Флейта Аарона. Рассказы

Торопливо прошла она к небольшой скамье среди белых роз и села. Ее алый зонтик выделялся резким цветным пятном. Она сидела совершенно неподвижно, чувствуя, как исчезает, растворяется ее собственное существо. Она такая же роза, которой не удается никак расцвести. Возбуждение не покидало ее. На ее колено, прямо на белое платье села мошка. Она наблюдала за мошкой, словно та опустилась на розу. Она перестала быть собой.

Вдруг по ней скользнула какая-то тень, и перед ее взором возникла фигура. Она мучительно вздрогнула. Мужчина — он был в домашних туфлях — подошел совсем неслышно. На нем был полотняный пиджак. Утро было разбито, очарование улетучилось. Она боялась только того, что начнутся расспросы. Он двинулся вперед. Она встала. Потом, когда она увидела его, силы оставили ее, и она вновь села на скамью.

То был молодой человек с военной выправкой, слегка располневший. Черные, блестящие, гладко зачесанные волосы, нафабренные усы. Но в походке чувствовалась какая-то несобранность. Бледная, с побелевшими губами, она подняла взор и увидела его глаза. Они были черны и незряче устремлены в пространство. Нечеловеческие глаза. Он приближался.

Он пристально посмотрел на нее, механически отдал честь и опустился рядом с ней. На скамье он пододвинулся, положил ноги одна на другую и голосом джентльмена, голосом военного, произнес:

— Я вам не помешаю — не так ли?

Она сидела безмолвная и беспомощная. Одет он был безукоризненно — во все темное и полотняный пиджак. Она не могла пошевелиться. Когда она увидела его руки и на мизинце кольцо, которое она так хорошо знала, на нее словно нашло оцепенение. Весь мир пришел в беспорядок. Она сидела совершенно беспомощная. Ибо его руки, служившие ей символом страстной любви, а теперь покоившиеся на его сильных ляжках, наполняли ее ужасом.

— Можно мне закурить? — спросил он доверительно, почти таинственно, и рука его потянулась к карману.

Она не могла ответить, но это не имело значения, он пребывал в другом мире. Страстно желая этого, она задавалась вопросом — узнает ли он ее, способен ли он узнать ее. Она сидела, побледнев от страдания. Но она должна была через это пройти.

— Я не захватил табак, — произнес он глубокомысленно.

Она была всецело поглощена им и на его слова не обратила внимания. Может он ее узнать или все прошло? Она сидела не шелохнувшись, застыв в томительном ожидании.

— Я курю «Джон Коттон», — сказал он, — табак дорогой, я должен во всем экономить. Знаете, пока тянутся все эти иски, я весьма стеснен в средствах.

— Да, — сказала она; сердце ее похолодело, душа оцепенела.

Он встал, небрежно отдал честь и удалился. Она сидела неподвижно. Она видела его фигуру, фигуру, которую она любила со всей страстью: эту аккуратную голову солдата, это великолепное, теперь немного располневшее тело. Это был не он. Ее переполнил неизбывный ужас.

Внезапно он возник вновь: он держал руку в кармане пиджака.

— Вы не возражаете, если я закурю? — спросил он. — Быть может, я смогу все уяснить.

Он снова сел рядом с ней, набивая трубку. Она наблюдала за его руками с великолепными сильными пальцами. Они у него всегда слегка подрагивали. Тогда, еще давно, это ее удивляло в таком здоровом человеке. Теперь движения его были неточны, и табак неряшливо свисал из трубки.

— У меня дело в суде, которым я должен заниматься. В судебных делах все всегда так неопределенно. Я говорю своему адвокату четко и определенно, чего я желаю, но никогда не могу добиться, чтобы это было исполнено.

Она сидела и слушала, как он говорит. Только это был не он. Те же руки, что она целовала, те же странные блестящие черные глаза, что она любила. И все же не он. Она сидела неподвижно, в молчании и ужасе. Он уронил кисет с табаком и шарил по земле, стараясь найти его. И все же она должна ждать — может, он узнает ее. Отчего она не может уйти?! Мгновение спустя он поднялся.

— Мне нужно немедленно идти. Прибывает Сова. — Затем доверительно добавил: — На самом деле его зовут не Сова, но я так его называю. Нужно пойти посмотреть, прибыл ли он.

Она тоже поднялась. Он в нерешительности стоял перед ней. Статный мужчина с военной выправкой и безумный. Ее глаза все вглядывались и вглядывались в него, стараясь понять, узнает ли он ее, сможет ли она отыскать его.

— Вы не знаете меня? — спросила она в душевном ужасе, оставшись одна.

