Флейта Аарона. Рассказы

Он повернулся и пошел в дом. В третий раз услышала она, как он поднимается по лестнице. Сердце ее замерло. Он повернул ручку и толкнул дверь — заперта. Он проделал это опять, посильнее. Сердце ее замирало.

— Ты заперла дверь? — спросил он негромко, чтобы не услышала хозяйка.

— Да. Погоди минутку.

Она встала и отперла замок, опасаясь, как бы он не сорвал его. Она ненавидела его за то, что он не оставляет ее в покое. Он вошел, зажав трубку в зубах, она вернулась на прежнее место на кровати. Затворив дверь, он остановился к ней спиной.

— В чем дело? — решительно спросил он.

Он опротивел ей. Она не могла на него смотреть.

— Неужели ты не можешь оставить меня в покое? — ответила она, отворачиваясь.

Содрогаясь от унижения, он бросил на нее быстрый взгляд в упор. Потом как будто на миг задумался.

— С тобой что-то стряслось, правда? — спросил он твердо.

— Да, — сказала она, — но это еще не причина, чтобы мучить меня.

— Я не мучаю тебя. В чем дело?

— Зачем тебе знать? — воскликнула она с ненавистью и отчаянием.

Что-то хрустнуло. Он вздрогнул и подхватил выпавшую изо рта трубку. Вытолкнув языком откушенный от нее кусок мундштука, вынул его изо рта и принялся разглядывать. Потом загасил трубку и отряхнул пепел с жилета. И затем уже поднял голову.

— Я хочу знать, — сказал он. Его окаменевшее, обезображенное лицо было землисто-бледным.

Они не смотрели друг на друга. Она знала, что сейчас он распалился. Сердце его тяжело билось. Она ненавидела его, но не могла сопротивляться. Внезапно она подняла голову и накинулась на него.

— Какое у тебя право на то, чтобы знать? — спросила она.

Он посмотрел на нее. Ее до боли поразили его измученные глаза, его окаменевшее лицо. Но ее сердце быстро ожесточилось. Никогда она его не любила. И сейчас не любит.

Она вновь резко вскинула голову, подобно существу, пытающемуся освободиться. Ей нужно было от этого освободиться. Не столько от него, сколько от этого, от чего-то, что она сама на себя взвалила и что так ужасно связывает ее. И поскольку связь эту она закрепила сама, избавиться от нее очень трудно. Но сейчас она ненавидела все и жаждала разрушения. Он стоял спиной к двери, не отступая, словно собирался вечно противоборствовать ей, покуда она не прекратит существование. Она посмотрела на него. Глаза ее были холодны и исполнены враждебности. Его руки рабочего раскинулись на панелях двери, что была у него за спиной.

— Ты знаешь, что я раньше здесь жила? — начала она жестким голосом, словно желая уязвить его.

Он весь подобрался и утвердительно кивнул.

— Так вот, я была компаньонкой мисс Бёрч из Торрил-Холла… они с пастором были друзьями, а Арчи — сын пастора.

Наступило молчание. Он слушал, не понимая, что происходит. Он не сводил глаз с жены, которая скорчилась на кровати в своем белом платье и старательно сгибала и разгибала его подол. Ее голос был исполнен враждебности:

— Он был офицером — младшим лейтенантом, потом он поссорился с полковником и ушел из армии. Так или иначе, — она дергала подол; муж стоял не шелохнувшись, наблюдая за ее движениями, от которых бешенство разливалось по его жилам, — он страшно любил меня. И я тоже… страшно.

— Сколько ему было лет? — спросил муж.

— Когда — когда я только познакомилась с ним? Или когда он уехал?..

— Когда ты только познакомилась с ним.

— Когда я только познакомилась с ним, двадцать шесть… сейчас… ему тридцать один… почти тридцать два… потому что мне двадцать девять, а он почти на три года старше…

Она подняла голову и посмотрела на противоположную стену.

— И что дальше? — сказал муж.

Она набралась твердости и безжалостно сказала:

— Мы были почти что обручены около года, хотя никто об этом не знал… по крайней мере… об этом поговаривали… но… не объявляли. Потом он уехал…

— Он бросил тебя? — жестко сказал муж, которому хотелось, причинив боль, принудить ее к общению с собой. Сердце ее вскипело от ярости.

— Да, — сказала она тогда, чтобы разозлить его. Он переминался с ноги на ногу, громко прерывисто дыша. Какое-то время стояло молчание. — Потом, — продолжала она, и от боли слова ее звучали насмешливо, — он неожиданно отправился воевать в Африку, и чуть ли не в тот самый день, когда я познакомилась с тобой, мисс Бёрч сообщила мне, что у него был солнечный удар… а два месяца спустя, что он умер.

