой Земле, что Сатурна сейчас не видно, а внутри у меня 5 (пять) килограммов разнообразных металлов, миллионы лет назад, рожденных в недрах сверхновых звезд. Дураком я себя, естественно, чувствовал, но кое что философское до меня доходило и до сих пор доходит.
7.
В этой моей обители, второй по счету, никого не было, лишь Мы и ее муж Жы. Они мельтешили передо мной, суя сковородки и прочую посуду, которую надо было почистить, или штаны для стирки, или глину для лепки очередного горшка. Но они были вполне терпимы; в них, простых и органичных, не было ни грана фальши, подлости, самообмана.
Вторая моя обитель… Я ведь еще не обрисовал вам ее. Упомянутые выше слепившиеся друг с другом дома-сакли, сложенные из неотесанных камней, скрепленных глиной, образовывали лабиринт на крутом берегу бурной реки. Выбраться из него было невозможно, тем более, по его закоулкам бродили огромные собаки, из пастей которых тянулись к земле тяжи голодной слюны. Люди боялись этого брошенного селения, даже охотники не заходили в него. А если кто и заходил, то тут же на него падал камень из разрушавшейся стены или стропило разваливавшегося дома
Жили мы втроем в обширной пещере под саклей, висевшей над речным обрывом. Жили неплохо, но без Лены было скучно, а вот снежки, общаясь со всей Вселенной, совершенно не скучали.
Со временем, как уже говорилось, я начал тупеть, мой лексикон сократился до нескольких десятков слов (если бы вы знали, как тяжело мне набирать эти строки!). Этому способствовал и мой распорядок дня. Он был донельзя прост: я вставал, завтракал, работал по дому (подметал, мыл, скоблил, долбил, варил, ремонтировал сакли, устраивал ловушки, для непрошеных гостей, спал с Цы и забывался во вселенском сне. И так каждый божий день. Когда, наконец, она забеременела и родила славненького снежка, совсем на меня не похожего, хотя я сильно оброс и стал походить на обезьяну, меня отправили в следующее семейство, потом в еще одно, и еще, пока как-то утром, я не обнаружил себя на свалке небольшого городка или селения, не знаю, не интересовался.
Бомжам, принявшим меня в свою семью, я рассказал, что телепортировался на их свалку с одной из планет Альфы Центавра, на коей занимался практической евгеникой, то есть перманентно улучшал генофонд населения посредством женитьбы на самых симпатичных женщинах. Сначала надо мной смеялись, но потом наш босс Семен Семеныч смекнул, что на мне можно заработать, и однажды на нашу свалку привели журналиста и устроили ему со мной пресс-конференцию. На ней все члены нашего бомж-коллектива по одному и хором рассказали писаке, как я воплотился в виде человека в самое полнолуние, в снопе яркого света, и надо мной пели ангелы, перемещавшиеся в летающих тарелках. Журналист, конечно, этому не поверил, но вечный студент Юра со своей мобилы показал ему фотографические снимки случившегося происшествия, и деятель пера и бумаги решил попытать счастья в свой редакции, попутно объяснив студенту, как харизматичнее пользоваться Фотошопом, чтобы летающие тарелки мало отличались от настоящих.