Он обернулся и странно посмотрел на нее. Ей пришлось выдержать эти глаза. Они просияли ей, но в них не было разума. Он приближался к ней.

— Да, я действительно знаю вас, — сказал он напряженно, сосредоточенный, но безумный, приближая к ней свое лицо. Превеликий ужас объял ее. Сумасшедший, физически сильный человек подступал к ней чересчур близко.

Торопливыми шагами подходил какой-то человек.

— Сегодня утром сад закрыт для посещений, — сказал он.

Душевнобольной остановился и посмотрел на него. Санитар прошел к скамье и подобрал оставшийся там кисет с табаком.

— Не забывайте свой табак, сэр, — сказал он, направляясь с кисетом к джентльмену в полотняном пиджаке.

— Я как раз просил даму остаться с нами на ленч, — вежливо ответил тот. — Это мой друг.

Женщина повернулась и, ничего не различая, стремительно пошла из сада среди залитых солнцем роз, мимо дома со слепыми, темными окнами, через усыпанный морской галькой двор и вышла на улицу. Торопливо, ничего не различая, но уверенно, она шла вперед, не разбирая дороги. Возвратившись домой, она тотчас поднялась наверх, сняла шляпу и села на кровать. Казалось, у нее внутри лопнула какая-то перепонка, и она перестала быть организмом, способным думать и чувствовать. Она сидела, уставившись в окно: на морском ветру медленно колыхалась веточка плюща, вверх, вниз. Воздух отсвечивал жутковатым сиянием озаренного солнцем моря. Она сидела абсолютно неподвижно и безучастно.

Спустя какое-то время она услышала, как этажом ниже тяжело топочет муж, и, ничуть не изменившись, стала следить за его передвижениями. Услыхала, как его довольно безрадостные шаги вновь удалились из дома, потом услыхала его голос, говоривший, вопрошавший, обрадованный, и его приближающиеся твердые шаги.

Он вошел раскрасневшийся, в хорошем расположении духа, с видом самодовольства, ощущавшегося в его подвижной фигуре. Она неуклюже зашевелилась. Приближение приостановилось.

— В чем дело? — спросил он с легким нетерпением в голосе. — Тебе нехорошо?

Для нее это была пытка.

— Нет, ничего, — ответила она.

Его темно-карие глаза исполнились недоумения и гнева.

— В чем дело? — произнес он.

— Ни в чем.

Он несколько раз прошелся по комнате и с упрямым видом остановился, глядя в окно.

— Ты на кого-то наткнулась? — спросил он.

— Ни на кого, кто меня знает, — ответила она.

У него задергались руки. Он выходил из себя от того, что она совершенно не замечала его присутствия, как если бы его вообще не существовало. Не в силах сдерживаться дольше, он наконец, обернувшись к ней, спросил:

— Тебя что-то расстроило?

— Нет, отчего? — сказала она без всякого выражения. Для нее он существовал только как раздражитель.

Гнев его возрастал, раздувая на шее вены.

— Так кажется, — сказал он, сделав усилие, чтобы не выказать гнева, поскольку он выглядел беспричинным. Удалившись, он спустился вниз. Она неподвижно сидела на кровати и теми остатками чувств, что сохранились в ней, испытывала неприязнь к нему за то, что он терзает ее. Время шло. До нее доносился запах обеда — накрывали на стол, — дым трубки мужа из сада. Но она не могла пошевелиться. В ней не было жизни. Раздался звон колокольчика. Она услышала, как он вошел в дом. Потом вновь поднялся по лестнице. С каждым шагом сердце ее сжималось. Он распахнул дверь.

— Обед на столе, — сказал он.

Было трудно выносить его присутствие, потому что он станет приставать к ней. Она не могла вернуться к жизни. Одеревенело поднялась и пошла вниз. Ни есть, ни говорить за обедом она не могла. Сидела с отсутствующим видом, сокрушенная, совершенно безжизненная. Он старался держаться так, будто ничего не случилось. Но наконец в ярости замолк. При первой же возможности она вновь поднялась наверх и заперла дверь спальни. Ей нужно побыть одной. Сердце его наполнял и омрачал с трудом сдерживаемый гнев — она показывала, что она выше его, и что он ей безразличен. По-настоящему, хотя он и не подозревал, он так никогда и не покорил ее, она никогда его не любила. Вышла за него из милости. Это-то и сбило его с толку. Он только лишь электрик, работает в шахте — она выше его. Он ей уступал. Но все это время его душу грызли обида и унижение, потому что она не воспринимала его всерьез. И теперь поднялось все его возмущение ею.