— Это случилось до того, как ты закрутила со мной? — сказал муж.

Ответа не последовало. Какое-то время оба молчали. А он-то не понимал. Он сощурил глаза.

— Так что ты посетила места своих прежних шашней? — сказал он. — Вот зачем тебе утром понадобилось идти одной!

Она ничего не отвечала ему. Он прошел от двери к окну. Встал, заложив сзади руки, спиной к ней. Она смотрела на него. Его руки показались ей грубыми, затылок — плебейским.

В конце концов, чуть не против своей воли, он повернулся и спросил:

— Как долго у вас с ним продолжалось?

— Что ты хочешь сказать? — холодно ответила она.

— Я хочу сказать, как долго у вас это с ним продолжалось?

Она подняла голову, отвернув от него лицо. Она отказывалась отвечать. Потом сказала:

— Я не знаю, что ты хочешь сказать словом «продолжалось». Я любила его с первых дней нашего знакомства… это началось через два месяца после того, как я поселилась у мисс Бёрч.

— И, как ты полагаешь, он тебя любил? — с нескрываемым ехидством спросил он.

— Я знаю, что любил.

— Откуда ты знаешь, если он не пожелал больше знаться с тобой?

Последовало долгое молчание, полное ненависти и страдания.

— И как далеко у вас зашло? — спросил он наконец испуганным, сдавленным голосом.

— Мне отвратительны твои вопросы вокруг да около! — воскликнула она, вне себя от его измывательств. — Мы любили друг друга, и мы были любовниками — были. И мне все равно, что ты думаешь, — что тебе за дело до этого? Мы были любовниками до того, как я вообще познакомилась с тобой…

— Любовниками… — повторил он, белый от бешенства. — Ты хочешь сказать, что поразвлекалась с военным, а потом заявилась ко мне, чтоб я на тебе женился, когда он тебя…

Она сидела, глотая горечь. Наступило долгое молчание.

— Ты хочешь сказать, что тогда ты пошла… на все? — еще не веря, спросил он.

— Ну, а что я еще могу, по-твоему, иметь в виду? — грубо выкрикнула она.

Он съежился, побледнел, как-то обезличился. Наступило долгое, скованное беспомощностью молчание. Казалось, он сделался меньше.

— Ты не подумала сообщить мне все это до того, как я на тебе женился, — наконец произнес он с горькой иронией.

— Ты никогда меня не спрашивал, — ответила она.

— Я никогда не думал, что есть такая необходимость.

— Ну, значит, тебе следовало подумать.

Он стоял с ничего не выражавшим, окаменевшим в почти детской гримасе лицом, в голове у него роем кружились мысли, сердце обезумело от муки.

Неожиданно она добавила:

— Я сегодня видела его. Он не умер. Он сошел с ума.

Муж, пораженный, смотрел на нее.

— Сошел с ума! — непроизвольно произнес он.

— Помешался, — сказала она. Она чуть не лишилась рассудка, произнося это слово. Наступило молчание.

— Он узнал тебя? — вполголоса спросил муж.

— Нет, — сказала она.

Он стоял и смотрел на нее. Наконец-то он постиг широту разделявшей их пропасти. Она по-прежнему сидела, скорчившись, на кровати. Он не мог приблизиться к ней. Для каждого из них такое соприкосновение было бы осквернением. Нужно, чтобы прошло время, чтобы все уладилось само собой. Оба были настолько потрясены, что личное отпало — в них больше не осталось ненависти друг к другу. Через несколько минут он оставил ее и вышел в сад.

ПРУССКИЙ ОФИЦЕР

I

С рассвета отшагали уже более тридцати километров по белой, раскаленной дороге, время от времени попадая на мгновение в тень от встречных рощиц, а потом снова погружаясь в палящий зной. По обе стороны дышала жаром широкая, плоская равнина; под сверкающим небом томительно бежали раскаленные, четко расчерченные темно-зеленые полоски ржи, светло-зеленые молодые всходы и луга, черные сосновые леса. Но прямо впереди дорога упиралась в горы, бледно-голубые и совершенно неподвижные, сквозь густую дымку на них мягко поблескивал снег. К этим горам двигался и двигался отряд мимо полей и лугов, мимо корявых фруктовых деревьев, посаженных на равном расстоянии вдоль тракта. От темно-зеленой лоснящейся ржи веяло удушливым жаром; горы постепенно приближались, их очертания становились все отчетливее. А ноги солдат нестерпимо горели, волосы под касками взмокли от пота, и лямки вещмешка уже не жгли плеч, каждое их прикосновение вызывало, напротив, холодное покалывание.